Серебряные ночи - Фэйзер Джейн. Страница 45

– Что тебя так насмешило, милая? – обернулся Адам.

– Я почему-то вспомнила Павла. – Лицо Адама моментально замкнулось, и она не могла этого не заметить.

– Нет, я просто подумала, – какое зрелище я сейчас представляю и как бы он к этому отнесся, – пояснила она, запнувшись от выражения явного отвращения на его лице.

– Он пытался тебя убить, – бесцветным голосом произнес Адам. – Ив этом я не нахожу ничего смешного, как и в чем-либо другом, имеющем отношение к твоему мужу.

Резко повернувшись, он широкими шагами вышел из помещения. В открывшийся на секунду дверной проем ворвался яркий солнечный свет и поток ледяного воздуха. Дверь захлопнулась.

Тем же широким шагом Адам направился на конюшню. Невероятно, как Софья может смеяться при мысли о муже? Неужели она не понимает, в каком положении она… они оказались? Муж мог все-таки поинтересоваться, удалось ли Софье, несмотря ни на что, выжить в этом путешествии. Генерал ни в коем случае не должен узнать, что Адам Данилевский имеет к этому какое-либо отношение. Единственным объяснением ее случайного спасения мог быть только Борис Михайлов. В Берхольском мстительная рука Дмитриева мужика не достанет. Разные мысли роились в голове графа, пока он проверял лошадей. Но самая главная мысль, которая никак не шла у него из головы, заключалась в том, что Софья Алексеевна является чужой женой и останется таковой до тех пор, пока смерть мужа не прервет брачный союз. А он, Адам Данилевский, человек твердых нравственных устоев, поклявшийся никогда больше не иметь никаких отношений с женщинами, оказался втянут в такой же любовный треугольник, какой разрушил его собственную семью, и на этот раз вина лежала на нем.

В ушах до сих пор стоял презрительный смех Евы, обвинявшей его в излишней щепетильности, в нежелании видеть правду жизни, в бегстве от реального мира… Он видел ее стоящей на верху лестницы с большим животом, в широком платье со вздрагивающими складками от толчков ребенка, которого она носила под сердцем… Ребенка, чьим отцом был другой мужчина…

– Вас что-нибудь беспокоит, граф? – Невозмутимый тон Бориса Михайлова прервал мучительные воспоминания.

– Нет, ничего, – обернулся он на голос, чувствуя, что лицо все еще сведено горечью. – Я зашел проверить лошадей. Кажется, ни одна из них серьезно не пострадала.

Борис бросил на него взгляд умудренного жизнью человека, который многое повидал на своем веку.

– Лучше всего вести себя с ней честно, – заметал он. – Софья Алексеевна способна на многое, но она никогда не смирится с недомолвками и обманом.

– Ты полагаешь, у меня есть намерение ее каким-то образом обмануть, Борис? – вскинул брови Адам. – Чем я заслужил подобное предположение?

Однако Бориса было не так-то легко смутить. Он просто пожал плечами.

– Вам виднее, барин. – Нагнувшись, он занялся ногами Хана. Опытные руки внимательно ощупывали сухожилия, проверяя, нет ли где жара, что могло свидетельствовать о болезни коня.

Адам покинул конюшню. Он не говорил Софье, что был женат. В этом, как ему казалось, не было смысла. Он не мог вспоминать об этом браке без горечи, а горечь могла, по его мнению, передаться и его любимой. Теперь же, оказавшись втянутым в любовный треугольник, ему было бы еще труднее задевать больные струны. Слишком много напрашивалось сравнений, слишком болезненны были они.

Подойдя к дому, он увидел, что Софья уже на улице. Она стояла, наслаждаясь ослепительным солнечным утром, в своей плотно застегнутой меховой накидке с капюшоном на голосе. Помахав ему рукой в знак приветствия, она направилась в отхожее место на задворках избы.

Неужели он её обидел? Адам негромко выругался про себя. Конечно же, да. Шагая взад и вперед, он ждал ее возвращения. Наконец послышались ее торопливые шаги; меховые сапожки скрипели по свежевыпавшему снегу. Он увидел, как она прикрывает рукой глаза от яркого солнца.

– Мы готовы ехать дальше?

– Через пару минут. – Адам взял ее за руки. – По утрам я бываю груб, Софи, особенно когда провожу ночь в борьбе с блохами. – Он улыбнулся. – Прости меня.

Ока пристально посмотрела ему в глаза, словно заглядывая в душу.

– Mне не за что тебя прощать, Адам, – пожала она плечами. – Ты не желаешь говорить о Павле. Почему я должна винить тебя? Мы просто больше не будем этого касаться.

– Я тебя обидел, – настаивал Адам, не выпуская ее рук.

– Мне самой следовало бы прикусить язык, милый, – улыбнулась она. – Ничего страшного.

После этих слов ему ничего не оставалось делать, как посчитать себя удовлетворенным. Они продолжили свое путешествие. Борис выполнял роль кучера. Но в кибитке ощущалось некоторое замешательство. Софи выглядела отстраненной, хотя улыбалась и поддерживала разговоры, которые время от времени заводил Адам. Тем не менее, чувствовалось, что делает она это с некоторым усилием, поэтому постепенно Адам умолк, оставив ее рисовать узоры на заиндевевшем окошке и разглядывать заснеженные поля, мимо которых они проезжали. Отчетливо повизгивали деревянные полозья.

К середине дня Адам решил, что пора разгонять эту невыносимую скуку. Он не мог обвинить Софи в том, что она дуется – на самом деле такое поведение было чуждо ее природе, – но во всем этом он видел нечто большее, чем простое желание остаться наедине со своими мыслями. Определенно требовалось предпринять какие-нибудь действия. Подхватив охапку мелких дровишек, сваленных в углу кибитки, он заложил их в печку и бросил на Софи многозначительный взгляд.

– Что ты хочешь сказать? – отвлеклась она от своих не очень приятных размышлений и озадаченно, но с любопытством посмотрела на него.

– Ты знаешь, я подумал, – неторопливо начал Адам, потирая подбородок, – что у нас с тобой так мало возможности побыть наедине, что следовало бы не пренебрегать ею, когда она появляется.

– Если я поняла, ты хочешь… – взмахнула она ресницами.

– А что ты поняла? – подхватил Адам.

– Здесь?.. Прямо сейчас?.. – Она огляделась. – Средь бела дня? – Помимо ее воли божественные мурашки побежали по телу, спину стянуло, волосы под капюшоном зашевелились, внутри образовалась странная пустота.

– Ну и что? – обыденным тоном произнес Адам.

– Но это же неприлично. – В глазах ее мелькнула озорная искорка.

– С чего ты взяла? – вздернул бровь Адам, чуть повернулся и с улыбкой положил ее голову себе на плечо. В ответ она сморщила носик.

– Вы бессовестный соблазнитель, граф!

Склонившись, он крепко поцеловал ее в губы. Ладонь ласково прошла по лицу, потом спустилась к шее и накрыла пухлую грудь. Желание медленно и сладко нарастало в ней. Софи только слегка поворачивалась, когда он начал расстегивать накидку. Сосок опять набух и затвердел от нежного прикосновения его ладони. Не отрываясь от ее рта, Адам укрыл их обоих меховой шкурой, добрался до глубокого декольте полностью уже изжеванного платья и принялся расстегивать пуговки сорочки.

Софи сладостно выдохнула прямо ему в губы. Все ее недовольство, вся ничтожная малость той обиды, которая оставалась с утра, оказались словно ветром сдуты от этого прикосновения страсти, от подтверждения любви. Она почувствовала, как рука его скользнула вниз, от бедра к колену, чтобы приподнять подол платья и нижней юбки, потом достигла края панталончиков. В следующее мгновение они оказались где-то под коленями. Обнаженное тело ощутило нежное чувственное поглаживание пальцев и не менее мягкий мех подстеленной шкуры. Торопливо скинув свою накидку и расстегнув брюки, он лег рядом и повернул ее на бок, закинув ногу себе на бедро.

Тела их слились воедино. Адам крепко прижимал ее к себе. Плавное покачивание саней совпадало с плавными волнами наслаждения, накатывающими на нее. Она вся сосредоточилась на его пульсирующем присутствии внутри нее. Потом он осторожно перевернул ее на спину и приподнялся сверху, стараясь сделать так, чтобы собственный ритм не нарушал ритма скользящего экипажа, и постепенно ускорял движения, так что вскоре она перестала ощущать свое тело, чувствуя лишь движение под собой и внутри себя.