Другое имя зла - Парфененко Роман Борисович. Страница 28

– Сейчас сниму с тебя оковы. Думаю, глупые мысли посещают тебя не часто? На всякий случай предупреждаю: если они появятся сейчас, гони их, прежде чем начнешь, что – то предпринимать. Просто, стой спокойно, а то твоя подружка пожалеет, что мы не познакомились с ней до вашей встречи.

Упоминание Наташи ничего существенно не изменило в мыслях. Я не собирался биться с ними. Они были карликами по сравнению со мной, но я чувствовал, что их сила значительно превосходит силу смертного. Говоривший наклонился к моим ногам. Немного повозился, я почувствовал, что ножные кандалы сняты. Он выпрямился и отомкнул наручники. Перекинул звенящую конструкцию через плечо.

– Все. Теперь жди. Тебя позовут. Помни, любая попытка к сопротивлению отзовется громким эхом боли у Наташи. Пока, прощай.

После этого предупреждения они развернулись и ушли обратно. Туда, откуда только что пришли. Повернулся и дернулся следом. С потолка упала толстая, кованая решетка преградившая путь назад. Я был заперт. Хотя.… Хотя была дверь с золотой ручкой. Возник извечный вопрос: открывать или нет? Эти уроды что – то говорили про Наташу. Самому тоже рисковать было не с руки. Не надо пытаться торопить события, они сами сделают это за меня. Сел на пол у стены и принялся ждать, когда это произойдет. Здесь не было времени. Но ведь что – то было?! И это что – то тянулось чертовски долго. Каких – либо конкретных мыслей не было. Голова, на удивление, чиста и легка. Опять вернулось ощущение, все события, которые произошли, произошли не со мной, и было ли это все на самом деле? Сейчас всего этого не было. Не было вообще ничего.

Вдруг ноздри забило такой вонью, что на мгновение потерял сознание. Отвыкшего от запахов, меня, словно, контузило. Обоняние вернулось, но в тот момент очень пожалел об этом. Вонь была такой густой, что если бы был нож, смог бы резать ее на куски. Она забивала рот и выедала мои глаза. Умершие запахи реанимировались и всем своим многообразием пытались расплющить. Это был запах загаженных всеми живыми существами подворотен. Многослойные пласты их испражнений, как кремом были щедро пересыпаны хлоркой. Пирог обильно пропитан мочой. К общему букету добавлялся запах гниющих органических отходов. Все это в тридцать шестой степени заполняло сейчас маленькое помещение, в котором находился я. Концентрация вони делала воздух здесь желеобразным. Она падала с потолка. Достигнув пола, заворачивалась краями и наползала на уже образовавшиеся наслоения. Толщина вони достигла плеч. С огромным трудом, опираясь на стену, поднялся. Что раньше делали люди в подобных случаях? Закрывали лицо влажной тряпкой. Платок был. На нем бурые пятна Наташиной крови. Болото вони увеличивалось. Оно вновь достигло груди. А как быть с жидкостью, что бы смочить платок? Жить захочешь и не так подскочишь. Выход один – моча. Быстро расстегнул ширинку и оросил платок. Не отжимая, расправил. Закрыл глаза и прижал платок ладонями к лицу. Платок был большой, все лицо спряталось под ним. Эта была ситуация, когда свое, действительно, не пахнет. Тугая вонища доползла тем временем до подбородка.

Неожиданно раздался какой-то звук. За ним до ужаса знакомый смех. Он опять раскатывался серебряными горошинами, отскакивал от стен и потолка, катался по полу. Веселый, заливистый, так не вяжущийся с вонью. Но она исчезла. Теперь вдыхал только запах мочи.

– Ну, и долго ты собираешься так стоять? Я знал, что ты эстет. Но не подозревал, что твой эстетизм простирается так далеко. До чего человека может довести любовь к прекрасному?! Неужели испытываешь, такое острое наслаждение от запаха собственной мочи?! Или может быть это новая форма религиозных обрядов? Как благоговейно прижимаешь этот платок к своему лицу! Или ты проходишь курс уринотерапии? Не стесняйся, я могу принести тебе стакан, что бы увеличить дозу. Давно не приходилось так веселиться!.. Ну хватит! Убери платок и посмотри на меня Человек!!!

Мне страшно не хотелось убирать платок от лица. Запах собственной мочи можно было пережить, а можно ли пережить взгляд на чудовище?

– Довольно! Слышишь?! Я сказал, хватит! В Гостином Дворе ты казался более мужественным. Убил четырех Других. Почти вырвался из кольца. Почти. Тебя подвела сентиментальность и влюбчивость. Вот и теперь, поддаешься эмоциям. Что может случиться, если ты просто уберешь вонючий платок от лица и откроешь глаза?

– Я не хочу видеть тебя, Малах Га – Мавет.

– Послушай! Я уже говорил и повторю еще раз, – в мои планы не входит причинить тебе вред. Стоило ли разводить такую канитель вокруг твоей персоны, всего лишь ради того, чтобы убить? Подумай! Ты ведь считаешь себя разумным человеком. Всегда так гордишься несокрушимой логикой. Ну, смелее! Перепрыгни через страх!

Отлепил платок от лица, скомкал и бросил на пол. Глаза не подчинялись мне. Пытался. Изо всех сил пытался, даже вспотел от напряжения. Но веки, вдруг налившиеся тысячетонным чугуном, не подчинялись титаническим усилиям. Попытка открыть глаза забрала последние силы. Я почти упал на пол. На лицо набежала тень. Ноздрей коснулся запах очень дорогого мужского одеколона. Что – то притронулось к моему лицу. Пальцы легли на веки и открыли их. Первое, представшее перед глазами, квадратные носки черных сапог. Сапоги были украшены квадратными серебряными пряжками. Я начал поднимать взгляд. Черные, прямые, кожаные штаны, подчеркивающие стройность и мускулистость длинных ног. Ремень с прямоугольной пряжкой из серебристого металла. Черный пушистый свитер, заправленный под ремень. Сильная грудь, широкие плечи. Из меленького треугольного ворота, немного длинноватая, жилистая шея. Тяжелый, гладкий подбородок. Узкие, алые, улыбчивые губы. Прямой нос с трепетными ноздрями. Они, казалось, пожирали воздух, бесшумно втягивая его внутрь. Черные прямоугольные очки, полностью закрывающие глазные впадины. Над оправой разлетелись черно – угольные брови. Черные, блестящие волосы до плеч зализаны назад. Оставляют открытым высокий лоб, лишенный намеков на возраст. Маленькие прижатые ушки с острыми мочками.

Он стоял, немного склонившись, улыбаясь. Улыбался нежно и светло, так улыбаются вновь обретенной, любимой вещи, которую считали потерянной. Но мускулистые руки находились в постоянном движение. Он дергал попеременно за каждый палец черной, прошитой серебряной ниткой перчатки. Большой, указательный, средний, безымянный, мизинец. И обратно. Движение завораживало. Взгляд скользил по черным, непроницаемым стеклам очков и постоянно срывался вниз, на его руки. Они все так же без лишней суеты и очень манерно высвобождались из черной кожи перчаток. Снял перчатку с одной руки. Обычная, человеческая рука. Сильная. Мужская, но в то же время изящная, с длинными пальцами. Вскоре справился со второй перчаткой. Я заметил, что ногти у него были черного цвета. Это был не маникюр, это был естественный цвет. Сняв перчатки, он уронил их на пол. Двумя пальцами вытащил из кармана штанов черный с серебром платок. Тщательно вытер холеные руки. Платок упал вслед за перчатками.

– Извини. Не хотел нанести тебе оскорбление. Я испачкался о тебя. Некоторые продукты жизни и деятельности человеческих организмов вызывают у меня рвотные позывы. Ну, что? Шок прошел? Все в порядке? Может пройдем в более располагающее для бесед место? Надо умыться, привести себя в порядок, переодеться. А то знаешь ли, от тебя попахивает. Я, так уж вышло, очень слежу за стерильностью своих владений. Встать сможешь, или позвать Другого?

– Смогу – буркнул я. С большим трудом оторвался от пола. Опять, прибегая к помощи стены, удалось выпрямиться в полный рост.

– Еще один раз попрошу у тебя прощения и больше не буду. Так вот, прости покровительственный тон. Этому есть несколько причин. Я старше тебя, старше всего человечества. Знаю ответы на многие твои вопросы. Не на все, подчеркиваю, но на многие. Наличие знаний выстраивает, сам понимаешь, покровительственную форму общения, с желающим эти знания обрести. Совсем как между учителем и учеником. Кроме всего прочего ваша литературная традиция определяет именно такие отношения между человеком и запредельными силами. Так будет проще…