Инферно. Армия Ночи - Вестерфельд Скотт. Страница 7

Можно было и не смотреть на свое запястье: оно выглядело так, словно браслет был скручен из колючей проволоки.

— Развитие идеи резиновой ленты.

Она сочувственно улыбнулась:

— Не возражаешь, если мы вернемся к Саре?

— Пожалуйста. По крайней мере, что касается ее, я знаю: она действительно любила меня. — Я вытянулся в кресле, ощущая, как скрипят все еще чувствительные ребра. — Вот что удивительно, однако. Она обосновалась наверху, там, где, знаете, эти огромные, выходящие на реку окна. Оттуда прекрасно виден Манхэттен.

— Ну и что тут странного, Кэл?

Я старался не встречаться со Шринк взглядом, но смотреть в пустые глаза кукол было еще невыносимее. В результате я уставился в пол, откуда любой крошечный катышек пыли неотвратимо затягивало к доктору Проликс.

— Сара любила Манхэттен. Улицы, парки, вообще все. Она собрала коллекцию фотоальбомов с видами Нью-Йорка, знала историю многих зданий. Как она могла выносить открывающийся из окон городской пейзаж на фоне неба? — Я вскинул взгляд на доктора. — Может такое быть, чтобы ее проклятие как-то… ну, разрушалось, что ли?

Шринк снова сложила пальцы домиком и покачала головой.:

— «Разрушалось» — неподходящее слово. Проклятие способно действовать самыми таинственными способами. И мои пациенты, и легенды рассказывают об одержимости особого рода. Люди твоего поколения называют это преследованием, по-моему.

— Ну, может быть. Что вы имеете в виду?

— Проклятие порождает невероятную ненависть к тому, что прежде было предметом любви. Но это вовсе не означает, что сама любовь угасает.

Я сосредоточенно нахмурился:

— Мне казалось, что суть как раз в этом — в отрицании всей прошлой жизни.

— Да, но человеческое сердце — непостижимо. Любовь и ненависть могут существовать в нем бок о бок. — Доктор откинулась на спинку кресла. — Тебе девятнадцать, Кэл. Приходилось ли тебе слышать о человеке, отвергнутом возлюбленной, но пожираемом яростью и ревностью, который никак не может от нее отстраниться? Следит издалека, незаметно, но внутренне весь кипит. Эмоции раздирают его — ненависть, смешанная с яростной одержимостью, а иногда даже приправленная искаженной любовью в своем роде.

— Ну да. Это можно назвать преследованием. Что-то типа рокового влечения, верно?

— Да. «Роковое» — самое подходящее слово. Среди не-мертвых такое тоже случается.

Дрожь пробежала у меня по спине. Только по-настоящему старые охотники употребляют слово «не-мертвые», но, согласитесь, оно производит впечатление.

— Существуют легенды, — продолжала она, — а в моих файлах зафиксирован один современный случай. Некоторые не-мертвые находят точку равновесия между влечением к предметам своей прежней одержимости и отвращением проклятия. Они живут на острие ножа, все время в положении тяни-толкай.

— Хобокен, — сказал я.

«И моя сексуальная жизнь, если уж на то пошло».

Мы помолчали. Мне припомнилось лицо Сары после того, как таблетки подействовали. Она смотрела на меня без ужаса. Интересно, Сара когда-нибудь преследовала меня после исчезновения из моей жизни, подглядывала из темноты, желая бросить последний взгляд, прежде чем проклятие Манхэттена загонит ее на другой берег реки?

— Не может ли это означать, что Сара чуть больше человек, чем большинство инфернов? После того, как я дал ей таблетки, она захотела еще раз взглянуть па фигурку Элвиса… ну, проклятие, которое я взял с собой. Она попросила меня об этом.

Доктор Проликс вскинула бровь:

— Кэл, уж не вообразил ли ты, что Сара может полностью выздороветь?

— М м м… А что, нет?

— И что когда-нибудь вы будете вместе? Что ты снова сможешь иметь возлюбленную твоего возраста, которую нельзя заразить, поскольку она уже больна?

Я сглотнул ком в горле и отрицательно покачал головой, не испытывая желания снова выслушивать лекцию на тему: развившиеся инферны никогда полностью не выздоравливают.

Можно держать паразита в подчинении с помощью лекарств, но целиком уничтожить его трудно или, скорее, невозможно. Словно солитер, поначалу он микроскопический, но постепенно растет, заполняя ваше тело различными частями себя. Обвивает позвоночник, создает цисты в мозгу — изменяет все ваше существо под свои нужды. Даже если удалить его хирургическим путем, в костном или головном мозгу останутся яйца. Симптомы можно контролировать, но стоит пропустить одну таблетку, одну инъекцию или просто случится по-настоящему скверный день, вы снова превратитесь в дикого, смертельно опасного зверя. Сару никогда нельзя будет выпустить на свободу, в общество нормальных людей.

Хуже того, произведенные паразитом ментальные изменения носят долговременный характер. Как только проклятие отключает регуляторы в мозгу инферна, чрезвычайно трудно убедить ее (или его), что раньше она действительно любила шоколад. Или, скажем, парня из Техаса по имени Кэл.

— А такого не бывает — чтобы одни инферны поправлялись лучше других? — спросил я.

— Грустно, но факт — для большинства таких, как Сара, борьба не кончается никогда. Она может всю оставшуюся жизнь находиться в этом положении, на грани между проклятием и одержимостью. Незавидная судьба.

— А я никак не могу помочь? — Я сам удивился прозвучавшему вопросу.

В больнице, где лечат инфернов, мне бывать не приходилось. Все, что я знал, это расположение: где-то в пустынной местности, в Монтане, на безопасном расстоянии от городов. Выздоравливающие инферны обычно не жаждут видеть своих бывших бой-френдов, но, может, Сара поведет себя иначе.

— Хорошо знакомое лицо может помочь процессу лечения на какое-то время. Но только после того, как в тебе самом уляжется беспокойство, Кэл.

Я обмяк в кресле:

— Даже не понимаю, откуда растут ноги моего беспокойства. Сара меня волнует, это правда. Думаю, я все еще… — Я махнул рукой, скрывая волнение. — У меня просто пока нет ощущения, что… дело сделано.

Шринк глубокомысленно покивала:

— Возможно, потому, что оно и впрямь пока не сделано. Необходимо уладить еще одну проблему — с твоей предшественницей.

Я вздохнул; уже тысячу раз обсуждал все это прежде с доктором Проликс, с другими охотниками и с самим собой. Без толку. У вас закономерно должен возникнуть вопрос: если Сара была моей первой настоящей подружкой, где я подхватил болезнь? Хотелось бы мне это знать.

Хорошо, я, конечно, знаю, как это произошло, и точную дату и примерное время. В конце концов, трудно забыть, когда утратил девственность. Но чего я действительно не знаю — кто она такая. В смысле, мне известно ее имя — Моргана. Только имя. Большая проблема состоит в том, что я не помню где. Никаких зацепок. Ну, кроме одной: «Багамалама-Диндон».

Это произошло спустя всего два дня после того, как я впервые попал в Нью-Йорк, прилетел на самолете из Техаса, весь из себя такой полный готовности приступить к учебе в колледже. Я уже тогда решил, что буду изучать биологию, хотя и слышал, что это трудный предмет. Как мало я тогда знал.

Я даже не могу сказать точно, в каких частях города шатался. У меня уже возникло общее представление о верхней, деловой части города и нижней, где располагались жилые кварталы. На самом деле они не находятся на севере и на юге, о чем свидетельствовали показания компаса. (Не смейтесь, это штука полезная.) Я почти точно уверен, что все произошло где-то в деловой части города, потому что здания там были не так уж высоки, а на улицах той ночью было немало народу. Помню подернутое рябью отражение фонарей на воде, так что, очень может быть, я находился где-то неподалеку от Гудзона или Ист-Ривер.

И я помню «Багамалама-Диндон» — это такой алкогольный напиток. Тогда еще мое обоняние не было сверхчеловеческим, но, уверен, в напитке присутствовал ром. Ну, если не ром, то что-то другое спиртное, и его было много. И еще что-то сладкое. Может, ананасовый сок, который делает «Багамаламу-Диндон» кузиной «Багамы-Мамы».

Рецепт «Багамы-Мамы» теперь можно найти в Гугле или в кулинарных книгах в разделе «Коктейли». В него входят: ром, ананасовый сок и ликер под названием «Нассо Ройял»; и, естественно, его придумали на Багамских островах. Однако в «Багамаламе-Диндон» было гораздо больше смутно различимых ингредиентов. После того как я узнал, что заразился, и понял, кто, скорее всего, это сделал, я обыскал все бары в Гринвич-Виллидже, какие только смог найти, но не обнаружил ни одного бармена, знающего, как приготовить этот коктейль. И даже такого, который хотя бы слышал о нем. Как и Моргана, «Багамалама-Диндон» пришла из тьмы, совратила меня и исчезла.