Другое имя зла - Парфененко Роман Борисович. Страница 2

– Эй, сволочь, не кидайся, убью! – отвык говорить вслух, поэтому голос даже для самого себя прозвучал жутко и пусто, как воронье карканье мутной осенью.

– Ты, кто? – это из темноты, хрипло и напряженно.- Человек, – ответил я.

– Покажись.

– Ладно, только не кидайся больше, – надо выходить. Решиться на это было очень непросто. Что могло взбрести в голову хриплоголосому собеседнику? Даже его пол по голосу не смог определить. Набрался смелости и встал в дверном проеме, светя фонарем под ноги.

– Ты живой?

– Думаю, да, – ответил, переводя луч фонаря в сторону своего невидимого собеседника. Помещение было маленьким. В правом дальнем углу, на куче какого-то хлама сидело человеческое существо. Женщина. Естественно. Все в соответствие с теорией относительности. Я был мужчиной. Первым человеком, которого должен был встретить, если кто – нибудь кроме меня сохранился, вне всякого сомнения, должна была быть женщина. Вот она и сидит передо мной. Ева. Она Ева, а я выходит Адам. Ну и имечко! 

– Как ты оказалась в этой запертой снаружи комнате?

– Этот засов можно закрыть и изнутри. Когда я услышала, что кто-то вошел в магазин и начал возиться, задвинула засов. Получилось шумно. Испугалась и не стала дальше запираться. А про того, кто был внутри магазина решила, что он испугается и убежит. Или захочет посмотреть, что здесь шумит. Одним словом, будет какая-то определенность. Я сижу здесь, все чего – то жду. А чего…– она как-то устало, но очень выразительно махнула рукой.

– Выключи, пожалуйста, фонарь. Сейчас света боюсь больше, чем темноты, – попросила она.

– Я выключу, но можно подойти и сесть рядом? – очень спокойно попросил я. Человек, способный запустить в возможную опасность целой бутылкой водки, заслуживает очень аккуратного обращения.

– Нож убери тоже, пожалуйста, – словно и не слышала.

– Хорошо, – сказал, успев рассмотреть ее. В прежнее время, на улице прошел бы мимо, не заметив. А теперь она Ева – первая женщина. Очень хотелось верить, что не последняя. Но отношения в любом случае завязывать надо. Желательно, чтобы отношения строились на основе дружбы и добрососедства. Конечно, главной была возможность общения и как следствие, получения из этого общения, какой-либо информации. Потом она была, на первый взгляд, единственным нормальным явлением в последнем периоде моей жизни.

– Так можно сесть рядом с тобой? – повторил свой вопрос.

– Вначале закрой дверь, – это был, так сказать, ответ. Убрал нож в ножны. Подошел к двери и осветил фонариком хитроумные запоры. Из продолговатого выреза на двери торчал металлический цилиндр. Им и можно было создать иллюзию, того, что дверь заперта снаружи. Под щелью располагался еще один засов. Он надежно запер дверь изнутри. Пока шел к ней не в первый раз в своей жизни удивился женской логике. Конечно, если какая-либо логика применима к этому случаю: "Почему она задвинула сначала наружный засов? Нормальным, на мой взгляд, было закрыться изнутри. Все еще светя фонариком под ноги, нерешительно огляделся, примеряясь, куда бы пристроиться. Садиться рядом, как – то неловко, да и можно напугать ее, а контакт только начал налаживаться. Правда, ловил себя на мысли, что наш диалог больше похож на разговор слепого и глухого. Поэтому решил сесть метрах в двух от нее на какую – то неприятного вида кучу тряпья. Еще раз посмотрел на нее и выключил фонарь. Услышал слабый вздох облегчения. Отметил, что вновь стал привыкать к шуму, производимому не мной. Довольно долго молча сидели. Прислушиваясь и привыкая к обществу друг друга. Потом неожиданно, вместе произнесли вслух:

– Познакомимся???

Вместо одновременного ответа на одновременный вопрос засмеялись. Не назвал бы наш смех жизнерадостным. Но когда смеялись, впервые за последнее время почувствовал себя человеком. Когда смех сам собой закончился, показалось, что более нелепый и странный звук для этого места и для сумеречного города в целом трудно представить.

– Меня зовут Юрий Юзовский, – представился и опасливо посмотрел в ту сторону, где в темноте находилась она. Никаких замечаний по этому поводу не последовало.

– Очень приятно. Я Наташа Иванова, – мне показалось, что церемонность и интонации в ее голосе были не уместны. Да и фамилия самая, что ни наесть заурядная. Однако сказал: Мне тоже очень приятно. Слушай, у меня конструктивное предложение. Насколько понял, ты, как и я, имеешь смутное представление о произошедшем? – Наташа промолчала. Расценил молчание, как подтверждение правильности своего предположения и продолжил:

– больше всего нам не хватает, – информации. Давай, каждый расскажет свою историю. Потом попробуем сложить факты и представить общую картину событий. Потом попытаемся построить планы на будущее. Если оно в этом месте существует. Согласна?

– Хорошо. Я согласна. Только ты первый расскажи свою историю. Я очень плохо представляю и понимаю, что произошло. Послушаю, может, что-нибудь прояснится. – Собственно, что я хотел? Основные позиции в отношении полов не претерпели изменений, под воздействием произошедших перемен. Видимо, патриархат фундаментален. Что бы его уничтожить, надо перебить всех мужчин. Почему тогда меня забыли? Придется начинать рассказ самому, как представителю сильного пола, последнему, вероятно.

– Из своей прошлой жизни. Той, существовавшей, до всего этого, мало что помню. Не знаю, чем это объяснить. Шоком от всего произошедшего, или тем, что в прошлой моей жизни нет ничего такого, что стоило бы помнить. Сохранились, какие то смутные воспоминания. Куски, из которых, не сложить целой картины. Не хочу об этом говорить. Напрягаться, пытаясь вспомнить, не хочу тем более…… – Я тоже очень плохо помню прошлую жизнь. Но кажется, главным были муж и дочка. О них помню все. Еще, в одном твердо уверенна, я не ленинградка. Жила где-то в области. А где, наверное, не вспомню. – Перебила меня Наташа.

– Может это воздействие этих проклятых событий сказывается? Возможно. Симптомы у нас очень похожи. Но продолжу, с твоего разрешения, – ей, удалось уловить, нотку раздражения в моем голосе. Очень тихо, как-то зажато проговорила:

– Извини, пожалуйста. Больше не буду перебивать.

– Да, ерунда. Там, в прошлой жизни, были какие-то люди. К одним относился нормально к другим хуже. Но ни лиц, ни тем более имен, вспомнить не могу. Не могу восстановить и то, чем занимался тогда. Денег вроде хватало, с голоду не умирал. Думаю, единственным, достоинством тогдашней жизни, было то, что жил – один. Без семьи, без докучливых соседей. Вел преимущественно ночной образ жизни. Не то, что бы шлялся ночью по городу в поисках острых ощущений или пикантных приключений. Нет. Просто сидел дома и ждал перемен, но, – тут, я хмыкнул: не таких, какие настали, естественно. Смотрел в темное окно и думал, пытался постигнуть цели и задачи бытия: тут, хмыкнул вторично: бесперспективное, изначально занятие. Понимаешь, 23 февраля, запомнил этот день очень четко. Как – никак праздник защитников Отечества. Как и все мужские особи, достигшие половой зрелости, конечно, отметил это событие чрезмерным возлиянием. Наверное, поэтому дальнейшие события довольно продолжительное время казались, либо похмельным бредом, либо близящемся преддверием белой горячки. Хотя, не пойми превратно – алкоголиком никогда не был. Не был и абстинентом. Кроме того, в этот день впервые за долгое время, недели за две, пошел снег. До этого, если помнишь, была оттепель. Она сожрала все белое и чистое. Выдавила наружу вечное, как само время, собачье дерьмо. Краткая весна не радовала, впереди еще два месяца богатой на сюрпризы зимы. В этот день 23 февраля начали падать легкие пушистые комочки снега. Температура была около нуля градусов. Хлопья, соприкасаясь с землей, превращался в отвратительную жидкую кашу. Лег спать, где-то в районе трех ночи, поэтому на следующий день проснулся очень поздно. Поднялся, мучаясь головной болью, пошел на кухню. Щелкнул кнопкой электрического чайника. Отправился по своим, маленьким, делам в туалет. Света не было. Проверил свет в ванной, на кухне и в прихожей. Результат одинаковым оказался во всех случаях. Электричества не было. Однако справил нужду и попытался слить воду. Воды не было тоже. В квартире сумрачно. Возникло ощущение, что проспал почти до вечера. Подошел к окну – сумерки. С низкого серого неба падал вчерашний снег. Все было нервирующе странным. Снег падал такими же хлопьями, как и вчера, но, долетая до какого – либо предмета, в этот момент смотрел на подоконник – исчезал бесследно. Никаких капель, ничего. Вот он есть, и вот его нет. Фокус, проще говоря. Освещение, как будто уже пять вечера. Именно тогда до меня дошла еще одна несуразность. В городе абсолютно тихо. В доме тоже не было слышно никаких звуков. Я живу, жил на Саблинской улице. Она не далеко отсюда находится. Не сказал бы, что это оживленная магистраль, но машины ездили по ней с большой интенсивностью. Абсолютная тишина. Решил оставить отгадки на эти ребусы и кроссворды до лучших времен. Пошел на кухню выпить таблетку от головной боли. Попробовал вскипятить оставшуюся в электрическом чайнике воду на газовой плите. Таблетку выпил. С газом произошла такая же история, как со светом и водой. Центральное отопление тоже саботировало потребности в коммунальных услугах. В общем, умерли все, остался один Юрий Юзовский. Как показала практика, эта моя не очень удачная шутка оказалась в дальнейшем пророческой, – в третий раз за время нашей встречи я хмыкнул, и в этот раз тоже безрадостно: – сел, значит на табуретку у окна на кухне. Удивился, что не особенно холодно. Решил все это дело, как следует обмозговать. А какие же мысли могут прийти в голову с похмелья? Взял и закурил. … Вот здесь меня постигло самое большое разочарование в жизни. Схватил полные легкие дыма, но не ощутил ни чего. Рот наполнился слюной со слабым привкусом табака. Многочисленные, безрезультатные попытки бросить курить исчерпали себя. Курение, как процесс перестал существовать. Какие – то неясные потуги объяснить происходящее, главным образом откатывались в сторону предположения о военном перевороте. Но какой, черт возьми, переворот может повлиять на текущее время, на снег, в конце концов, на табак. Это, какие должны быть военные, что бы отобрать все это у человека. Еще одно полностью раздавило и без того не состоятельную теорию о военном превороте – в городе было тихо, как на кладбище. Что это мог быть за путч без одного хотя бы выстрела или звука работающего танка? Значит не переворот. Тогда что? Мистических объяснений не находил в силу того, что был законченным и почти профессиональным атеистом. Проснулся азарт исследователя. Взял из вазы на кухонном столе шоколадное печенье. Откусил половину и принялся жевать. Сказать, что испытал чувство ужаса – не сказать ничего. Вкуса не было. Проглотил непонятное нечто находившееся во рту. Испытал облегчение. Как только пища попала в пищевод, в полости рта появился вкус шоколадного печенья. Запаздывающий, но он все-таки был. Кока-кола, взятая из размороженного холодильника для чистоты эксперимента, повела себя аналогично. Сначала не было ничего, потом вкус газированного напитка. Даже легонько отрыгнул углекислым газом. Стало ощутимо прохладнее. Увлекшись дурацкими эксперимента оглушенный, загадочностью происходящего, которое, впрочем, никак не повлияло на похмелье, совершенно не обратил внимания на то, что все еще не одет. Одежда валялась здесь же на кухне, в углу рядом с холодильником. Почему ночью разделся именно здесь, тоже осталось загадкой, хотя и менее важной. Оделся, натянул джинсы, тельник и шерстяные носки. Вернулось желание более осмысленно – выглянуть в окно и постараться увидеть там хоть какие-нибудь ответы. Но как только эта мысль оформилась в голове, откуда-то изнутри выполз и быстро заполнил все тело липкий, тягучий, мерзкий ужас. Такого физиологического ощущения страха не испытывал никогда в жизни… Я тебе не говорил, что страдаю прямо таки гипертрофированным любопытством? – Спросил скорее для того, что бы убедиться в том, что она не спит… – Не говорил, но я догадалась, – показалось, что она говорила улыбаясь. Это вселяло определенные надежды. Очень не хотелось встретить женщину в состояние фобического шока с признаками параноидальной истерии: