Мой ангел Крысолов - Родионова Ольга Радиевна. Страница 17

«Нета, Нета, Нета!.. Ты знаешь историю про девочку, которая целовала крыс?.. К ней в комнату никто не решался входить, потому что она была битком набита крысиным отродьем. Знаешь, что с ней случилось?.. Она умерла. Но, когда люди, наконец, вошли в ее комнату, там не было крыс, Нета. Там были розы. Везде — на полу, на столе, на постели… Она так любила крыс, что они превратились в цветы».

— Нета! Ты что, заснула? — обеспокоенный голос Корабельника заставил ее открыть глаза.

Учитель стоял на палубе, придерживая за плечо стройного чумазого парня в набедренной повязке.

— Это Айден, — сказал Корабельник и слегка улыбнулся. — Он аква. И живет тут… всю жизнь. Во всяком случае, я так понял.

— А почему он такой грязный? — без любопытства спросила Нета.

— Измазался, пока прятался от нас с тобой по углам. Тут полно, знаешь ли, пыльных углов, — Корабельник брезгливо отряхнул сюртук, сильно пострадавший за время осмотра шхуны. — Ну, вставай, Нета. Пора звать остальных. Шхуна вполне пригодна для ночлега… и, я думаю, для плаванья она тоже сгодится.

Дикарь Айден молча переводил настороженный взгляд с Корабельника на Нету и обратно. Ей вдруг стало его жаль.

— Не бойся, — Нета улыбнулась как могла мягко.

— Не бойся, — эхом ответил тот, и неумело растянул губы в улыбке.

— Правильно. Молодец, — сказала Нета, и его улыбка стала шире. Блеснули белоснежные зубы.

Нета переглянулась с Корабельником.

— А он хорошенький. Правда?

— Правда! Правда! — воскликнул Айден и вдруг махнул за борт. Нета и Корабельник, не сговариваясь, подбежали к борту и остановились, вглядываясь в темноту, разбавленную лунным сияньем. Минуты через четыре дикарь вынырнул, потрясая большой серебристой рыбиной, и снова прокричал: — Правда! Правда!..

Отродья, расположившиеся на берегу, повскакали на ноги. Было видно, как высоченный Подорожник приложил ко лбу ладонь козырьком, а Рада машет рукой, подпрыгивает на месте и смеется.

— Отпусти рыбу, — скомандовал Корабельник. — Рыбу есть нельзя. Она ядовитая.

Дикарь не послушался и рыбу не отпустил. С ловкостью обезьяны он вскарабкался на палубу и торжественно положил свою добычу посередине.

Потом поднес руку ко рту, издал губами чмокающий звук, воздел палец к небу, подумал и произнес:

— Жрать!

Нета рассмеялась. Корабельник покачал головой.

— Приличные отродья говорят не «жрать», а «есть». Где ты нахватался таких слов? Пойдем-ка, поможешь спустить шлюпку на воду.

— Жрать, — повторил Айден упрямо и ткнул пальцем в рыбу.

— Нет, — Корабельник посмотрел ему в глаза. — Сначала работать. Жрать… то есть, тьфу!.. есть — потом.

Подавая пример, он подошел к висящей у борта шлюпке и осмотрел лебедку и тросы. Все это показалось ему, видимо, достаточно крепким, он удовлетворенно кивнул и оглянулся на дикаря, с осторожным любопытством наблюдавшего за ним.

— Иди сюда и помоги мне! Подержи вот здесь. Так. А теперь тяни.

Их найденыш оказался не только силен и ловок, но и на удивление понятлив — им с Корабельником даже не понадобилась помощь, и Нета наблюдала со стороны, как шлюпка плавно, почти без рывков, опускалась на кабельтовых тросах и, наконец, коснулась воды. Отродья, оставшиеся на берегу, радостно зааплодировали.

— Работать! — гордо сказал Айден, оглядываясь на Нету. Потом показал пальцем на рыбу и добавил: — Жрать — потом.

Нета с улыбкой наблюдала, как они спускаются в шлюпку. Корабельник взялся за весла и долго показывал Айдену, как грести. Наконец, они отчалили. Айден, взмахивая веслами, точно машина, задрал голову и предупредил Нету:

— Рыба! Якорь мне в глотку.

Нета рассмеялась, и тут же услышала другой смех, вторящий ей беспечно и ласково.

— Перестань, Ной, — сказала она вслух. — Уходи.

«Я уйду, — ответил ей Крысолов. — Но ты будешь ждать моего возвращения».

Перед тем, как выйти в море, отродьям пришлось сделать несколько вылазок за продовольствием — ягоды, грибы, орехи дружно собирали в лесу, Люция посоветовалась с окрестными пчелами и указала несколько мест, где можно было брать мед. Подорожник взял с собой Петрушку и сбегал в отдаленную деревню, где дурачок купил у крестьян большой мешок муки. Айден сделал запас рыбы — Корабельник с Лекарем осмотрели ее, сочли безвредной и разрешили засолить.

Рада сияла от счастья: ей почти каждый день удавалось вволю поплавать — с Айденом ей разрешалось уходить в океан, и, пока он охотился за рыбой, она успевала набрать кораллов и жемчуга. Так что уже через неделю все девушки украсились ожерельями и браслетами сказочной красоты. Сверлить дырки в крупных жемчужинах и коралловых обломках подрядили безотказного Петрушку, и он старательно пыхтел над ними по вечерам, когда все, кроме вахтенных, наработавшись, блаженно сидели в кают-компании.

В плаванье нужен был запас пресной воды — к счастью, в ближайшем лесу нашелся родник, и Кудряш с Леем несколько дней возили на шхуну воду в дубовых бочонках, обнаруженных в трюме. Возможно, владелец посудины приторговывал вином, поэтому вода в бочках становилась чуть розоватой и попахивала спиртом, но на это никто не жаловался. Корабельник торопил стаю — в бухту могли забрести окрестные жители, горожане могли отрядить погоню (в том случае, конечно, если они каким-то образом обнаружили, что замок пуст). Девушки латали истрепавшиеся паруса, Птичий Пастух, почти совсем оправившийся от раны, вдвоем с Умником чинили и приколачивали кое-где прохудившуюся обшивку.

В море вышли на четвертый день.

Если бы не настоятельная необходимость работать, не покладая рук, путешествие можно было бы назвать увеселительной прогулкой: погода удивительно благоприятствовала мореплавателям, все время дул попутный ветер, а Корабельник оказался незаурядным капитаном, хотя морское дело изучал чисто теоретически.

Дикарь Айден вполне освоился в стае и научился не только болтать, но даже шутить — он был на редкость смышленым отродьем, да и постоянное общение с Птичьим Пастухом явно пошло ему на пользу. Капитанскую каюту он без возражений уступил Корабельнику, а сам устроился в матросском кубрике с остальными.

Чайки, постоянно сопровождавшие шхуну, неожиданно подружились с Леем: тот все дни проводил на марсовой площадке грот-мачты, и они, кажется, стали принимать его за большого птенца. Конечно, беседовать с ним, как с Птичьим Пастухом, они не собирались, но имели обыкновение по утрам притаскивать ему на мачту мелких рыбешек и даже больно клевались, если им казалось, что он сидит слишком близко к краю площадки. А Лею нравилась высокая должность впередсмотрящего — и его обычная молчаливость в уединении на верхушке мачты была в самый раз. Порой он даже оставался там ночевать, но тогда Корабельник приказывал ему привязать себя к мачте, чтоб не свалился во сне.

На пятый день путешествия Лей, как всегда, на рассвете вышел из кубрика, взяв с собой лепешку и горсть орехов, привычно вдохнул полной грудью свежий морской ветер, привычно взлетел, и… увидел, что на его личной площадке уже кто-то есть. Лей, роняя орехи и стремительно снижаясь, протер глаза. Незнакомец не исчез и не пошевелился.

— Кхм-кхм, — нерешительно покашлял Лей.

Никакого ответа. На палубу, зевая, вышел Птичий Пастух, потер шрам на загорелом плече, потянулся, потом принял боевую стойку и начал скакать вокруг Лея, делая молниеносные выпады. Лей, машинально парируя удары, некоторое время тоже скакал по палубе, но, наконец, обрел дар речи и воскликнул:

— Птиц!.. Да посмотри ты вверх-то!..

Птиц озадаченно остановился, пропустил предательский удар в корпус, согнулся, притворно застонал, потом сел на палубу и уставился в небо. Над ним высоко на верхушке мачты кто-то сидел. Птичий Пастух вгляделся и ахнул:

— Тритон!.. Лей, зови Учителя, быстро! Да не топай ты, спугнешь…

Однако Тритона не спугнула и вся стая, высыпавшая на палубу. Он просто не обратил на них внимания, как будто они были чайками, кружащимися возле его гнезда. Сидел, поджав по-турецки ноги, худой и обтрепанный, и смотрел в небо. И молчал, как пень.