Живущая свободной - Адамсон Джой. Страница 3

К счастью, скопление незнакомых людей в лагере пришлось Эльсе не по вкусу, и все эти последние беспокойные дни она провела за рекой, где не было никаких стад.

Теперь дожди ежедневно поливали пересохшую землю. Кто не наблюдал сам, как меняется природа здесь с началом дождей, тот не может себе этого представить. Несколько дней назад нас окружали серые, сухие кусты, и только длинные белые колючки вносили некоторое разнообразие в их окраску. Теперь всюду была пышная тропическая зелень и несчетное множество чудесных цветов, которые напоили воздух своим благоуханием.

Как обычно, птицы-ткачи спешили использовать высокую, почти в рост человека, траву. Они сооружали из нее гнезда на двух деревьях, под которыми стояли наши палатки. Птицы чувствовали себя здесь в полной безопасности, и каждое утро меня будили около шестисот пернатых строителей. Большинство птичек желтые с черной головкой, они ткут свои гнезда из травы. Но было также несколько пар красноголовых ткачей. Эти делают гнезда из веточек. Обычно красноголовые держатся особняком, и я удивилась, увидев их в этой шумной компании.

Одна красноголовая чета устроила себе гнездо как раз над входом в мою палатку.

Черноголовые подвешивали сначала к ветке кольцо из травы, а потом клювами прикрепляли к нему травинки, переплетали их, завязывая сложные замысловатые узлы. При этом им приходилось висеть на ветке вниз головой и непрестанно взмахивать крыльями, чтобы удержать равновесие. Трудолюбивые птицы неутомимо летали за строительным материалом. Но бывали случаи, когда ткач, вернувшись с длинной травинкой в клюве, заставал в своем гнезде какого-нибудь лентяя. И на деревьях все время стоял такой гвалт, такое чириканье, что я удивлялась, как они успевают что-либо сделать. Однако дня через два или три строительство было закончено, а некоторое время спустя сотни яичных скорлупок усеяли землю, возвещая, что на свет появились птенцы.

Особенно прилежно родители трудились по утрам и вечерам, но нередко мы слышали их щебетанье и после того, как зажигались наши лампы. В общем, соседи ничего. Одно только плохо: хотя бои каждый день чистили палатки, они все равно постоянно были покрыты пометом.

Как-то утром я нашла на земле птенца, который жалобным голоском звал маму. Я осторожно положила его в валявшееся на земле гнездо и подвесила на ветку, надеясь, что мамаша позаботится о своем крикливом отпрыске. Потом несчастные случаи стали повторяться все чаще, и я развесила на ограде несколько гнезд, в которые вселяла сирот. В каждой квартире было по одному, по два птенца. Стоило мне к ним подойти, как тотчас открывались треугольные желтые клювы и раздавался требовательный крик.

На мое счастье, наш лагерь подвергся нашествию муравьев, которые прячут свои жирные личинки в темных местах. Теперь не надо было ломать себе голову, как прокормить воспитанников. Я совала личинок пинцетом в пасть птенцам, тут только поспевай! Малыши так нетерпеливо тянулись за добавкой, что едва не вываливались из гнезд. Те из них, которые немного научились пользоваться крыльями, спускались на землю. Иногда приходилось брать птенца в руки и долго успокаивать его, прежде чем он начинал есть. Большинство удалось выкормить, но к некоторым я никак не могла найти подхода, и, к моему великому огорчению, они погибли.

В лагере я особенно люблю вечера. Ровно стрекочут цикады, басят слоны, гудит буш, слышится резкий крик ночного животного…

Вот над высокой травой появились широкие, до трех метров, полосы зеленого света. Это вспыхивают и гаснут тысячи светлячков. Поневоле спрашиваешь себя: как они сообщаются между собой, если умеют так точно согласовать свои вспышки, словно всех их включает и выключает одно реле?

Я часто проводила в лагере пору дождей, но никогда не видела такой великолепной иллюминации, как в этот раз.

Вернулся Джордж и привез Эльсе зебру. Для нее это было настоящее лакомство. Львица сразу прибежала на шум мотора, учуяла свою добычу и попыталась сама вытащить ее из лендровера. Но зебра оказалась чересчур тяжелой. Тогда Эльса подошла к боям и движением головы дала им понять, что нужно подсобить ей. Весело смеясь, они оттащили тяжелую тушу в сторонку и стали ждать, когда Эльса примется за угощение. К нашему удивлению, она не стала есть, хотя больше всего на свете любила мясо зебры. Вместо этого Эльса спустилась к реке и принялась громко рычать. Видимо, она приглашала на пир супруга. У львов так уж водится: хотя главные охотники в прайде — львицы, но они, добыв мяса, обязаны ждать, пока не насытится лев.

На следующее утро (это было 22 ноября) Эльса пришла с того берега, подошла к зебре и стала рычать, повернувшись к скалистой гряде. Я заметила у нее на передней лапе глубокую рану, хотела продезинфицировать ее, но Эльса не далась. Наевшись до отвала, она пошла к скалам.

Ночью восемь часов подряд шел дождь. Река превратилась в бушующий поток. Как ни хорошо плавала Эльса, переправляться ей было бы опасно. Я обрадовалась, когда увидела утром, что она идет к лагерю со стороны Больших скал. Раненая лапа у нее сильно распухла, и на этот раз Эльса позволила мне заняться лечением.

Заметив, что Эльсе почему-то трудно отправлять естественные надобности, я исследовала ее прямую кишку и нашла… кусок зебровой шкуры размером с суповую тарелку и толщиной около сантиметра. Волос на ней не осталось, но шкуру львица не смогла переварить. Дикие животные обладают поразительной способностью без вреда для кишечника избавляться от неудобоваримых предметов.

Несколько дней Эльса делила свое время между нами и супругом.

Из очередного объезда Джордж привез для Эльсы козла. Обычно она волокла добычу в его палатку, видимо, для того, чтобы не сторожить ее. На этот раз Эльса оставила тушу рядом с лендровером, так что ее не было видно из палаток. Ночью пришел супруг и как следует закусил. Может быть, она на это и рассчитывала?

На следующий день мы положили для него мясо подальше от лагеря. А то еще явится прямо к нам. Вскоре после наступления темноты мы слышали, как лев уволакивает тушу. Утром Эльса отправилась к нему.

Мы оказались в затруднительном положении. Нам хотелось помогать Эльсе, постоянно подкармливать ее. Ведь беременность все больше мешала ей охотиться. Но оставаться слишком долго в лагере значило внести разлад в ее отношения с супругом. Он был вправе возмущаться. А впрочем, так ли уж он настроен против нас? Нам почему-то казалось, что нет. Думаю, мы не ошибались. За эти полгода мы, хотя и не видели его, часто слышали знакомый голос, отпечатки лап подтверждали, что он не бросает Эльсу.

Лев избегал попадаться нам на глаза. Правда, со временем он становился все смелее, но соблюдал условия негласного перемирия. Он знал наш распорядок дня так же хорошо, как мы — его. Лев разрешал Эльсе навещать нас. Мы считали, что за это его можно иногда и угостить.

Итак, мы заглушили голос совести и остались в лагере.

Как-то во время вечерней прогулки в буше мы подошли с Эльсой к огромному камню с трещиной. Эльса потянула воздух, сделала гримасу и остановилась, отказываясь идти дальше. Из трещины донеслось шипение. Змея? Джордж приготовил ружье… Но тут высунулась широкая голова варана. А вот он и весь вылез наружу, да какой здоровенный — около полутора метров. Еще и надулся для устрашения. Длинный, раздвоенный на конце язык нервно извивался, а хвост так неистово колотил о камень, что Эльса отступила.

Наблюдая за ними с безопасного расстояния, я восхищалась мужеством рептилии. Ее единственным оружием была устрашающая внешность да хвост, которым она била, словно крокодил, и, однако, варан предпочел выйти и встретить опасность лицом к лицу, чем оказаться в ловушке.

По пути домой мы поднялись на любимую скалу Эльсы и сфотографировали ее. Она отлично позировала, пока не услышала снизу голос супруга. Прямо по скале она спустилась в крутую расщелину. Я удивлялась, как Эльса, в ее положении, не сорвется с почти отвесной стенки.

Потом, в течение нескольких дней, мы редко виделись с Эльсой, зато часто слышали рычание ее супруга и находили отпечатки его лап, так что можно было не волноваться.