Жизнь на лезвии бритвы (СИ) - Сапегин Александр Павлович. Страница 19

Оглядываясь в поисках поддержки, я натолкнулся на забившегося в тёмный уголок домовика. Его бильярдные шары, вколоченные в лопоухую головёнку, благоговейно пожирали наперсника хозяйки. Эльфа распирала гордость за госпожу, урвавшую для Рода жирный куш. Домовик чувствовал и видел вокруг мальчишки ауру тёмной магии, приправленную ледяным узором Смерти. Мрачная сила молодого волшебника подпитывала магию Леди Блэк, даря той странную защиту и здоровье. Поймав мой взгляд, старый эльф задрожал, словно осиновый лист.

— Кричер, — я поманил его пальцем, вспомнив кое‑что, о чём не следовало забывать. Мелко семеня, домовик покинул облюбованный угол, — иди ко мне, не бойся.

— Кричер пришёл, молодой господин, — проблеял он, уткнувшись взглядом в пол. — Что желает молодой господин?

— Злую вещь, которую тебе оставил хозяин Регулус….

Интерлюдия 2.

Вальпурга оцепенела, вся превратившись в слух. Имя любимого сына острой бритвой больно резануло по незаживающей ране. Что за «злая вещь»? Откуда? Что Потт…, Слизерину…, крестнику известно о Регулусе такого, чего не знает она? Какие тайны скрывает мальчик? Сердце женщины совершило кульбит, со всей силы ударившись изнутри о грудную клетку и застыв испуганной птичкой. В горле образовался комок. В руке что‑то треснуло, встрепенувшись, ведьма удивлённо посмотрела на раздавленный фужер и кровь, стекающую с изрезанной ладони. Достав палочку, Вальпурга в три взмаха удалила впившиеся в плоть осколки, следом зарастив ранки.

— Кричер принёс, — проскрипел появившийся старый эльф, бухаясь на колени. В ручках — лапках домовик держал небольшой предмет, завернутый в грязный кусок ткани, в котором Леди Блек, не без труда, узнала батистовую сорочку сына. От свёртка тянуло злом, тленом и чёрной магией. Действительно — «злая вещь».

— Кричер, дай мне! — приказала ведьма, протянув к слуге руку.

— Стоять! Не сметь!

Отдёрнув руку, Вальпурга обернулась к крестнику. Скинув плед, Гарольд соскочил с кресла и встал перед домовиком. Захлёбывающийся слезами эльф, отбросив от себя свёрток, распластался по полу.

— Чтобы не случилось, не прикасайтесь и не приближайтесь ко мне, — непререкаемым тоном припечатал Гарольд. — Тётя, придержите крёстную, я пока схожу в гости….

Магическая аура мальчика стала видимой, окружающее пространство наполнилось давящей мощью тёмной магии, испускаемой ребёнком. Сила малолетнего мага пугала до дрожи в коленях, не давая женщинам ни тени сомнения в праве последнего приказывать и повелевать и отбивая всякое желание ослушаться.

— Мерлин, — прошептала ошеломлённая Вальпурга, — каким же он станет, если уже сейчас сильнее многих взрослых магов.

«Спасибо тебе, Моргана! — подумала женщина и тут же поджала губы. — Я высеку Сириуса, попадись ты мне, негодный мальчишка!»

Между тем, загадочно улыбнувшись, Гарольд извлёк из свёртка старинный медальон на длинной, потемневшей от времени, серебряной цепочке. Продолжая глупо улыбаться, он застыл на месте. В гостиной ощутимо похолодало, тёмные, с медным отливом, волосы мальчика покрылись белой изморозью, а глаза подёрнулись ледяной коркой. Кричер, тоненько заскулив на одной ноте и сверкая безумным взглядом вытаращенных глаз, в которых в равных долях смешались страх и слепое почитание, отполз в дальний угол. Ощутив близкое дыхание Смерти, Вальпурга чуть не последовала за домовиком, и только гордость не позволила ей спрятаться за диван.

— Всё будет хорошо, — мелко стуча зубами от холода, сказала Петунья. Хозяйка дома выглядела спокойной, будто племянник каждый день устраивает подобные представления, хотя Моргана знает, что у них тут творится на самом деле. У спокойных и уверенных в себе людей редко встретишь мертвенно — полотняный цвет кожи. — Негодный мальчишка….

В комнате повеяло замогильной стужей и жутью, характерной для ночного погоста. Висящий на цепочке медальон сковало льдом, в глубине которого можно было разглядеть гротескный чёрный лик, стремящийся вырваться из полупрозрачного узилища, но холод оказался сильнее. Тьма втянулась вовнутрь и лёд осыпался, в открытое окно ворвалось уличное тепло, на правой щеке Гарольда проступил алый отпечаток женских губ, а его улыбка, казалось, растянулась до самых ушей. Медальон стал просто медальоном, зло и тлен были выморожены до основания.

— Гарольд, — строго протянула Петунья, — ты опять…

— Вечная Леди передавала привет, — отмерев, крестник нацепил медальон на шею и бухнулся в кресло. — Тётя, а можно горячего чая и вон тех конфет, уж больно они у вас вкусные….

Конец интерлюдии.

— Что? Опять? — голосом волка из мультфильма «Жил был пёс» спросила Смерть, уставившись на меня. Ни здравствуй тебе, ни до свидания.

— Здравствуйте, Миледи! Позвольте засвидетельствовать своё почтение. Вы, как всегда обворожительны! Я сражён наповал!

Сегодня Смерть встречала меня, красуясь в чёрном, обтягивающем платьице до середины бедра с глубоким декольте, открывающим обворожительный вид на матовые полушария третьего размера. Волосы Миледи были уложены в замысловатую высокую причёску, перехваченную жемчужной нитью, а между её грудей покоилась бриллиантовая подвеска в виде замысловатой снежинки. Я понимаю, что со Смертью шутки плохи, но мои бесстыжие буркалы просто прикипели, к тому месту, к которому приличный человек не должен прикипать взглядом. Хотелось надеяться, что Смерть прихорашивалась специально ради встречи с неожиданным поклонником. Мне не чуждо некоторое тщеславие. Что поделать — это телу от горшка два вершка, а дух‑то ого — го как вырос, даже в армии служил. Это сколько ж у меня уже не было женщины? А тут такая огонь — девка. И не скажешь, что мёртвая, она любой живой сто очков вперёд даст. Конфетка, милашка, эталон. Спортсменка, комсомолка и просто красавица. Я покорен, убит наповал. Э — э–х, слаб человек в своих желаниях и пороках, слаб….

— Молодой человек, может, хватит думать обо мне всякие пошлости?

— Миледи, как вы могли такое подумать? Вы разбиваете моё сердце.

— Да? — Смерть скептически изогнула изящную бровку.

Мда, попадос. Мало того, что у меня на лице всё крупным шрифтом написано, так Вечная Леди, наверняка, в головёнке «воздыхателя» пошарилась. Говорила тебе мама — учи, сынок, окклюменцию, учи.

— Миледи! — я бухнулся на одно колено и покаянно опустил голову. — Сознаю свою вину, меру, степень, глубину. Знаете, как я борюсь с этими мыслями?! Гоню их, гоню, но они сами лезут, окаянные. Не велите казнить, велите миловать. Будьте моей Дамой Сердца!

— Паяц, шут гороховый, развеселил старушку, — Смерть сменила гнев на милость, уголки её губ дёрнулись в лёгком подобии улыбки. — Посмотрим, как помрёшь. Чего зачастил? Или соскучился?

— Соскучился, Миледи.

— Ну — ну, сказки будешь рассказывать дочерям.

— Как можно, Миледи, я к Вам со всей душой. Не совсем со всей…, извините, цветов не было, но, думаю, мой подарок Вам понравится.

— А вы, Гарольд… или всё же Александр?

— Гарольд, — я и не надеялся скрыть что‑то от вечной сущности, не дорос ещё и вряд ли дорасту.

— …Умеете делать приятные подарки женщинам. Угодили старушке.

Смерть протянула руку, и я почувствовал пронзающий душу холод, потянувшийся к захованному в медальоне куску души змееликого родственничка.

— Какая прелесть! — обрадовалась Смерть, баюкая очередного гомулкула. Шагнув вперёд, она наклонилась и легонько коснулась губами моей щеки. — Заслужил, Казанова. Иди уже, не стоит тебе задерживаться в моих чертогах, здесь можно навсегда остаться.

— Миледи, — запястье Смерти пахло дорогими духами. Губы ожидаемо обморозились….

Ой, а что это так тихо? Я что‑то не то сказал? По — видимому, не то. Как пить дать, конфет мне сегодня не дождаться. Странно они как‑то на меня смотрят, и взгляды эти мне не нравятся. Особенно нервирует дергающееся нижнее левое веко Леди Блек и тлеющий зелёный огонёк на кончике её палочки. Похоже, кое — кого сейчас будут убивать особо жестоким образом. Я даже знаю — кого, и помощи ему ждать неоткуда. Фиговая диспозиция, перед глазами замаячил зельеварный котёл с запрещёнными министерством магии ингредиентами, причём в роли мясника — раздельщика выступит Вальпурга, а тётя придержит племянника, чтобы тот не брыкался.