Синее Пламя - Воронин Дмитрий Анатольевич. Страница 3

– Но ведь она – одна из них.

– Была, до тех пор, пока не стало ясно, что она ведьма. Она вне закона, Шенк, она это знает… и они это знают. Как только эта женщина исчезнет, здесь все снова войдет в привычную колею. Болотные жители, друг мой, любят свое болото… и не любят тех, кто нарушает их покой.

– Уж кто его нарушает, так это мы, – рассмеялся темплар, тряхнув головой. Но Род не принял шутки.

– Мы чистим болото, убираем грязь, лишнюю тину… и то, что угрожает спокойствию лягушек. Поэтому сейчас они улыбаются нам и приветствуют нас. Но запомни, мой юный друг, простую истину, которую вам наверняка не говорили. Пока ты лягушек защищаешь, они готовы квакать для тебя… но если ты тронешь одну из них – они тебя растерзают.

– Лягушки?

– Они самые. – Род был сама серьезность. – Нет ничего страшнее таких вот лягушек, парень. Ты один, а их – тысячи.

– Ты хочешь сказать, что я обязан отдать голос за то, чтобы казнить ее?

Шенку Леграну и в самом деле требовался совет. Наверное, не стоило бы ввязываться в суд над ведьмой – но у него не было выбора. Инквизитору нужен был темплар, без него суд не может считаться объективным. Не то чтобы это было совершенно необходимо, в конце концов, темплары – птицы редкие, и если искать их для каждого суда, то «алым плащам» придется забросить все и только и делать, что участвовать в заседаниях, не таких уж и редких. Просто присутствие рыцаря в алом считалось добрым знаком. Он был горд, что его избрали… но, если подумать, прекрасно понимал, что «избрали» – не совсем подходящее в данном случае слово. Просто у Камингса Барта не оказалось под руками более подходящей… проклятие, у него вообще не оказалось другой кандидатуры.

Новые, еще не перенесшие ни одного удара доспехи, алый плащ, красиво струящийся за плечами, меч, заточенный собственноручно до немыслимой остроты, – все это здорово, и все годы обучения он искренне верил, что впереди у него – полная приключений жизнь. Но только сейчас, впервые за те пять дней, что они добирались до этой деревеньки, он вдруг понял, что скоро, совсем скоро, уже сегодня, ему придется решать судьбу человека.

Некоторое время Род молчал, затем тихо, так, чтобы не услышал никто посторонний, пробормотал:

– Я хочу, чтобы ты подумал, сынок. Вспомнил мои слова, прислушался к своему сердцу, поговорил бы с этой ведьмой… и принял решение. Никто, даже сам Великий Магистр, не упрекнет тебя, если ты потребуешь ее оправдания. В том – право темплара. Другое дело, прислушается ли он к твоим словам или поступит, как сочтет нужным. Никто не посмотрит в твою сторону косо, если приговор будет суров. Как бы ни окончился суд – помни, совесть темплара должна быть чиста.

– Скажи, Род… тебе приходилось казнить невинных?

– Человек, приговоренный к смерти по слову Инквизитора Ордена, невинным быть не может, – нравоучительно заметил Красноглазый, откупоривая флягу и жадно глотая уже порядком прогревшуюся воду. – Хочешь? Как хочешь… Так вот, вдумайся в сами слова: «Именем Ордена, признан виновным…» То есть человек виновен.

Юноша даже покраснел от возмущения – столь прямолинейное толкование каких-то там слов, с его точки зрения, было бесконечно далеко от такого понятия, как «справедливость». Чуть повысив тон, он резко заявил:

– «Виновен» и «признан виновным» – разные вещи. Бывает же, что суд ошибается. Или ты будешь спорить?

– Бывает, – легко согласился экзекутор. – Все бывает под этим небом, Шенк. Если ты хочешь спросить, исполнял ли я приговор в отношении тех, в чью вину не верил… да, исполнял.

– Но как же…

– Как же я могу жить с таким грузом на совести? – Род постарался имитировать голос молодого темплара. Получилось довольно посредственно, но интонации, а главное, пафос фразы, были переданы верно. – Живу вот. И по ночам не вскакиваю с криком. Знаешь, почему нас, экзекуторов, часто называют палачами, но никогда – убийцами? Мы не принимаем решений. Решения принимаете вы – темплары, инквизиторы… Мы – ваши руки, но не ваши головы. И не ваши сердца. Ладно, мы, похоже, приехали.

– Суд будет прямо сейчас?

– Барт не любит откладывать работу. Особенно не слишком приятную. Старик очень не любит ведьм, особенно тех, которые запятнали себя убийством.

Их встретили торжественно, как велела традиция, – жена местного смотрителя поднесла путникам кувшин вина и блюдо, наполненное крошечными, на один укус, булочками-гостинцами, сладкими, медовыми. Камингс Барт, кряхтя, выбрался из кареты, небрежным жестом стряхнул пыль с роскошной, хотя и порядком помятой мантии, и первым отведал гостевого угощения. Чуть скривился – видимо, вино было не из лучших… вернее, оно наверняка было лучшим из того, чем располагали подвалы смотрителя, но Барт, который всем судам на свете предпочел бы кресло, плед, камин и бутылочку шедлийского красного двадцатилетней выдержки, искренне считал, что любой уважающий себя чиновник обязан иметь в запасе хоть немного изысканных напитков. Хотя бы для особо значимых гостей. Несомненно, в этот самый момент местный смотритель в немалой степени упал в его глазах.

Вслед за Бартом и остальные отдали должное традиционному угощению. Впереди был суд – и не дело приступать к нему после сытной трапезы. Вот позже, когда приговор будет вынесен и приведен в исполнение, тогда повара смотрителя продемонстрируют свои способности. Впрочем, судя по все еще кислому выражению лица Камингса Барта, в способности поваров он тоже не верил. Надкусив немного липкую булочку-гостинец, Шенк пришел к подобному же выводу. Приторно-сладкое, плохо поднявшееся тесто – в дешевых придорожных гостиницах и то сделают лучше.

– Приступим к делу. – Нетерпеливым жестом Барт оборвал велеречивые приветствия смотрителя. Тот, разумеется, поспешил представиться, но его имя инквизитор знал и так, а Шенк пропустил мимо ушей. А длинные излияния на тему «как же мы все счастливы, что столь выдающийся человек оказал нам честь» наскучили инквизитору много лет назад. – Где будет проходить заседание суда?

– В храме Святой Сиксты, господин инквизитор, – раболепно склонился в поклоне Смотритель.

– Веди, – бросил инквизитор и, махнув своим спутникам, приказал им следовать за собой.

Вообще говоря, инквизитор Камингс Барт был личностью весьма впечатляющей. Седой старик, высокий, статный – как будто годы, выбелив волосы, не смогли согнуть его спину. Говорят, в юности он неплохо владел оружием и однажды вышел живым из настоящей бойни, отделавшись лишь легкой хромотой на всю оставшуюся жизнь. Одни, прежде всего те, у кого совесть была нечиста, его смертельно боялись. Другие – уважали… а кое-кто считал давно выжившим из ума стариком, которому пора бы уж и на покой, мемуары писать да на солнышке греться. Ему было уже за семьдесят, иные в эти годы превращались в настоящую развалину, но Барт все еще сохранял и силу духа, и – насколько это было возможно – крепость тела. Что же касается дела, которым он занимался всю свою жизнь, – старик досконально знал все законы, все прецеденты и никогда не отступал от них, повинуясь влиянию момента или звону золота. Если факты свидетельствовали против обвиняемого – тому ничто не могло помочь. Ни слезы родственников, ни покаяние… ни даже позиция, занятая темпларом.

Красноглазый знал Барта уже много лет, а потому воспринимал все сомнения и метания своего молодого спутника с легкой иронией. Если в действиях ведьмы нет состава преступления, то защита темплара ей и не понадобится, если же использование запретного колдовства будет доказано… тогда даже вмешательство всех темпларов Ордена не поможет изменить вердикт. Но мальчику нужно привыкать к реальной жизни, привыкать к тому, что не все и не всегда получается так, как хочется. Этому учат в Семинарии Ордена – но там, среди древних стен, все это кажется пустыми словами. Только жизнь расставит все по своим местам.

Двери храма предусмотрительно распахнулись перед процессией. Это строение было скромным, более чем скромным, – но очень старым. Лет триста, а то и четыреста. Шенк с легким трепетом вступил в полумрак центрального зала, слегка пронзенный цветными лучиками солнца, пробивавшимися сквозь пыльные витражи. Юноша поднял голову, присмотрелся – обычные сюжеты. Святая Сикста, исцеляющая ребенка, Святая Сикста – наставница… Такой витраж могли сделать и в прошлом году, и сто лет назад, и тысячу. Орден не просто уважал традиции, он всеми силами их поддерживал. И, по большому счету, этот храм мало отличался от того, что мог быть построен сейчас. Разве что новый будет более чистым, стекла в витражах – более прозрачными, а лепные украшения на потолке – менее искрошившимися от времени.