Выбор шатеры (СИ) - Ясинская Яна. Страница 14

Самое любопытное, что в данной ситуации Анигай на стороне альтаирца. Да они что, впервые в жизни сговорились?!

Невольно изумляюсь. Никогда раньше не думала, что обычно очень добрый Эван умеет злиться. Но видимо, я все же не настолько хорошо знаю моего альтаирца, как мне казалось.

– Большое счастье жить при церкви под присмотром святоши! – ворчит Анигай, одновременно с деловым видом осматривая комнату. – Интересно, что здесь лучше всего горит?

С той самой злополучной ночи я не люблю огонь. Пламя неминуемо воскрешает во мне воспоминания о том убийстве. Которое совершила я.

Мальчишки не дали мне участвовать в поджоге, решив, наверное, что на сегодня мне приключений уже хватит. Эван, отведя меня на безопасное расстояние от хижины и закутав в свой теплый плащ, возвращается в дом. Я вижу через мутное окно, как мальчишки стаскивают к трупу кузнеца все, что может гореть в комнате. Чтобы дров было побольше, умудряются сломать даже старую кровать. Затем выливают на груду тряпья и дерева нашу последнюю заначку горючей смеси, которой я пользуюсь, когда дрова в камине оказываются совсем уж отсыревшими, и…

…Вспыхивает пламя, уносящее с собой не только изуродованное тело кузнеца, но и мою прошлую жизнь.

5. Скажи «Да»

Эван

Никогда раньше не видел обычно спокойного и все понимающего отца Марка таким сердитым. Если не сказать больше – злым. Священник, словно загнанный зверь, мечется по кабинету, не находя себе места, и без конца читает мне нотации, признаться, уже изрядно поднадоевшие.

– Эван, смиритесь! Вы не можете спасти всех страждущих! Эта дарийская девочка… Я понимаю: за эти три года вы привязались к Аде… Вы знаете, как она дорога и мне. Я практически воспитал их с братом, но… у детей Акрабы своя судьба.

Я просто отказываюсь верить собственным ушам! Похоже, отец Марк слишком долго служит в Катаре. Видимо, он так наслушался местных бредней про судьбу, которую нельзя изменить, что уже сам уверовал в это.

– То есть, по-вашему, я должен позволить ее матери продать Аду не одному, так другому клиенту? – При одном только воспоминании о кузнеце, лапающем мою Аду, чувствую, как закипает кровь. Мне стоит большого труда сдержать нарастающий гнев.

– Возможно! Как бы жестоко и дико ни звучали мои слова! Это ее жизнь, Эван. Всех не спасешь! Это надо понять и принять!

– И такое говорит мне священник!

Знаю, сказал довольно грубо, но нет ни сил, ни желания проявлять толерантность.

Осознав, что криками и нотациями меня не проймешь, опекун устало садится в старое кожаное кресло. Тяжело вздыхает. Я вижу, как отец Марк обдумывает очередную порцию нравоучений, подбирает доводы, аргументы. Неужели он не понимает: его слова ничего не изменят. Я не брошу Аду в беде.

– Ваше высочество!..

Признаться, я уже отвык в Катаре от своего злополучного титула… Отец Марк упоминает его, только когда по-другому воздействовать на меня не получается.

– Неужели вы не понимаете, что поставили сегодня под удар не только себя! Вы поставили под удар целую империю! Перемирие и так на волоске.

Ну вот. Так я и думал. В ход пошла тяжелая артиллерия. Священник начал взывать к моему долгу перед подданными, который я и так с лихвой отдаю в Катаре вот уже третий год подряд.

– Какое отношение пожар в доме Акрабы имеет к перемирию?

– Прямое! – взрывается отец Марк. – Если хоть кто-то узнает о случившемся… Оно станет последней каплей! Дэмонион только и ищет повод, чтобы разорвать перемирие и в то же время остаться «чистеньким»! Сегодня вы собственноручно дали ему такую замечательную возможность! Вы хоть представляете, как подаст это происшествие император, если узнает о нем?! Альтаирский принц, младший сын императора Иоанна, который должен быть залогом и гарантом перемирия между империями, убил дарийского верноподданного! Свободного человека! И все! Перемирию конец! – В голосе появляются обреченные нотки. – Как и вашей жизни! Эван, неужели вы не понимали всего этого, когда вступались за нее?!

Ну почему же… Прекрасно понимал. Но верни время вспять, я бы поступил точно так же…

– Я никого не убивал.

– Да какая разница?! – Отец Марк из последних сил старается сохранить самообладание. – Убивал, не убивал! Вы были в доме в момент убийства. Вы помогли замести следы. Уже более чем достаточно, чтобы…

Священник встает с кресла. Подходит к окну. В комнате зависает напряженное молчание. На самом деле я прекрасно понимаю, что в словах отца Марка есть большая доля здравого смысла, но прошлого не вернешь. Ничего не изменишь. Да я и не дал бы изменить.

– Вам надо срочно уехать из Катара, – слова священника звучат тихо и безапелляционно. – Я давно уже говорил, что вам лучше жить в Адейре. Там будет комфортней, к тому же… В столице наши люди. Если перемирие внезапно рухнет, у нас будет хоть небольшой, но все же шанс вытащить вас с этой чертовой планеты.

Да… Как должна довести жизнь священника, чтобы он начал выражаться такими крепкими словечками…

– Я никуда не поеду. По крайней мере без Ады.

Отец Марк смотрит уставшим взглядом. Я понимаю, он пытается быть тактичным, насколько вообще возможно, но следующие слова все равно заставляют меня смутиться.

– Эван, я знаю, что эта маленькая дарийка значит для вас, но поймите… Она еще совсем ребенок. Она даже не догадывается о ваших чувствах… И я абсолютно уверен, что узнай Ада правду – не обрадуется. Это лишь создаст проблемы. Вам обоим. У вас нет совместного будущего. Вы принадлежите к разным расам, имеете разное положение в обществе. Альтаирец и дарийка!.. Вы несовместимы! Ни социально, ни физически. Я уже молчу про то, что вы сын своего отца, а она дочь своей матери. И тут уже ничего нельзя поделать. Я понимаю, первая подростковая любовь – она самая сильная, но… Но в вашем случае это заведомо обреченное чувство. Вам стоит найти в себе силы и забыть ее. К тому же, извините за прямолинейность, но вы для Ады всего лишь добрый друг.

– Им и останусь, – жестко отрезаю я. – Меня вполне устраивает такая роль.

Священник, понимая, что меня не переубедить, опускает взгляд.

– Я виноват. – В его голосе звучит неподдельное раскаяние. – Мне следовало настоять, чтобы вы продолжали принимать антиэмпатическую вакцину здесь, на Дарии. Тогда не возникло бы проблем. Препарат бы блокировал ваши эмоции. Я должен был прислушаться к рекомендациям вашего доктора.

О да! Не возникло бы ни привязанности, ни дружбы, ни любви. В моей душе стоял бы полный эмоциональный штиль, устраивающий всех, кроме меня. К сожалению, я слишком хорошо знаком с этим штилем. Он царит в душе моего отца, который посчитал приемлемым отправить собственного ребенка на враждебную планету в качестве залога перемирия. Конечно, долг перед государством куда важнее долга перед семьей. О любви я уж и вообще молчу. И плевать, что в случае конца перемирия твоего младшего сына убьют. Спасибо, но я лучше воздержусь от антиэмпатической вакцины, блокирующей душу. Может, я проживу и недолго, но по крайней мере ПРОЖИВУ!

«Эмоции мешают в принятии важных решений. Они делают вас морально уязвимыми», – часто повторял отец, обосновывая нам с братьями необходимость принятия вакцины.

А еще живыми – об этом отец почему-то забыл нам сказать.

Парадокс: но именно здесь, в отнюдь недобром Катаре, отказавшись от вакцины, от императорских регалий, позволив себе быть простым человеком, я впервые в полной мере почувствовал себя живым и свободным.

Отец на удивление не возражал.

Впрочем, думаю, эту мою прихоть он приравнял к последнему желанию приговоренного к смертной казни. Ни для кого из нас двоих не было секретом: живым я с Дария не выберусь. Я не дурак, прекрасно понимаю: перемирие нужно обеим сторонам лишь для передышки, чтобы накопить военный потенциал и начать новую, куда более масштабную военную кампанию за дележку территорий.

Но я благодарен перемирию, потому что именно оно привело меня сюда – на Дарий, в Катар. К Аде, сумевшей пробудить во мне то чувство, о существовании которого я даже раньше и не подозревал, – любовь.