Серебряная роза - Фэйзер Джейн. Страница 32

— Отведите собак в свою комнату, — негромко велел Саймон Ариэль.

Она повернулась к мужу, яростно блеснув глазами. Все тем же негромким голосом он продолжал:

— Вы лишь унижаете себя этой перебранкой. Почему вы все время играете в игру, которую навязывает вам брат?

Ариэль вспомнила его холодное недовольство сегодня утром, когда она унизила Оливера и отвечала на сальности брата в том же духе. Затем она взглянула на разгневанного Рэнальфа, угрожающе поднявшегося из-за стола с побелевшим от ярости лицом.

Встав с кресла, Ариэль жестом руки велела собакам следовать за ней и, гордо выпрямившись, высоко подняв голову, вышла из зала.

Рэнальф схватил со стола бутылку с вином, наполнил свой кубок и залпом осушил его.

— Ваша жена — совершенно невыносимое создание, Хоуксмур. Желаю вам наслаждаться ею… и при этом всегда быть начеку.

Его оскорбительный хохот разнесся по залу.

Саймон никак не отреагировал на выпад, как уже не раз оставлял без внимания множество других язвительных замечаний. Он лишь что-то негромко сказал лорду Стэнтону и вернулся к прерванному ужину.

Через несколько минут в зале снова появилась Ариэль, села на свое место и взяла в руки бокал, с отвращением бросив взгляд на тарелку с едой. Всего час назад она едва не умирала с голоду, но теперь внезапно потеряла аппетит.

— Вы не едите?

— Я не голодна.

И она искоса быстро взглянула на мужа. Саймон протянул руку к графину с вином и наполнил ее бокал, негромко заметив:

— Порой лучше предоставить события самим себе, моя дорогая девочка.

— Но как вы можете защищать несправедливость? — спросила Ариэль, радуясь возможности поговорить откровенно.

— Есть вещи, которые не стоят того, чтобы на них отвечать. Ввязываясь в спор, человек только унижает себя. — Граф пристально взглянул на Ариэль, и та почувствовала, что краснеет.

— Вы хотите сказать, что мне не следовало отвечать Ральфу и Оливеру сегодня днем?

— Да, именно это я и хотел сказать.

Ариэль потупила взор, не в силах выносить его настойчивый укоризненный взгляд. Неужели он прав? Она всегда гордилась тем, что может на равных разговаривать со своими братцами. Неужели она просто роняла собственное достоинство, опускаясь до их уровня? Возможность существования такой точки зрения никогда раньше не приходила ей в голову.

— Позвольте мне положить вам вот эту великолепную ручьевую форель, — произнес Саймон совершенно другим тоном, немедленно осуществляя свое предложение. — Она из этих мест?

Ариэль ответила не сразу. Ей в отличие от него не так легко давался переход от одного настроения к другому. Взгляд молодой женщины остановился на его сильных длинных пальцах, которые сейчас очищали рыбу от костей с таким изяществом, словно вышивали тонкую ткань. Это пришедшее на ум сравнение заставило Ариэль улыбнуться, и охватившее ее напряжение несколько спало. Эти большие, ширококостные кисти, пальцы с коротко остриженными квадратными ногтями, мозолистая кожа рук совершенно не вязались с мыслью о рукоделии.

У Оливера были белые мягкие руки с длинными пальцами. Но далеко не всегда они были проворными и нежными. Ариэль почему-то не могла представить себе, чтобы мозолистые руки Саймона, привычные к шпаге, сделали движение, которое не было бы тщательно рассчитано. Если они и действовали грубо, то для этого у их обладателя всегда был серьезный повод.

И снова по телу молодой женщины пробежала уже знакомая ей дрожь. Дрожь, рожденная смешанными чувствами восторга и предвкушения наслаждения. Тело Ариэль отвечало на рожденное ее воображением прикосновение этих рук к ее телу.

— Вам холодно? — спросил Саймон, кладя очищенную от костей половинку форели на тарелку жены.

— Нет. — Ариэль отчаянно затрясла головой, щеки ее порозовели, словно на них повеяло жаром. — Форель была выловлена в Грейт-Оуз, это примерно в пяти милях отсюда.

И чтобы скрыть смущение, Ариэль набросилась на рыбу, забыв, что у нее только что не было никакого аппетита.

— Какой интересный у вас браслет!.. — Саймон легонько погладил пальцами сплетение золотых полос, инкрустированных жемчугом.

Ариэль положила вилку и подняла запястье так, чтобы в свете канделябров сверкнуло золото, разлилось мягкое сияние жемчуга и блеск серебра смешался с густым красным цветом рубина.

— Это подарок Рэнальфа.

— Да, сестричка! — прокричал со своего места Рэнальф. — Подарок от твоего брата. Посмотри на него повнимательнее и по достоинству оцени.

Губы Ариэль сжались.

— Я всегда ценила твои подарки, Рэнальф. Их самое замечательное и ценное свойство — редкость.

Почувствовав, как напрягся ее муж, Ариэль тут же склонилась над тарелкой.

— Думаю, вы хотите сказать, что я не должна была реагировать на его слова, — прошептала она. — Но вы не знаете всего.

— В самом деле? — Саймон снова повернулся к жене, внимательно глядя ей в лицо. — Если есть нечто, что я должен знать, пожалуйста, просветите меня.

Ариэль почувствовала, что предательская краска снова заливает ей щеки.

— Вам следует понять, сэр, что мои братья никак не могут смириться с этим браком.

Он кивнул.

— Да, это я понял. На Рэнальфа было оказано некоторое давление.

— Как я догадываюсь, королевой?

— Ее величество сказала свое слово, — ответил он, намеренно не вдаваясь в подробности.

— И такое же давление было оказано на вас?

Граф Хоуксмур покачал головой, и слабая улыбка смягчила угрюмое выражение его лица.

— Нет, Ариэль. Давления на меня не оказывали. Сказать по правде, идея со свадьбой принадлежит именно мне.

— Но для чего? — Безотчетно она положила ладонь на его руку. Браслет ярко сверкнул на темно-коричневом бархате.

— Я хотел таким путем установить мир между нашими двумя семьями. — Саймон покачал головой, усмешка его стала саркастической. — Наивная мысль, достойная последнего деревенского идиота.

Рука Ариэль соскользнула с рукава мужа. Она снова взяла вилку и принялась за лежащую на тарелке рыбу.

— Не представляю, как может воцариться мир между Хоуксмурами и Равенспирами, если их разделяет море крови и предательства.

Саймон взял в руки бокал и стал задумчиво крутить его в пальцах, рассматривая на свет темно-красное вино.

— Не только, есть и любовь. Ваша мать и мой отец были любовниками. И отдали жизнь за эту любовь.

— Но это была порочная любовь. Ваш отец соблазнил…

— Довольно! — резко оборвал граф ее горячие слова. — Ведь между нами этого нет, Ариэль.

Он залпом выпил свой кубок и обратился с каким-то вопросом к одному из своих друзей, сидевших напротив.

Ариэль тоже поднесла к губам свой бокал. Потом разломила кусок хлеба и принялась задумчиво катать шарики из мякиша, почти не обращая внимания на разговоры вокруг себя. Если ее мать не была невинной жертвой, соблазненной, изнасилованной и обесчещенной негодяем, то оставалось единственное объяснение — ее мать со всей силой страсти бросилась в объятия Хоуксмура. Вряд ли такая версия устроила бы ее братьев, и, уж во всяком случае, она совершенно не устроила бы ее отца. Ведь именно он убил Хоуксмура за бесчестье своей жены, а смерть Маргарет была лишь трагической случайностью. По крайней мере именно это он всегда повторял.

Но было ли это правдой? Что, если эти мужчина и женщина просто отбросили в сторону древнюю вражду между их семьями и предались запретной страсти?

Такая возможность никогда раньше не приходила Ариэль в голову. В свое время она просто приняла на веру семейную версию того давнего события, как Священное Писание. В глубокой задумчивости Ариэль щелчком послала хлебный шарик, скатанный ею, в пространство. Он приземлился точно в центре большого блюда с олениной, которое стояло перед ее мужем.

Саймон удивленно взглянул на появившийся в его тарелке посторонний предмет, а потом обратил вопросительный взор на свою жену.

— Прошу прощения, сэр. Я сделала это совершенно машинально.

На лице его было написано такое удивление, что Ариэль едва сдержала рвущийся из груди смех. Вытянув руку с вилкой, она выловила из его тарелки хлебный шарик.