Серебряные ночи - Фэйзер Джейн. Страница 82

– Что такое, барин?

– Не знаю, – ответил Адам, чувствуя, как покрывается холодным потом. – Но произошло что-то ужасное, Борис.

– С Софьей Алексеевной? – уточнил мужик, хотя и без утвердительного кивка Адама уже понял, что так оно и есть.

– Ты можешь считать меня как угодно мнительным, но я просто чувствую, – медленно произнес Адам.

– Это не мнительность, – ответил Борис. – Такие предчувствия трудно объяснить, но сердце не обманет. За шесть часов мы можем добраться до Берхольского.

После неистовой гонки к полудню они увидели впереди тополиную аллею. За все это время Адам не проронил ни слова. Его лицо застыло в жесткой, напряженной гримасе, взгляд был устремлен к усадьбе, куда он изо всех сил торопил своего коня. Борис держатся рядом, тоже храня молчание; четверо крестьян тянулись далеко позади.

Поместье казалось вымершим. Ни звука пилы или топора, ни единого движения в саду или на конюшне. Это была оглушительная тишина. Владения смерти. Двое мужчин, уже не скрывая овладевшего ими страшного предчувствия, отчаянно нахлестывали несущихся во весь опор коней.

Адам выругался, натягивая поводья, заметив что-то странное на толстом суку одного из ближайших к усадьбе деревьев. Это был сторож Григорий; его подвесили за руки, вся спина исполосована ударами кнута.

Борис уже спрыгнул с лошади и побежал, доставая на ходу нож, к неподвижной фигуре. Перерезав веревку, он бережно опустил на землю тело и потрогал сонную артерию.

– Он жив, граф. Просто сильно замерз. Видимо, давно висел так.

– Дмитриев, – произнес Адам.

– Его рук дело, – согласился мужик и взвалил бесчувственное тело на плечо. – Возьмите мою лошадь, граф. Я лучше дойду пешком.

Адам кивнул и хлестнул своего коня, беря с места в карьер. Вскоре он уже был на дорожке перед домом. Закрытые двери и ставни оставляли впечатление полного разорения. Он вылетел из седла. От первого же удара в дверь та распахнулась. На ватных ногах он вошел в прихожую. Внутри стояла такая же гробовая тишина. Ни единого признака жизни. Набрав полные легкие воздуха, он закинул голову и издал вопль, которым можно было разбудить мертвых.

На вопль из кухни показалась бледная, заплаканная Анна, закрывающая лицо передником.

– Ох, барин, это вы, – выдохнула она и зашлась в беззвучных рыданиях.

– Где князь Голицын?

Адам не стал спрашивать, где Софья. И так было ясно, что ее нет в доме.

– В постели, барин. Он ранен. Григорий пытался помешать им, а они…

– Я уже знаю, – перебил Адам, кладя руку ей на плечо. – Борис сейчас принесет его. Позаботься о нем, Анна.

– Он жив? – Искорка надежды, первый признак возвращающейся жизни, затеплилась в старушечьих глазах. – Мы даже не знали, где его искать, когда… когда они уехали…

Адам хорошо понимал состояние полной подавленности и безнадежности, охватившей их здесь после пережитого потрясения. Кивнув, он продолжил:

– Борис сказал, что он жив, но ему срочно нужна помощь. Оставив женщину, он прыжками взлетел вверх по лестнице и толчком распахнул дверь в спальню графа. Татьяна, которая стояла на коленях у кровати, вскочила, испуганно вскрикнув. Но, разглядев, кто перед ней, тут же с рыданиями опустилась обратно на пол.

– Тихо, Татьяна, успокойся, – поднял ее Адам. – Это тоже Дмитриев? – спросил он, увидев на виске свежую ссадину.

– И своей саблей ранил князя в плечо, – кивнула она, стараясь взять себя в руки. Адам склонился над постелью. Голицын лежал в забытьи, бледный, но спокойный, укрытый простыней. Из-под нижней сорочки виднелось плотно забинтованное белыми узкими полосами ткани плечо. Видимо, он очень ослаб от потери крови, но, тем не менее, был жив.

– Рана очень серьезная?

– Для молодого человека не было бы ничего страшного, барин, – ответила Татьяна, за считанные секунды восстановившая свою обычную деловитость. – Надеюсь, поправится с Божьей помощью.

– Что с Софьей Алексеевной? – Адам с трудом заставил себя задать этот вопрос, боясь услышать ответ.

– Он увез ее с собой, барин, – покачала головой Татьяна. – И ее, и младенца. И еще одну женщину из деревни как кормилицу. Уехали в каретах. Старик Петр все видел с чердака. Княгиня – в одной, кормилица с дитем – в другой Нас всех заперли в кухне. Никто ее не видел, барин… с тех пор как вчера он утащил ее наверх, в спальню… Вот только Петр из окошка на чердаке. Ее бросили в карету, барин. Она же не выносит карет… – Нянька принялась утирать передником снова хлынувшие слезы. – Зачем он отнял у нее ребенка?

– Почему бы и нет? – задумчиво спросил Адам, обращаясь больше к себе, чем к Татьяне. – Примерно через час я уезжаю. Если князь придет в себя, позови меня.

Выйдя из спальни, Адам сбежал с лестницы, непроизвольно отметив, что дом постепенно начал оживать, гробовая тишина немного рассеялась, словно его прибытие вывело всех из оцепенения и заронило в души надежду.

– Что с барином? – вопросом встретил его в прихожей Борис.

– Татьяна не отчаивается, – ответил Адам, но глаза его были мрачны. – Он пожилой человек, Борис, чтобы легко пережить такую трагедию, да еще и большую потерю крови.

Лицо Бориса окаменело.

– Я отправил двоих в деревню, – глухо сообщил он, – узнать, не видел ли кто, куда направился генерал.

– Нам понадобятся свежие лошади, – кивнул Адам.

Князь Голицын очнулся незадолго до их отъезда. Его усталым глазам предстало твердое, решительное лицо Адама, который был уже готов к самому худшему, но оно, слава Богу, миновало.

– Я ждал тебя, – дрогнувшим голосом произнес старик. – Я был уверен, что ты почувствуешь… Ты должен освободить ее.

– Клянусь, – ответил Адам, держа обеими руками его слабую кисть. – Я верну ее к вам… Вместе с моим сыном.

Голицын удовлетворенно и устало уронил голову на подушку. Глаза его опять закрылись.

– Возьмите меня с собой, барин, – умоляюще взяла Адама за локоть Татьяна. – Ей понадобится моя помощь, когда…

– Я не могу взять тебя, Таня, – мягко возразил Адам, накрывая ладонью натруженную руку. – Мы должны торопиться. Ты нас будешь задерживать.

Татьяна потупилась и отвернулась к кровати.

Борис уже ждал его на дорожке перед домом, держа за уздечки двух отборных, сильных коней. С появлением Адама из-за дома, из-за деревьев начали показываться мужики. Они шли уверенной походкой, каждый держал в руках оружие – кто нож, кто пистолет. Адам прикинул, что их было не меньше двадцати. Не говоря ни слова, они выстроились перед ним.

– Они знают Софью Алексеевну с тех пор, как я привез ее в Берхольское, – негромко заговорил Борис. – Ей тогда было не больше, чем вашему сыну. Они готовы сражаться за своего господина.

– Так дай им лошадей! – воскликнул Адам. – У нас будет целая армия против Дмитриева!

– Значит, я раздам всем оружие, – добавил Борис. – Это не займет много времени. – Он направился к конюшне. Мужики последовали за ним. Через полчаса Адам, оглядев свою пеструю армию, испытал такое же удовлетворение, как если бы перед ним были опытные, хорошо обученные и дисциплинированные солдаты императорской гвардии. Решительная сосредоточенность была написана на лице каждого; они твердо и прямо восседали в седлах на разномастных крепких лошадях, выведенных Борисом из голицынских конюшен. Все были готовы сражаться за дело, которое считали правым. Эта готовность, как хорошо было известно Адаму, имела в бою гораздо большее значение, чем вся муштра и суровая армейская дисциплина, приверженцем которой были генерал Дмитриев и ему подобные. Вскочив в седло, он направился в сторону тополиной аллеи. Маленькая армия двинулась за ним следом. Целиком отдавшись главной цели – уничтожить Дмитриева, Адам сумел справиться с тягостными мыслями, которые могли бы помешать делу. Сейчас не было ни малейшего смысла задумываться о том, что происходит и может произойти с Софьей. Ясно одно: она страдает и будет страдать до тех пор, пока не будет положен конец тирании мужа. И сделать это можно одним-единственным способом.