Подземелья Редборна - Доннел Тим. Страница 17

От этих мыслей Оргельда отвлекло легкое прикосновение нежной руки. Лавиния смотрела на него спокойными ясными глазами, но в глубине их легкой тенью притаилась тревога.

— Солнце восходит! Пора наполнять кубки! Все ждут твоих слов, утренних слов повелителя Бергхейма!

Оргельд вздохнул, поднял руку, и тотчас кравчие, только и ждавшие этого знака, стали наполнять золотые кубки пенистым вином Митры. Этот напиток, секрет которого хранили жрецы Светлого Бога, готовился здесь, в Мэноре, из терпких вин, закупленных в Пуантене. Никакое другое вино не могло сравниться с ним в легкости и не давало такого искристого радостного хмеля. И в день начала Турнира Митры утренний пир всегда начинался с кубка этого вина, выпитого с первыми лучами солнца. Край золотого диска выглянул из-за горизонта, позолотив безоблачное небо.

— Хвала Пресветлому Митре, да будет с нами благословение Его, пусть не оставит славный Бергхейм милость Подающего Жизнь, чтобы и в следующем году, как и раньше, ничто не омрачило нашей радости!

Слова, которые герцог всегда произносил так легко и приветливо, сейчас давались ему с трудом, и губы с усилием растягивались, изображая улыбку. Лавиния смотрела на мужа, безмятежно улыбаясь, но сердце ее сжималось от страха и ярости.

Словно сбросив с плеч тяжелый груз, герцог обессиленно опустился в кресло. Кубок прохладного вина освежил его, и он, не прикасаясь к кушаньям, осушил еще два. Но в этот раз желанный радостный хмель не разбежался по телу колючими искрами, не затуманил голову розовым облаком. Солнце неумолимо поднималось над горизонтом, слепя глаза.

Кругом сновали слуги, разнося праздничные яства на золотых и серебряных блюдах. Придворные оживленно переговаривались, предвкушая любимое зрелище. Имя Ферндина здесь произносилось скорее с насмешкой — никто из сидящих за столом не верил в победу жалкого проходимца, невесть как ухитрившегося заслужить благосклонность герцога, все были уверены, что Священный Турнир принесет бесславное поражение назойливому выскочке и он будет с позором изгнан из герцогства.

Утренний пир шел своим чередом, на хорах негромко пересвистывались флейты и свирели. А тот, кто так жаждал занять свое место в этой зале рядом с герцогом, сидел один в своей спальне, с ненавистью глядя на красноватое утреннее солнце. Вино с кеубой, дающей силу и молодость старому телу, было уже выпито, и смуглый молчаливый слуга дожидался Ферндина, стоя около широкой скамьи, накрытой мягким ковром.

— Проклятое солнце! Я полночи молил Сета, чтобы тучи заволокли небо и этот желтый шар не пылал над головой! Но скоро настанут другие времена, солнце будет скрываться за тучами по моему желанию! Бергхейм — лишь плата за знание, и Сет ее получит! Делай свое дело, Акрус, и разотри меня как следует. Ты приготовил кошачьи шкурки?

— Да, господин, как было приказано, две рыжих и три черных!

— Ты легко их поймал?

— Черные кидались на приманку, как голодные тигры, а потом смирно сидели в мешке — с ними все было просто…

— А что было не просто?! Говори, это важно!

— С рыжими я намучился, о мой господин! Сначала мне никак не удавалось найти хоть одного рыжего, а когда я их нашел — они не пошли на приманку. Такого еще не бывало! Обоих пришлось ловить сетью, и коты ободрали мне все руки.

— Ободрали руки, говоришь? Значит, меня ждут какие-то неожиданные трудности… Ну, а потом?

— Когда я ночью положил их внутренности на Черный Алтарь и зажег жертвенный огонь, он не хотел загораться, пока я не подлил в него несколько капель змеиного яда… Тогда огонь полыхнул до вершины дерева, и жертва была принята!

— Так… Победа будет за мной, но мне придется… Хорошо, начинай, потом разотрешь мазь шкурками, сначала рыжими, потом черными!

Ферндин разделся и лег на скамью. Слуга снял с пояса пузатый флакон с серебряной крышкой и стал густо намазывать кожу господина отвратительно пахнущим зельем. Но Ферндин с наслаждением вдыхал тошнотворный запах, зажмурив глаза и постанывая от удовольствия. И сам слуга, растирая крепкими руками тело хозяина, принюхивался жадно трепещущими ноздрями, то и дело проводя языком по узким губам.

Вскоре тело Ферндина заблестело от буроватой жирной мази. Слуга достал из небольшого кожаного мешочка тщательно обработанные кошачьи шкурки и разложил их на полу. На руках Акруса, до локтя покрытых глубокими свежими царапинами, изредка появлялись капли крови, и он их поспешно слизывал.

— Там, должно быть, осталось немного мази — можешь смазать свои царапины! — милостиво разрешил Ферндин.

Слуга почтительно поклонился:

— Благодарю, о мой господин! Но, если мне будет позволено, я смажу их потом, когда кровь остановится!

— Да уж ясно, что не сейчас! Тебе что чужая, что своя — лишь бы кровь! Давай растирай, не медли!

Рыжие шкурки так и замелькали в руках Акруса, а Ферндин, прикусив губу, терпел, изредка глухо вскрикивая:

— О, Всемогущий Сет! Не так сильно! Мягче, мягче! О! Они жгут, как огонь! О-о-о! Быстрее, теперь ноги! И ступни не забудь! О, проклятие!

Не в силах больше терпеть, он резко оттолкнул слугу ногой, вскочил и забегал по комнате, стараясь остудить жар. Все тело колдуна покрыли багровые пятна, он подпрыгивал, как на раскаленных угольях, и сыпал проклятиями. Слуга, поднявшись с пола, невозмутимо взял одну из черных шкурок и, улучив момент, прижал ее к спине господина.

— Наконец-то! Давай скорей, а то этот жар сведет меня с ума! О, как хорошо! Какая прохлада! Я снова чувствую себя юным и готов сражаться хоть с сотней баронов! Еще, еще, ну что ты еле гладишь мне спину! Сильнее, тебе говорят! Вот так, о Сет, благодарю тебя за мудрость твою! Брось эту шкурку, возьми теперь другую!

Он распластался прямо на полу, и слуга, стоя на коленях, бешено растирал ему грудь, живот, ноги. Руки, все еще покрытые красными пятнами, нетерпеливо скребли пол, но Акрус, опасливо косясь на сильные пальцы господина, и не думал прикасаться к ним кошачьей шкуркой. Наконец, растерев ступни, слуга проворно отскочил в сторону, схватил последнюю черную шкурку и бросил Ферндину, а тот ловко поймал ее на лету и, сидя на ковре, стал сам растирать себе руки.

— Ха-ха-ха! Я вижу, ты не забыл прошлого раза! Да, еще немного, и я лишился бы верного слуги! Зато ты кое-чему научился, и я рад, что не свернул тебе тогда шею… Ну, вот и все, теперь можно одеваться!

Ферндин упругими шагами подошел к зеркалу и с удовольствием стал разглядывать крепкое мускулистое тело со стальными буграми мышц и кожей, свежей, как у семнадцатилетнего юноши. Акрус почтительно стоял сзади с тонкой рубахой, преданно глядя ему в спину.

— Я могу быть уверен в этом… как его? Гордионе, которого молва прозвала Неподкупным?

Ферндин не спеша надел рубаху, наслаждаясь прохладным прикосновением ткани к разгоряченному телу.

— Хм, Неподкупный! Его никто еще не подкупал, вот он и Неподкупный! Я рассказывал господину, как он перепугался, когда несколько дней назад потерял свой зычный голос!

— Да, это было забавно! Кого бы тогда Верховный Жрец назначил на жеребьевку? Какого-нибудь мальчишку-герольда, который поголосистей, а Гордиона ждала прямая дорога в простые стражники…

— Этот бедняга после того, как вместе с вином проглотил черную жемчужину владыки нашего Сета, совсем осип. И чего только он не перепробовал, чтобы снова разбудить свою глотку!

— Ну, а как он принял твои слова обо мне? Я знаю, все слуги во дворце и даже горожане настроены против меня, а гонору у этих мэнорцев — хоть отбавляй! Как же, сам Митра решает судьбы поединков! Так что он сказал?!

— Теперь Гордион Неподкупный — один из преданнейших слуг моего господина! Когда он услышал, что сам Ферндин, друг герцога Оргельда, желает ему помочь, тупица вытаращил свои круглые глаза и поклялся жизнью матери — о, хозяин, это для них самая крепкая клятва, — поклялся выполнить все, что изволит приказать господин!

— Он, похоже, смышленый малый! Понял, каналья, что даром ничего не делается!