Молоты Ульрика - Винсент Ник. Страница 74

— Волки Ульрика! Молоты Ульрика! Будем мы стоять вместе до конца или проведем ночь, обсуждая паршивые сплетни?

Они закричали. Они приветствовали Моргенштерна, они приветствовали свою судьбу, какой бы она ни была, они не боялись нового сражения с неведомым противником, они были готовы ко всему. «Ульрик меня побери, — вздохнул Арик. — Мне еще надо многому научиться».

Гуингол и Красс показали им дорогу к гостевым покоям. Арик распределил вахты и посты между семнадцатью Волками, находившимися в его подчинении. Каждому он передал два слова пароля — чуть не забыл об этом! Если бы не Моргенштерн…

Они стояли вдвоем у главного входа в гостевую часть дворца.

— Спасибо тебе, — прошептал Арик слова благодарности Моргенштерну, когда убедился, что они остались одни.

— Арик, Арик, никогда не благодари меня. — Моргенштерн повернулся к знаменосцу с сочувствием на большом бородатом лице. — То же самое я делал и для Юргена, когда тот был молод.

Арик поднял глаза.

— В панике никто не слушает Комтура. Они слушают только тех, кто стоит с ними в одном ряду. Они знают, что истина всегда приходит от простого человека. Это простая уловка И я рад, что смог тебе помочь.

— Я запомню это.

— Вот и ладно. Я тоже запомнил этот трюк, когда его применил старый Вульз. Я тогда был еще щенком. И кто знает, может, через пару десятков лет ты станешь старым, заслуженным ветераном, который сделает то же самое для очередного поколения перепуганных волчат.

Оба улыбнулись. Моргенштерн вытащил из-под шкуры небольшую флягу.

— Благословим ночку?

Арик задумался, а потом взял наполненную крышку, которую протягивал ему Моргенштерн. Они выпили, Арик из крышки, Моргенштерн — из фляжки, чокнувшись перед этим.

— Ульрик любит тебя, Моргенштерн, — прошептал Арик, утирая рот и отдавая крышку обратно старому Волку. — Я обойду людей, проверю, все ли в порядке.

Моргенштерн кивнул. Арик ушел по коридору. Как только шаги знаменосца стихли за поворотом, Моргенштерн привалился спиной к дверному косяку и сделал огромный глоток из фляжки.

Его руки дрожали.

И чума есть. И рок грядет. И Смерть придет за ними всеми, несомненно. От него понадобились все его душевные силы, чтобы сохранить спокойствие там, в коридоре, и высказаться. Надо было поддержать Арика.

Но в глубине своей большой души он знал. Он твердо знал.

Надвигался конец всему.

Круца проснулся в предутренний час. На его чердаке было холодно, как в аду. Шрам немилосердно дергался, пронзая голову болью.

Он попытался вспомнить, что его разбудило. Сон.

«Дохляк».

Он что-то сказал Круце. Дохляк стоял рядом с Графом, но Граф не замечал его.

Что же он сказал? Что-то о… о змее, о гадине, кусающей саму себя. О пожирателе мира.

Круца дрожал так сильно, что ему пришлось заставить себя переползти по холодным доскам чердака к столу, на котором стояла фляга с согревающим напитком. Но даже тот был холодным, почти ледяным. Только его крепость не дала напитку замерзнуть, и Круца надеялся, что теперь содержимое фляги спасет от замерзания и его. Он сделал глоток и почувствовал, как тепло разливается по его глотке.

«Дохляк… что же ты хотел мне передать? Что ты пытался сказать мне?»

Ничего. Тишина. Хотя что-то по-прежнему было здесь.

«Та безделушка? Не про нее ли ты говорил? Церемониальная цепь? Или что-то еще?»

Туман расстилался вокруг него. От холода его конечности затвердели и почти не гнулись. Он выпил еще. Эта порция отогрела все, что располагалось выше глотки, хотя все остальные части тела оставались холодными и омертвевшими.

«Ления, — вспомнил он. — Ления. Ты хочешь, чтобы я присмотрел за твоей сестрой! Она в опасности!»

Это была не такая большая проблема. Защитить Лению не представлялось ему такой уж трудной задачей. Ранальд побери ее Волка… Ления…

А потом он понял — или вспомнил, или просто вообразил себе — что на самом деле хотел сказать ему Дохляк из тихого мира призраков. Дело не только в Лении, хотя она была важна для Дохляка. И для Круцы.

Дело было в Мидденхейме. Во всем городе.

Он встал, натянул штаны и куртку. Его лицо было напряжено, но он больше не дрожал.

Первый свет, слабый и чистый, озарил пронзительно голубое небо. На земле лежал футовый слой снега. Только наиболее крутые склоны и обрывы Фаушлага чернели дырами в белоснежном покрове.

Поезд из позолоченных карет и всадников в бретонских государственных цветах вскарабкался по южному виадуку совсем недавно отремонтированному, и пролетел через ворота, взбивая снег. Высоко вздымая королевские штандарты Бретонии, передовой отряд рыцарей пронесся по пустынным улицам, проложив дорогу ко дворцу среди сугробов и стен Мидденхейма для благородного посольства.

У главных ворот поезд был встречен верховым почетным караулом Пантер. Они сопроводили кареты к парадному подъезду, из которого тут же высыпали пажи в розовых одеждах с факелами в руках, чтобы приветствовать гостей, а пара расторопных слуг раскатала бархатную ковровую дорожку от дверей дворца до подножки кареты посла.

Звонари еще только поднимались на колокольни, чтобы означить Час девятый, когда Грубер привел Ганса в Храм Морра. Они осмотрели обгоревшую часть зловещего храма, поглазели на то, что каменщики уже отстроили, затянув парусиной недоделанные участки кладки от причуд погоды. День был ясный и холодный, но в очередной раз на горизонте собирались снеговые облака. За Грубером и Гансом шли Шелл, Шиффер, Каспен и Левенхерц.

Брат Олаф направил их в Факториум. Комната оказалась ужасно холодной, пропахшей вяжущим ароматом лавандовой воды и препаратами для бальзамирования. Отец Дитер стоял под раскачивавшейся лампой и смотрел, как в подвал спускаются рыцари Храма, с раздражающим звяканьем задевая шпорами твердые ступени. Увидев Грубера, Дитер вновь опустил взгляд на тело, лежавшее на каменной плите перед ним.

Грубер сошел по ступеням в темный подвал. Даже его нервировали эти плиты и холодный воздух. И тела в саванах на плитах. Он виделся с Дитером один раз, на улице Осстор, рядом с Волчьей Норой. Теперь Грубер увидел отца Дитера без капюшона. Высокий, мрачный, зловещего вида человек. На макушке — обычная для священника тонзура. Глаза ясные и холодные, словно затянутые пеленой какой-то давней и великой печали.

Дитер посмотрел на пришедших.

— Волк Грубер.

— Отец. Это Ганс, мой командир.

Ганс подошел ближе к жрецу и коротко, уважительно поклонился.

— Что вы можете рассказать нам об этом ужасе, отец?

Дитер провел их вдоль ряда тел к обнаженному мужскому трупу. Единственным отличительным признаком его, насколько мог судить Ганс, была зияющая рана в обескровленной груди.

— Убийца Волчьей Норы, — тихо сказал жрец, простирая руку над мертвецом, чтобы все поняли, какое тело он называет этим жутким именем. — Когда его привезли, он был с головы до пят покрыт кровью, своей и чужой. Чужой было больше. Я отмыл его.

— И что вам это дало? — спросил Грубер.

— Смотрите сюда. — Жрец подтолкнул Ганса и Грубера ближе к телу и указал на застывшее лицо мертвеца. — Когда кровь сошла, я обнаружил, несмотря на окоченение, следы болезни.

— В смысле?

— Этот человек был болен. Очень болен. Можно сказать, что он лишился разума.

— Как вы можете быть в этом уверены? — спросил Ганс.

— А так. Он не первый, кто попадает ко мне при подобных обстоятельствах. И не последний. Он был болен, брат Ганс, смертельно болен. Безумие овладело им.

— И поэтому он убивал людей? — задал вопрос Грубер.

— Наиболее вероятное объяснение.

— А осквернение Волчьей Норы и дома можно объяснить этим же безумием?

Жрец открыл небольшую книжку.

— Как и вы, брат Грубер, я не распознал эти письмена, но тщательно срисовал их. И сравнил с некоторыми книгами в нашей Библиотеке.

— И?

— Это имена. Письменность очень древняя, и поэтому надписи выглядят так странно для наших глаз, но имена… имена самые обыкновенные. Имена людей. Горожан. Среди них я встретил имя нашего убийцы, Эргина. Там же имена его брата, свояченицы, соседа и трех человек, что жили в том же квартале.