В рекруты (СИ) - Никин Сим. Страница 39

Поставив валяющуюся посреди двора колоду, приятно пахнущую прополисом, Денис уселся на нее и нашел взглядом Лексея, застывшего у стволов двух растущих рядом берез.

Достав из-за пояса и сунув в рукав длинный нож, разведчик резко толкнул дверь и зашел в хату. Тимофей тоже взялся за рукоять спрятанного под подолом рубахи ножа и шагнул вслед.

— Господи, да штож это… — испуганно всплеснула руками пожилая женщина, встав из-за стола при виде ворвавшихся незнакомцев. Азиатские черты первого явно не внушили ей ничего хорошего.

— Хтой-та там, Матрена? — послышался из дальнего угла натужный голос. Там на лавке лицом вниз лежал человек. Спину его покрывала влажная тряпица, на которой проступали розоватые кровяные разводы.

— Свои мы, мать, русские, — проговорил Юсуп, быстро пройдя к занавеске у печи и отдернув ее. — Вы здесь вдвоем, али еще кто есть?

— Ага, — закряхтел мужик с лавки, приподняв голову. — Оно и видно. Кхе-кхе. Ить, имя русский, а глаз узкий, вотета вот.

— Не, имя не русский, — простодушно объявил разведчик. — Юсупом меня кличут. Так есть еще кто?

— Нетути, нетути никого более, — сообщила женщина. — Одни мы с дедом.

— Барышня здесь не объявлялась, русоволосая такая? — задал волнующий вопрос Тимофей.

— Нешто Василису ищите? — снова закряхтел мужик.

— Так была, значит? — подскочил к нему солдат.

Старики, поправляя друг друга, начали рассказывать, как однажды к вечеру Афанасий, так звали пасечника, проверяя борти, заметил бредущую в его сторону одинокую фигурку в изодранном платье. Поначалу он подумал, что это какая-то нищая бродяжка забрела сюда невесть зачем. Однако, когда та подошла ближе, разглядел молодое, хоть и чумазое, но слишком нежное для бродяжки личико. Руки и выглядывавшие сквозь порванное в лоскуты платье коленки были в кровь исцарапаны, будто девушка отбивалась от стаи диких котов. Ни на какие вопросы странная пришелица не отвечала, лишь смотрела в пустоту отсутствующим взглядом.

Взяв за руку, Афанасий повел ее к дому, где передал в руки супруге. Матрена, охая и причитая, вымыла бедняжку, обработала ей раны отваром ромашки и тысячелистника и, напоив козьим молоком с медом, уложила спать. Допоздна старики судили-рядили, откуда здесь могла взяться юная барышня явно не простого сословия, да в таком неприглядном виде, но так и уснули, не придя ни к какому мнению.

Утром, чуть забрезжил свет, чуткий сон стариков нарушил тихий девичий плач. Вдоволь выплакавшись, гостья рассказала свою невеселую историю. Как похитил ее предатель-полковник, как освободили ее русские солдаты и как наткнулись на турецкое войско, двигающееся к Масловке.

— Да не померещилось тебе, барышня? — не поверил старик. — Откель здесь туркам-то взяться?

— Ой, да ты ж сам давеча говорил, будто гром какой-то странный был, дюже на пушечную пальбу похожий, — вклинилась Матрена. — А оно ведь аккурат со стороны Масловки доносилось. И дождя так и не пришло. А нужен дождик-то. Посохло вона все. Пчеле неоткуда нектар собирать.

— Типун тебе на язык, старая. О чем говоришь-то? — отмахнулся от жены мужик и снова обратился к Василисе: — А ты, красавица, рассказывай, рассказывай.

Далее девушка рассказала, как скакала одна обратно по той же тропе, как, вновь подъезжая к балке, наткнулась на пеших турецких солдат и, развернув коня, опять поскакала прочь. Сперва держалась опушки, но выскочившая из-под копыт лиса испугала лошадь, и та понесла по полю. Василиса попыталась было утихомирить кобылу, но безрезультатно. И тут та споткнулась, выбросив наездницу из седла. Чудом успев закрыть лицо руками, девушка влетела в колючий куст терновника. Шипастые ветки в лоскуты разодрали платье и в кровь исцарапали нежную девичью кожу, но достаточно эффективно смягчили падение, сохранив Василисе жизнь и позволив избежать серьезных травм.

Со стоном выдравшись из цепких ветвей, она упала на землю и несколько минут лежала, приходя в себя.

Вспомнив о встрече с турками, в страхе вскочила и огляделась. Оказалось, что ускакала довольно далеко от того места, где тропа уходила в лес перед балкой. Заглянув в овраг, на склоне которого рос спасший ее терновый куст, обнаружила лежащую на дне лошадь. Та была мертва, вероятно, свернула при падении шею. Не зная куда идти, перебралась через овраг и направилась в сторону, противоположную той, где встретила турок. Идти под палящими лучами солнца по непаханому полю было тяжело, нестерпимо хотелось пить, исцарапанное тело зудело и болело. Наконец дошла до леса. Но и в тени деревьев воздух был горячим. К тому же здесь докучала лесная мошкара.

Присев на опушке, девушка попыталась привести хоть в какой-то порядок изодранное платье. Безрезультатность этого занятия вкупе с жаждой и надоедливой мошкарой вконец вывели из себя настрадавшуюся в последние дни Василису. Обхватив руками коленки, она заплакала. Но сегодня ей даже поплакать спокойно не было суждено. Мошки лазили по израненным рукам, кусались и лезли в ранки. Приходилось постоянно стряхивать их и отмахиваться от жужжащих над головой комаров. В конце концов, девушка не выдержала, поднялась и побрела, не разбирая направления. Наткнувшись на тропинку, автоматически свернула на нее.

Она не помнила, сколько времени шла. Не помнила, как дошла до пасеки. Смутно помнила, как что-то говорил встретивший ее старик, как суетилась причитающая Матрена. Лишь проснувшись на рассвете и вспомнив все, снова заплакала.

Обдумав услышанное, супруги посовещались и решили, что Афанасию надо сходить к городу, проверить достоверность информации. Заодно навестить проживающих там детей, отнести цветочного меда внукам.

Вернулся он через пару часов. По лицу мужа Матрена поняла, что случилась беда.

— Неушто и вправду? — прижала она руки к груди.

Старик лишь тяжело вздохнул, опустившись на завалинку и поставив на землю котомку с горшочком меда, который так и не передал внукам.

— Басурмане там хозяйничают, — произнес он после долгого молчания. — В городе пожары. Церквы не видно — обрушили али спалили. Я только к реке вышел, услышал, скачут, да вовремя спрятался в ивняке. Не то попался бы. Да не турки то были, а татарва, крымчаки либо. С турками, видать, пришли.

— Боженька милый, — прошептала женщина, крепче прижимая руки. — Как же детки-то там наши, а? Афонь, как же, а?

— Да не причитай ты, старая. Ушли небось за реку загодя. Вот Императрица армию пришлет, вышибут басурман да возвернутся назад все.

Снова стали думать-гадать, что же теперь будет, что им теперь делать. Решили, что уходить и бросать пасеку никак нельзя, а значит будь, что будет. Вот только что делать с пришелицей?

Узнав, что Масловка, а значит и переправа через реку в руках басурман, Василиса снова заплакала. И чего же ей не везет-то так в последнее время? Словно провинилась в чем перед небесными силами и те шлют на нее наказания одно за одним..

— Не плачь, голубушка, — утешала ее жена бортника. — Даст бок, отсидимся здесь, пока вышибут басурманчу.

Но не отсиделись. На следующий день, еще до полудня, когда Афанасий пошел проверять бортья, Матрена увидела пыльное облако на горизонте, которое быстро приближалось. Вот уже можно рассмотреть скачущие на лошадях фигурки. Уже доносится дробный конский топот.

— Пойди-ка в дом, Василиса, от греха подальше, — сказала хозяйка девушке, которая сидела на крылечке и чесала брюхо развалившемуся у ее ног старому псу Буяну.

Дюжины полторы татар налетели и закружили вокруг плетня, гомоня что-то на своем. С коней не спешивались, поглядывали на приближающуюся пятерку турецких всадников в красных фесках. Турки явно здесь были главные и крымчаки не решались на какие-либо действия без их позволения.

Самый здоровый татарин, как только такого бугая выдерживала низкорослая лошадка, вдруг указал в сторону березовой рощи. Там у одной из бортей склонилась человеческая фигурка. Огромный всадник что-то гаркнул товарищам и поскакал в сторону пасеки, колошматя лошадку по бокам ногами. Издалека казалось, будто человек едет на маленьком ослике, настолько непропорционально выглядели фигуры лошади и наездника.