Молоты Ульрика - Винсент Ник. Страница 8

— Борода Ульрика, — пробурчал он. — Ты не тот человек, которым был. Что с тобой сделали в этом храме вурдалаков?

Я мог выдать сотню ответов, но ни один из них не подходил в данный момент, и я не ответил ничего. Молчание — первое, чему учат жрецов Морра Я выучил этот урок превосходно. Между нами повисла безмолвная пустота, но в конце концов Штутт решился заполнить ее.

— Зачем ты это делаешь? — спросил он. — Вот никак я этого не понимаю. Ты же был лучшим купцом в Мидденхейме, я помню. И всяк у тебя мог что угодно купить. Ты же не просто богатым был, ты…

— Я был любим. — Штутт замолк на полуслове, и я продолжил. — Мои жена и сын любили меня. Ты же прекрасно знаешь, что они пропали. Все знают об этом. Их так и не нашли. Я тогда потратил сотни, тысячи крон на их поиски. А торговлю я забросил, и все дела пошли прахом. Так что я все это оставил и ушел в Храм Морра.

— Но почему, Дитер? — Снова это имя. Не мое — уже не мое. — Ты и там не сможешь их найти.

— Я найду, — твердо ответил я. — Рано или поздно их души придут к Морру, и он обнимет их, и тогда я узнаю об этом. Это единственная уверенность, которая у меня осталась. Именно незнание убивало меня.

— Поэтому ты занимаешься всей этой грязью? — продолжал допытываться Штутт. — Смерти при невыясненных обстоятельствах, неопознанные трупы, таинственные убийства? Думаешь, они окажутся там?

— Нет, — ответил я. — Так я просто провожу время. Но я знал, что лгу.

Повозка проехала по земле парка Морра, все еще слишком твердой, чтобы выкапывать в ней могилы, и остановилась снаружи храма. Темная громада здания и голые ветви высоких деревьев вокруг него казались на фоне неба, серого и тяжелого от нерастраченных запасов снега, протянутыми руками, предлагающими закрытый ковчег незримому богу.

Штутт и его ребята отнесли тело вниз, в мой мрачный Факториум, я шел за ними и нес в руках одеяло и его непривлекательное содержимое. Ни следа Гильберта. Но и трупа, которого он готовил к погребению, нет. Хорошо.

Тело девушки лежало на одной из серых гранитных плит, рядом с ней я положил и щупальце, все еще завернутое в одеяло. Одежда трупа пропахла вонью золотарей, но я пока мог различить другой запах, горький и неприятный.

В спокойствии и полутьме она могла сойти за спящую красавицу. Я смотрел на ее безжизненные формы. Кем она была? Почему ее убили так нарочито, так хладнокровно, да при этом злодеяние пытались выдать за что-то иное? Могущественный враг настиг ее? Какая-то другая причина повлекла за собой ее смерть? Может, она больше была важна именно мертвой, чем живой? Рука…

Штутт переступил с ноги на ногу и кашлянул. Я мог понять и почувствовать его беспокойство. Не исключено, что тела на других плитах так на него повлияли.

— Мы уж лучше пойдем, — сказал он.

— Да, — коротко бросил я. Я хотел остаться наедине с телом, чтобы попытаться понять, на ком или на чем лежит вина за убийство девушки. Не то, чтобы я люблю мертвых. Нет. Я просто предпочитаю их живым.

— Нам понадобится официальный доклад, — сказал он. — Если здесь замешаны мутанты, надо будет доложить Графу. Ты сегодня сделаешь вскрытие?

— Нет, сначала мы проводим ритуалы, чтобы упокоить душу.

Нет, не «мы». Ритуалы я буду проводить лично.

— А потом уже вскрытие для ваших отчетов и для успокоения Графа со всей его драгоценной бумажной волокитой. Потом, если не найдем родичей, отправим ее на бедняцкое кладбище.

— Со Скалы Вздохов? — Штутт казался потрясенным. — Но вроде как мутантов следует сжигать? Чтобы очистить их?

— Я разве сказал, что она была мутантом?

— Что?

Я взял щупальце, которое лежало рядом с трупом, и пихнул им в Штутта. На ощупь оно было холодное, сырое и упругое. Штутт отпрянул, как побитая собака.

— Понюхай его, — предложил я.

— Что!

— Понюхай!

Он осторожно принюхался и посмотрел на меня.

— Ну? — спросил я его.

— Это… кислое. И горькое. Как что-то прокисшее.

— Уксус. — Я отложил в сторону нечистую плоть. — Я не знаю, откуда это щупальце взялось, но я точно знаю, что оно не являлось частью кого бы то ни было, убитого сегодня утром. Эта проклятая штука замаринована.

Наконец, Штутт и его люди ушли. На прощание они пообещали попробовать выяснить, кем была девушка Я чуть не попросил их не делать этого. Наихудший способ выяснить обстоятельства любого происшествия, и уж тем более убийства в Оствальде с его узкими улочками и сомнительными заведениями — это когда по домам и тавернам ходят стражники и задают вопросы со всей тонкостью немытого огра. Ну, положим, они и получат какие-то сведения, но лучше от этого не станет. Я все еще хотел выяснить, кем была девушка, но чем больше я об этом думал, тем больше склонялся к мысли, что важна не сама девушка, а ее смерть. Кто-то очень хотел убедить людей, что в Мидденхейм пробрались мутанты, и этот кто-то добился бы своего, если бы расследование попало в руки такого славного доброго парня, как Штутт.

«Он не был плохим человеком, — размышлял я, готовясь к ритуалу. — Мы довольно хорошо знали друг друга в дни, когда я еще не вступил под сень Храма: он был тогда молодым торговцем, который пытался подвизаться в областях, где первенство было за гораздо более старыми династиями прожженных дельцов. Дела у него не шли, но он не сдавался, это я могу за него сказать. А потом семья Спарсам обвинила его в уклонении от уплаты налогов. Частью наказания был месяц службы в городской страже. И было по сему: он нашел свою нишу в Мидденхейме. Штутт стал куда лучшим капитаном стражи, чем купцом. Что, впрочем, не значит, что он стал хорошим капитаном стражи».

Я зажег последнюю из свеч вокруг тела, окропил труп святой водой с соответствующими ритуальными жестами, глубоко вздохнул и начал низкий медленный напев Безымянного Обряда. Я ждал, когда изнутри придет старое чувство. Дух Морра проходил надо мной и сквозь меня, истекал из меня, чтобы объять тело женщины, лежащее передо мной, благословить ее, защитить ее от зла… — И остановился. Что-то сопротивлялось ему.

Энергия Повелителя Смерти замерла во мне, ожидая, когда я направлю ее. Но это было невозможно: чем сильнее я выталкивал ее, чем ближе подходил к телу, тем сильнее меня отбрасывало. Я продолжал петь, вбирая в себя все больше силы Морра и пытаясь распылить ее на тело, но она стекала с трупа, как вода с промасленной кожи. Что-то было не так, что-то шло совершенно неправильно. Но я не собирался сдаваться. Я запел вновь, призывая все свои силы, выталкивая могущество Морра на тело. Неизвестное сопротивление откинуло меня назад. Я не мог его сломить. Непреодолимо.

Одна из свечей прогорела, мигнула и потухла. Она была трех, а то и четырех дюймов высотой, когда я начинал обряд. Прошли часы. Я перестал петь и отпустил божественную силу. Вместе с ней ушли и остатки моих сил. Ноги подгибались, как зеленые веточки, сам я был полностью опустошен. Один среди теней, я смотрел на тело. Факториум был тих, и, кроме моего слабого дыхания, ничто не нарушало безмолвия. Абсолютная тишина и неподвижность, но не спокойствие или умиротворенность. В воздухе висело напряжение, как будто с минуты на минуту ожидалось какое-то событие. Мороз ранней весны и холод камня наконец пробили своими иглами мою одежду, и я затрясся. На мгновение я почувствовал то, что чувствует здесь любой нормальный человек: жуть оттого, что тебя окружают мертвецы. Ужас непонятного.

Я погасил пальцами остальные свечи и поспешил прочь, наверх, в относительное тепло главного строения храма. Как только я покинул Факториум, мой мимолетный страх исчез без следа. Секунду я думал о том, чтобы посетить главный зал и помолиться немного, но вместо этого нырнул в боковой ход, который вел в личные кельи жрецов, прошел по узкому каменному коридору и постучал в дверь комнаты отца Циммермана. Мне было немного не по себе из-за этого, но иногда проблема не оставляет тебе другого выбора, кроме передачи ее вышестоящим людям.

Из комнаты послышался звук шагов, приглушенный голос, а потом дверь приоткрылась, и из нее выскользнул брат Гильберт. Мне на ум пришла кошка, пробирающаяся через узкий лаз… а, может, змея. Он улыбнулся мне своей вкрадчивой улыбочкой и исчез в направлении трапезной. Я толкнул дверь и вошел. Отец Циммерман сидел за письменным столом. Похоже, он сочинял какое-то послание. Его пальцы были покрыты чернильными пятнами, а на полу валялись сломанные перья. Он развернулся ко мне, и я смог увидеть чернила и на его белой бороде.