Серебряные ночи - Фэйзер Джейн. Страница 43

– Кофе, – выпрямился он, протягивая ей чашку. – Думаю, чистота сейчас должна волновать нас меньше всего, Софи.

В данный момент мы не можем позволить себе столь изысканную роскошь.

Софи отхлебнула кофе, размышляя, почему она почувствовала себя ребенком, которому сделали замечание. Подняв глаза от чашки, она увидела беспокойство и сосредоточенность на его лице.

– Тебя что-то встревожило?

– Погода, – коротко пояснил он. – Борис говорит, что чувствует приближение бурана. И небо не предвещает ничего хорошего.

– В таком случае не лучше ли нам сегодня переждать здесь? – с надеждой поинтересовалась она. При всем отсутствии удобств амбар все-таки обеспечивал надежную крышу над головой и хоть какое-то тепло.

– Если мы не будем двигаться при любой более или менее сносной погоде, – нетерпеливо качнул головой Адам, – мы вообще никуда не попадем. Мы не можем провести в этой поездке вечность, а до весны ничего не изменится.

– Тогда едем! – выпрямилась Софи, допивая кофе. – Что толку стоять и волноваться попусту?

– Узнаю мою неудержимую Софи! – Суховатая усмешка Адама резко прозвучала в стылом пространстве амбара. – На завтрак у нас хлеб с медом. Ешь быстренько, пока мы с Борисом запряжем лошадей.

Пока она завтракала, багажные сумки были прочно приторочены к седлам, меховые попоны вытряхнуты и вновь уложены в кибитку. Остатки тлеющих углей Софи собрала в самодельную печку. По сравнению с предыдущим днем путешествие сулило больше удобств.

Позже, вспоминая об этой мысли, ей оставалось только посмеяться над собой. К десяти часам утра вокруг потемнело, словно наступил вечер. С каждым разом, выглядывая в оконце, Адам становился все более озабоченным и все тщательнее пытался протереть слюду, чтобы разглядеть то, что происходит снаружи.

– Не думаю, что тебе это поможет, – проговорила Софи из своего мехового кокона. – Это не грязь. Борис нюхом чует буран.

Адам что-то пробурчал, не прекращая своего занятия. Но спустя некоторое время это потеряло всякий смысл. Было такое впечатление, что их просто накрыло непроницаемой, несущейся снежной пеленой. Температура резко упала; догорающие угли в железном тазу уже не отдавали тепла. Холод сделался почти невыносимым. Софи почувствовала, как стало труднее дышать.

– Ложись на пол! – послышался во мраке резкий голос Адама. Обхватив за плечи, он подтолкнул ее вниз. – И закутайся в шкуры с головой!

– А ты?..

– И не спорь со мной!

Софи решила, что лучше, пожалуй, действительно этого не делать. Свернувшись клубочком на меховых полостях, устилающих пол, она натянула на себя остальные меховые накидки. Внутри сразу стало теплее от собственного дыхания. Сани двигались так медленно, что она даже не сразу заметила, когда они остановились.

– Не вздумай вылезать! – Резкое приказание прозвучало одновременно с ледяным потоком воздуха, ворвавшегося внутрь кибитки. Она догадалась, что он открыл дверцу; потом услышала резкий хлопок и поняла, что осталась одна.

За считанные минуты после остановки полозья саней оказались полностью заметены снегом. Адам, утопая в сугробах и с трудом различая фигуру Бориса, сидящего верхом на кореннике, пробрался вперед. Прикрывая рот рукой, он окликнул неподвижно застывшего мужика.

Ответ Бориса отнесло ветром, но Адам сам уже увидел главную опасность. Спина пристяжной стала покрываться коркой льда от не успевающего таять снега. Животное сотрясали судороги; оно покорно склонило голову в ожидании смерти. Металлические детали сбруи прожигали перчатки Данилевского насквозь.

Адам сел верхом на лошадь и взял в руки заледеневшие поводья. Ему пришлось употребить все свое умение, чтобы заставить лошадь сделать первый шаг. Борис тоже двинул свою лошадь вперед. Полозья саней высвободились из снежного плена, и они аршин за аршином продолжили свой путь. Адам понимал, что Борис, так же как и он сам, охвачен беспокойством за состояние остальных лошадей, что шли в поводу за санями. И за состояние Хана в особенности. Главное – они должны находиться в постоянном, сколь угодно медленном, но движении, чтобы окончательно не застыла кровь в жилах.

Трудно было сказать, сбились ли они с дороги. Несущийся снег все закрывал собой; казалось, они полностью потеряны в пространстве. Спустя некоторое время Адам скорее почувствовал, нежели заметил, какое-то движение сбоку от себя. С трудом повернувшись всем задубевшим телом, в белесой замяти он увидел Софи верхом на Хане; две другие лошади держались за ней в поводу. Софи изо всех сил гнала животных вперед, по снежной целине. От ярости его даже бросило в жар. Что было сил Адам закричал, надсаживая горло, приказывая ей немедленно возвратиться в кибитку. Однако онемевшие от холода губы не слушались, ветер относил прочь слова… Так или иначе Софья не обратила на него никакого внимания. Не останавливаясь, он ничего не мог сделать, а остановиться хотя бы на секунду означало только усугубить положение. Сжав зубы и холодея от ужаса, он был вынужден смириться с ее решением, с ее присутствием здесь, хотя не мог не понимать, что не пройдет и часа, и она просто окоченеет от пронизывающего холода.

Еще кошмарных полчаса, если не больше, все трое продолжали ехать рядом, пробиваясь сквозь бурю, пока Борис, с трудом подняв руку, махнул ею куда-то в сторону, в белую мглу. Адам смог различить смутные очертания крыши. Вместо пути к неминуемой гибели им открылась дорога к жизни.

Можно уже было различить вырывающийся из трубы и теряющийся в завихрениях метели дымок; потом прояснились очертания приземистого здания, без сомнения, почтовой станции. Адам не без труда выбрался из седла. Догнав Софи, он развел ее руки, мертвой хваткой вцепившиеся в конскую гриву, и спустил на землю. Борис, оказавшийся рядом, подхватил поводья и повел за собой всех лошадей вместе с кибиткой.

Адам, навалившись плечом, распахнул дверь жилища. Софи, которая не могла держаться на ногах, просто повисла на нем. Посередине просторной комнаты, в которой они оказались, пылала жаром большая русская печь. Он тут же подтащил ее чуть ли не вплотную к огню, а уж потом огляделся. Со всех сторон на него смотрели лица, множество лиц – мужских, женских, детских; двое стариков притулились около печи. В комнате царил полумрак. На земляном полу лежали и бродили кошки, собаки, копошились куры, у дверей стояла коза. Они оказались на почтовой станции самого допотопного вида, однако в ее единственной комнате, несмотря на вонь, было тепло.

– Моему слуге надо помочь с лошадьми, – с трудом заставил себя пошевелить губами Адам. Сунув руку в карман, он извлек кожаный кошелек, негнущимися пальцами достал монету и протянул ее смуглому пареньку. – Когда сделаешь, получишь еще одну.

Тот почесал затылок, спрятал монету за щеку и начал натягивать полушубок из овчины, лежавший на лавке рядом с печью.

– Очень сильный буран, барин, – проговорил мужик постарше. Если не считать Адама, он был первым, кто произнес хоть слово. И в голосе его звучал испуг. – Плохо и человеку, и скотине.

– Верно, – согласился Адам. – Подай водки. – Затем, поискав взглядом женщину, продолжил: – Вы можете дать нам какой-нибудь горячей пищи?

– Щи, барин! – тряхнула она головой в засаленном платке, словно отгоняя наваждение.

– Вот и займись этим. И мне нужно отгородить место у огня. Есть у вас ширма?

Вопрос мог показаться невероятным, но, очевидно, толстый кошелек, богатые меха путешественников и не терпящий возражений тон помогли сотворить почти невозможное. Софи, которую по мере возвращения чувствительности в конечностях начал колотить такой сильный озноб, что стучали челюсти, внезапно обнаружила себя в окружении занавесок, сотворенных из простыней, подвешенных к крюкам, торчащим из потолка. Связки лука и чеснока, свисающие с подобных крючков, придали всей сцене настолько невероятный вид, что она невольно начала тихонько посмеиваться.

– Снимай с себя все! – скомандовал Адам, перейдя на французский, не без основания полагая, что с той стороны самодельной ширмы его никто не поймет. Потом протянул ей бутылку водки. – Никогда в жизни мне не приходилось сталкиваться с таким вопиющим, чудовищным безумием! Еще полчаса – и тебе бы уже ничто не помогло. Чего ты хотела добиться своей бессмысленной отвагой? – Он яростно наклонил бутылку. Рука его дрожала. Софи поперхнулась, влага потекла по подбородку.