Красное на красном - Камша Вера Викторовна. Страница 22
Маленький унар захлопал длинными ресницами, закатил глаза кверху и пискнул:
– Там!
– Прекратить! – Хриплый капитанский бас перешел в какое-то кукареканье, а испепеленный взглядом начальства Луитджи сжался и стал еще меньше: – Это ересь! Вы посягнули не только на меня и короля, но и на Создателя, и вы поплатитесь за это! Унар Арно, что ВЫ знаете о преступнике?
– О преступнике, господин Арамона, я не знаю ничего, – Арно говорил спокойно, хотя губы у него побелели, – но унар Луитджи прав. Пропавшие вещи находятся наверху. Пусть господин капитан посмотрит на крюк от лампы…
Господин капитан посмотрел, и в этот миг унары поняли, на что способно их начальство. Все предыдущие вопли не шли ни в какое сравнение с тем, что исторглось из капитанской пасти при виде утраченного имущества. Забыв, что выше головы не прыгнешь, Арамона совершил невероятный для подобной туши бросок, но цель оказалась недостижимой, а сам Арнольд, приземляясь, проделал столь потрясающий пируэт, что толстый Карл не выдержал и расхохотался. Бедняга в ужасе зажал себе рот ладошкой – не помогло. Страх и напряжение выплеснулись в диком хохоте, который оказался заразным. Второй жертвой пал Йоганн, затем – Паоло, не прошло и минуты, как смеялись, вернее, ржали все «жеребята». Окончательно потерявший голову Арамона выхватил шпагу и замахал ей, но как-то по-бабьи. Именно так его супруга, заставшая мужа в объятиях кухарки, размахивала схваченной на месте преступления скалкой, но Арнольд в этот миг не думал о своем сходстве с кривоногой Луизой.
Кто-то из унаров засвистел, кто-то хрюкнул, кто-то заорал. Строй смешался в визжащий и орущий ком, но потерявшему остатки разума Арамоне было не до «жеребят». Не отрывая остекленевшего взгляда от издевательски кружащихся панталон, господин капитан под улюлюканье унаров и собственные хриплые вопли отплясывал какой-то безумный танец, остервенело размахивая шпагой и совершая уж вовсе странные движения, вроде полупоклонов, притопываний и резких поворотов.
– У-лю-лю, – взвыл кто-то из унаров, – ату его!
– Вперед, они не уйдут!
– Брать живым!
– На штурм!
– За Талиг и кровь Олларов!
– Руби!
– Бей!
– Коли!
Охватившее трапезную безумие прервали служители, притащившие лестницу. Арамона, шумно дыша, вбросил шпагу в ножны и плюхнулся в кресло. Унары торопливо заняли место в строю. Капитан сосредоточенно разглядывал свои сапоги, его лицо медленно меняло цвет с красного на белый. Между начальником и «жеребятами» суетились служители с лестницей. Увы, танкредианцы любили высокие потолки. Снять злополучные панталоны могли лишь два очень высоких человека, один из которых встал бы на верхнюю ступеньку, а второй забрался на плечи первому. Пришлось громоздить друг на друга два стола побольше и поменьше. На верхний поставили здоровенный, окованный железом сундук, а на него водрузили лестницу.
Видимо, высшие силы приняли сторону Арамоны, потому что сооружение выдержало. Злополучный предмет капитанского гардероба был снят и с поклоном передан законному владельцу, каковой с рычанием, показавшимся жалким эхом предыдущих воплей, отшвырнул от себя набитые какой-то дрянью панталоны. Те, скользнув по гладкому полу, отлетели к камину, где и остались, производя жуткое впечатление – в багровых отсветах казалось, что у огня в луже крови лежит нижняя часть человеческого тела.
Слуги разобрали пирамиду и тихо, по-мышиному, исчезли. Арамона сидел, унары стояли. Безумие сменилось леденящей неподвижностью, стрелки часов и те, казалось, примерзли к циферблату. В трапезной повисла такая тишина, что стук маятника бил по ушам, как конский топот в ночи.
Дверь отворилась, когда молчание и неподвижность стали невыносимыми. Один из слуг, опустив глаза, просеменил к господину капитану и что-то прошептал. Господин капитан вздрогнул и склонил ухо ко рту слуги, в круглых глазах мелькнуло подобие мысли. Более того, эта мысль была весьма приятной, так как угрожающий оскал сменился улыбочкой, сулившей куда бо́льшие неприятности, чем самая зверская из имевшихся в арсенале Арамоны рож.
Пока капитан молчал, но изучившие свое начальство «жеребята» не сомневались – он упивается будущей победой.
На душе у Дика стало тоскливо, пусть Паоло трижды кэналлиец, но у него хватило пороха объявить войну мерзавцу. Они все раз за разом глотали Арамоновы оскорбления, а Паоло, как мог, воевал за себя и за других. И попался… Ричард поклялся проводить Паоло, и гори все закатным пламенем! На прощание он назовет кэналлийцу свое имя и титул и пригласит в Окделл, матушка и Эйвон поймут.
Ричарду мучительно захотелось оказаться в Надоре, подальше от Лаик и того, что сейчас произойдет. Вот бы вернуться в старый замок и забыть обо всех этих арамонах и германах. Неужели нашлись доказательства? Похоже на то, «мышь» не просто так прибегал, а Паоло всегда был разгильдяем. Теперь жди самого худшего.
Начальник, словно прочитав мысли Дика, кончил думать, медленно и с удовольствием подкрутил усы, упер руки в боки и, наслаждаясь своей властью, пошел вдоль строя воспитанников. Поравнявшись с Диком и Паоло, он остановился, многозначительно втягивая воздух.
– У меня есть основания полагать, – изрек Арамона, – что все преступления так называемого графа Медузы – дело рук унара Ричарда, и ему придется ответить как за свою дерзость, так и за свою ложь и попытку спрятаться за спины товарищей.
Дику показалось, что он ослышался. Он ненавидел Арамону, это так, но к Сузе-Музе не имел ни малейшего отношения. Да он и не смог бы все это натворить.
– Унар Ричард, – протрубил Арамона, – выйдите вперед и взгляните в лицо своим товарищам, которые из-за вас подвергались наказанию.
Ричард подчинился, вернее, подчинилось его тело, сделавшее положенные два шага и повернувшееся кругом. Оказывается, можно быть еще более одиноким, чем он был раньше. Двадцать человек стояли плечом к плечу, а он был отрезанным ломтем. По тому, как Жюльен и Анатоль опустили глаза, Дик понял – его и впрямь обвинили в чужих проделках. Толстый капитан нашел-таки способ угодить Дораку и избавиться от сына Эгмонта.
– Унар Ричард, признаете ли вы себя виновным?
– Нет.
– Тогда как вы объясните, что в вашей комнате найдена печать так называемого графа Медузы, уголь для рисования, рыбий клей и… – Арамона отчего-то раздумал перечислять улики и заключил, – прочие доказательства? Все свободны и могут идти. Унар Ричард остается.
Вот и все… Пожалел кэналлийца, а тот понял, что зарвался, и подвел под удар другого.
– Все свободны, – повторил Арамона.
– Это не есть правильно, – раскатившийся по трапезной рык Йоганна заставил Дика вздрогнуть, – хроссе потекс вешаль я.
– Мы, – поправил братца Норберт, сбиваясь на чудовищный акцент, – это есть наш глюпый шутка в традиция дикая Торка…
– В Торке так не шутят, – вышел вперед Альберто. – Это сделал я.
– Не ты, а я, – перебил Паоло. – А потом испугался и спрятал все в комнате Дика.
Сердце Дикона подскочило к горлу – трое из четверых заведомо лгали, спасая его. Трое, если не четверо! Дик повернулся к Арамоне.
– Господин капитан совершенно прав, это сделал я!
– Врешь, – перебил Паоло, – ты со своей дурацкой Честью и слова-то «штаны» не скажешь, не то что…
– Это сделал я, – выкрикнул Дик
– Не говорить глюпость – это сделаль мы.
– Нет, я…
– Я и никто другой!
– Прошу простить, – подал голос Арно, – но это сделал я.
– Хватит! – заорал Арамона. – Вы, шестеро! В Старую галерею! До утра! Остальные – спааааать!
Глава 6
Поместье Лаик
«Le Huite des Épées [69]
1
Шестеро претендентов на титул Сузы-Музы по очереди протиснулись в узкую дверцу, и та с противным скрежетом захлопнулась. На первый взгляд ничего страшного в Старой галерее не было – просто длинный сводчатый коридор с камином посредине и нишами, в которых раньше стояли статуи эсператистских святых. Небольшие окна под самым потолком летом и то вряд ли давали достаточно света, а в зимние сумерки галерея и вовсе тонула во мраке, вдобавок холодно и сыро здесь было ужасно. Дикон и представить не мог, что чувствуют южане, если даже у него сразу же застучали зубы.