Другое имя зла - Парфененко Роман Борисович. Страница 65

Еще одно. Зачем, спрашивается, ему являться в образе меня? Принял бы вид, какого-нибудь желто-фиолетового, с яркими красными прожилинами, пульсирующего шара. Боялся испугать?! Чушь! Ни фига он не боялся. Тогда зачем? Почему, именно, я был избран для этого, чертова, слияния? Зачем заставил пройти через все это? Закалял тело и душу? Подгонял под свои стандарты, чтобы потом с комфортом устроиться внутри?! Вопросов много, – ответов ноль! Но они где-то рядом. Катаклизмы в пространственно-временном континууме не ведают разбора между Москвичами и Мерседесами. Вторая машина, за рулем которой оказываюсь, погибает. Лезть под капот, господи спаси! Там тайн и неведомого больше, чем загадок в этом мире. Стало прохладно, знобило.

В куртку было завернуто тело Шуры. Надо поискать что-либо подходящее. Машина скончалась, вблизи перекрестка Невского с Садовой. Почти на том же месте, где мы увидели приближающийся к нам дьявольский эскорт. Опять альтернатива. Идти в Гостиный Двор, где нас схватили Другие? Нет. Выбрался из машины и повернул направо. Прошел несколько шагов, остановился. Вернулся обратно и вытащил с заднего сиденья тело Шуры. Поудобнее устроил ее на руках. Поудобнее для себя. Со скорбной ношей направился в сторону Пассажа. Возвращаться, всегда было для меня дурной приметой.

Расположение отдела, в котором мог прибарахлиться кожаной курткой, помнил еще с былинных времен. Давно, по дурости поймав первые шальные деньги, покупал здесь дорогую кожаную куртку. Первую хорошую вещь в своем гардеробе. Как все это далеко и мелко! Деньги, шмотки, видимое благополучие и преуспевание. Все это было таким увлекательным, тогда. И в сравнение с этим, насколько сейчас внутри меня пусто!

Прошел в конец зала и повернул направо. Зашел за стеклянные стены. Бережно положил Шуру на прилавок, рядом с кассовым аппаратом. Прошел в глубь отдела. Перемерил штуки три куртки, остановился на черной, блестящей, кожаной, с натуральной овчинной изнанкой. Это была даже не куртка, а стильное полупальто, достигавшее середины бедра.

Вышел через второй выход к театру Комиссаржевской. У входа в театр сидело, примерно, два десятка больших крыс. Преимущественно серо-бурые. Пятнами среди них, несколько черных. Она из этих черных подошла ко мне. Я не боялся, был уверен, что крысы знают и меня и ту, что несу на руках. И еще я был убежден, что они знают обо всем случившемся. Большая, черная крыса посмотрела в глаза, прикоснулась носом к колену. Обошла и потерлась боком о ногу. Совсем, как Шура.

– Здравствуйте! Я несу своего боевого друга к месту последнего упокоения. Она была отважным воином и верным товарищем.

Понятия не имею, что говорится в подобных случаях. Слова звучали напыщенно, но шли из сердца.

– Я скорблю вместе с вами! Вы потеряли сородича, я лишился единственного друга.

Черная крыса вернулась к соплеменникам. Повернулась к ним лицом. Язык не поворачивался назвать их физиономии, выглядевшие такими умными, – мордами. О чем-то они, там пошипели, потерлись носами. Не стал дожидаться их решения. Понес Шуру дальше. Через несколько десятков шагов, уже на Садовой, оглянулся и увидел, что крысы построились в колонну, парами и бесшумно идут следом за мной. Траурное шествие возглавляли две пары черных. Они были меньше по габаритам и выглядели более опрятными.

Вновь обернулся уже около Михайловского замка. Крыс стало несколько сотен. Они все прибывали и прибывали. Стекались отовсюду. Тихо занимали место в колонне и шли за мной. В таких похоронах участие принимать не доводилось. Вообще о таких парадах ходили слухи в блокадном Ленинграде. Правда это или нет, не знаю. Наверное, правда, и тогда и сейчас был Армагеддон.

Эти скорбели вместе со мной. Когда вступил на Марсово поле, хвост шествия терялся за Садовым мостиком. Они все прибывали и прибывали. Сколько их было в шеренге, не считал. Сколько было шеренг в колонне, и представить не мог. Это была, как живая серо-черная река, текущая в строго определенном русле. Почувствовал себя крысоловом, или Нильсом из старой сказки. Он с помощью дудочки заманил огромную армию крыс в озеро и утопил их там. Что сделают со мной эти городские хищники, если хоть на миг усомнятся в моих благих намерениях.

Но сейчас стала беспокоить процедура самих похорон. Надо придумать, во что положить Шуру. Присмотреть какую-нибудь подходящую тару. Иначе все будет равносильно тому, словно спустил ее в унитаз. Как решить проблему? Сзади полчища крыс, пришедших на похороны. Кладу Шуру и отправляюсь на поиск ритуальных услуг?! Понравится ли такое участникам мероприятия? Слава Богу, осенило. Если собираюсь похоронить Шуру в воде, значит, это будут похороны моряка. А, как хоронят моряка?! Правильно, зашивают в саван, привязывают к ногам груз и опускают в пучину вод. Иголки и нитки лежат в специальной коробочке, в заднем кармане штанов. Дело за малым. Надо найти кусок подходящей материи, веревку и какой-нибудь груз. Ну вместо савана можно использовать надетый на меня тельник, груз посмотрим по дороге… А что если переговорить с другими участниками траурной церемонии? Шура была достаточно сообразительна, чтобы понимать меня. Сейчас попробуем проверить сообразительность соплеменников. Неуверенно заозирался, ища глазами ту, что подошла на задворках Пассажа. Разве их разберешь? Хотя бы погоны носили или другие знаки различия. Не знаю, она это была или нет, но одна из черных, шедшая в первой шеренге, покинула место и подбежала ко мне. Поравнялась. Не останавливаясь, сказал ей:

– Э-э, нам, что бы Шуру похоронить надо кусок материи, такой, метра два на два. Груз какой-нибудь и веревка. Не могли бы вы послать кого-либо за всем этим?

Не знаю, были ли они телепатами, но на всякий случай, сопровождал слова, насколько был способен, мыслительными аналогами. Кусок материи мне представился почему-то в виде Российского флага. Груз – гиря с помощью, которой наращивают мышцы или придавливают квашеную капусту. Веревка представилась в виде натянутой бельевой с защипками. Та, с которой вел диалог по всем возможным каналам, отбежала вперед метров на десять. Развернулась к колонне и, как-то странно, совсем неожиданно, зашипела и заверещала. Когда пламенная речь закончилась, я уже проходил мимо нее. Из шествия, из разных шеренг отделилось штук двадцать разномастных крыс, которые брызгами разлетелись в разные стороны. Тем временем, я возглавлявший колонну, сошел с Марсова поля и направился через площадь к памятнику Александру Васильевичу Суворову. Меня тоже можно считать генералиссимусом, хотя бы по количеству воинов под знаменем. У монумента оглянулся еще раз, конца крысиной, полноводной реке не было видно. Я бывал на похоронах людей. Приходилось. Но они, или те, на которых мне довелось присутствовать, были какими-то кукольными, суетливыми. Большинство из присутствующих, я в том числе, приходили, чтобы отметиться. Так было положено, принято в человеческом обществе. Не чувствовал ни боли, ни сострадания, ни невосполнимости потери. Ничего такого, чтобы было бы искренним и настоящим.

Эта скорбь была правдивой у всех присутствующих. Ощущение потери было коллективным. Было больно, защемлено внутри. Вот и набережная. Бросил взгляд влево, огромная, почти правильной формы полынья. Здесь Другие под лед спустили прах Наташи. Здесь найдет последнюю, неспокойную обитель Шура. Такую же, каким был ее характер.

Пошел вдоль набережной. Лед выглядел самым обыкновенным. Подлых штук сегодня, наверное, не предвидится. У спуска к реке стояли крысы гонцы. Перед ними лежала скатерть, гиря и моток бельевой веревки. Я остановился и рассмотрел притащенное крысами. Пудовая, зеленая гиря. Серая, холщовая скатерть с синей вышивкой по краю. Тонкая капроновая веревка. Как крысы доперли пудовую гирю? Впрочем, этот мир был больше их, чем мой. Они подлинные хозяева всего. Стоит ли удивляться. Может быть, такси наняли. Спустился на лед, взял курс на чернеющую полынью. Крысы, принесшие ритуальные предметы, направились за мной. А гирю они тащили так, серая легла на спину, ей на брюхо вкатили железо. Две другие вцепились в хвост зубами и потащили эти импровизированные санки следом за мной. Остальные пришедшие проводить Шуру в последний путь разошлись вокруг. Кто-то запрыгивал на каменные ограждения набережной. Справа, на мосту уже шевелился не различимый фрагментами темный крысиный народ. Никто, кроме десяти крыс сопровождавших меня, не сошел на лед.