Мой ангел Крысолов - Родионова Ольга Радиевна. Страница 8

Оракул отхлебнул чаю и на несколько секунд замолчал. Никто не нарушил тишину, все смотрели на него, как завороженные.

— Женщины-отродья не способны к деторождению, вы это знаете, — Оракул тихо вздохнул. — Но у Кровельщика и Гарды все-таки родился сын. Они очень любили друг друга. И цель их жизни была — собирание под свое крыло уцелевших детей… Они назначали Учителей, строили замки, искали отродий по городам и весям и уводили с собой… Своего мальчика они назвали — Ной. Он унаследовал способности обоих родителей. И, возможно, их одержимость сыграла свою роль в том, что он представлял собою. Ной… Его сила была столь велика, что ему подчинялось все живое. Еще ребенком он развлекался тем, что поворачивал реки: выйдет на берег, встанет против течения и идет по берегу, играя на дудочке… и река поворачивает вспять. И бежит, бежит за ним.

Оракул откинулся в кресле. Его лицо выражало глубокую грусть.

— Мне об этом рассказывал мой Учитель. А ему — его Учитель. Тот вырос в замке Кровельщика, и знал Ноя с детства. Дети не играли с Ноем — они его как будто инстинктивно сторонились. Однако ему ничего не стоило заставить их. Заставить. Он брал дудку… и все плясали под нее. Только ему это быстро наскучило. Наверное, он хотел, чтобы его любили просто так. Однако, человеческое сердце так устроено, что не может любить того, кого боится. Я знаю, вы скажете, что отродья — не люди. Оказалось — все-таки люди. И, как люди, не любят и боятся того, кто так сильно отличается от них…

Оракул поднялся. Отчаянную тишину в зале не мог заглушить даже не смолкающий вой ветра.

— Ну вот и все, — сказал Слепой Оракул и надвинул на голову свой рогожный капюшон. — А теперь я пойду дальше. Спасибо вам за чай, дети.

— Как же!.. — испуганный голос Рады эхом вспорхнул под потолок. — Ты вот так просто уйдешь? И ничего больше не скажешь? Зачем придет Крысолов?

Оракул, кажется, ласково улыбнулся — улыбки не было видно под капюшоном, но она прозвучала в его голосе:

— Откуда же мне знать, девочка, зачем придет Крысолов. Но я точно знаю, за кем он придет. Он придет за вами.

— А за вами? — запальчиво воскликнул Подорожник и, точно защищая, обнял Раду за плечи. — Ты же тоже отродье, разве нет? Разве тебе Крысолов ничего не может сделать?

— Да, я тоже отродье, мой мальчик, — лицо Слепого было молодым, не старше остальных, но голос выдавал в нем глубокого старика. — Но я не боюсь Крысолова. Его дудка будит в сердцах потаенные воспоминания, страхи, надежды, любовь. А у меня больше нет ни страха, ни любви, ни надежды. И я ничего не помню.

Жюли тихо приблизилась к нему и погладила его по руке своей маленькой ручкой.

— Спасибо вам, Оракул, — прошептала она.

Слепой провел узкой ладонью по ее голове.

— В этой девочке есть жалость, — сказал он мягко. — Но не жалей меня, дитя мое. Я больше не нуждаюсь в жалости. А ты сможешь помочь тем, кому понадобится твоя помощь. Даже слыша дудку, ты сумеешь поддержать других. Ты очень сильная девочка, запомни. Постарайся это использовать, когда придет время. Прощайте, дети.

И он вдруг исчез. Вот только что стоял здесь — и его не стало, как будто он приснился отродьям.

— А когда придет это время? — растерянно сказал Кудряш.

— Пожалуй, что скоро, — задумчиво ответил Птичий Пастух. — Ты слышишь своих волков?

Все невольно прислушались. Сначала казалось, ветер стонет и бесится в каминной трубе, но через секунду отродья поняли, что это не ветер.

За стенами замка страшно, жалобно, глухо выли волки.

Кудряш рванулся бежать, но Корабельник остановил его властным жестом. Они с Лекарем прислушались, обменялись быстрыми взглядами и, не говоря ни слова, вышли из зала.

— Куда это они? — жалобно спросила Рада. — Я боюсь!

— Сиди, — шикнула на нее Алиса. — Все боятся. Этот Оракул ничего не прояснил, а только еще больше все запутал. Понятно, что Крысолов опаснее горожан…

— У горожан колья, — вставил Лей. — Топоры, арбалеты.

— Ну, у них всего лишь колья, топоры и арбалеты, — отмахнулся Кудряш. Он сильно нервничал и все время прислушивался к волчьему вою. — Можно убежать, улететь, уплыть, наслать на них ос, волков, медведей, орлов, ястребов…

— Мою козу, — ехидно добавила Люция. — И Подорожниковых садовых улиток. Что-то в Приозерном замке отродья ничего не успели сделать. Один Лей уцелел.

— Это из-за урагана, — тихо сказал Лей и отвернулся. — Они подожгли замок и ворвались. Наш Учитель был старый аква. Он не смог никого защитить, и сам не успел добежать до океана. А я… успел взлететь. И тоже никого не защитил. Я дезертир. Сволочь.

Алиса тихонько села рядом и обняла его тощие вздрагивающие плечи.

— Ну-ну, — сказала она. — Ничего теперь не поделаешь. Никакая ты не сволочь. Каждый может испугаться. Ты только не плачь. Хочешь, я тебя поцелую?

— Эй, а как же Умник? — спросил бестактный Кудряш.

— Отстань от нее, — заступилась Рада. — Целоваться никто не запрещал!

— Тихо, барышни! — вдруг воскликнул Птичий Пастух. — Слышите?

Отродья переглянулись.

Волчий вой вдруг оборвался на высокой ноте и мгновенно стих. По коридору раздались коротенькие торопливые шаги, и в зал вбежал запыхавшийся Петрушка.

В растрепанных, стоящих дыбом от ужаса реденьких рыжеватых волосах дурачка застряла паутина и какой-то мусор.

— Нета, — выпалил он, — беги скорее!.. Там Тритон с ума сошел! Лекарь говорит, надо колыбельную… он говорит — Нета, мол, умеет… А всем парням Учитель велел сейчас же идти во двор укреплять ворота. Волки-то ушли! Ушли твои волки, Кудряш!.. А горожане…

Нета, не дослушав, уже неслась по коридору в правое крыло, где за комнатой Лекаря помещался лазарет. Еще в коридоре она увидела пух, кружащийся в воздухе, и дверь, косо висящую на одной петле. Она вбежала в комнату и замерла. Там царил страшный разгром.

Лекарь сидел в углу на перевернутой набок койке и, кривясь от боли, баюкал свою правую руку, замотанную окровавленной повязкой. Ветер и дождь врывались в разбитое окно, с подоконника текло, под окном на голой железной сетке лежал Тритон. Его руки и ноги были привязаны простынями к спинкам кровати, кусок простыни пропущен между зубами и завязан узлом на затылке. Умника в комнате не было, его кровать была пуста.

— Умника мы на всякий случай заперли в чулане, — негромко пояснил Лекарь, поднимая на Нету чистые голубые глаза. — Он не буйствовал, но…

Нета стремительно подошла к Тритону и склонилась над койкой. Тот сверкнул глазами и яростно замычал.

— Что вы с ним сделали? — спросила она, пытаясь развязать узел на его затылке. — Вы рехнулись оба?.. Да?.. Рехнулись?..

— Нета! — Лекарь предостерегающе встал. — Не развязывай. Нельзя. Он же буйный.

Она зло оглянулась.

— Буйный, да?.. Справились, да?.. Корабельник узел завязывал?.. Затянул-то…

— Послушай же, — Лекарь мягко взял ее за руку. — Убаюкай сначала, потом развяжешь. Это же он тут учинил весь этот… разгром. Мы с Корабельником почувствовали… прибегаем — окно настежь, он на подоконнике. Петрушка со страху под кровать забился, мы его еле вытащили. Весь в пыли, трясется… Тритон, говорит, вдруг встал, когда волки завыли. И глаза, говорит, у него были совсем мертвые. Дурачок испугался, а Тритон взял табурет — и в окно. Стекла посыпались, Петрушка под кровать, но тут мы с Корабельником… Поверь, Нета, мы его вдвоем еле скрутили. Не развязывай.

— Отойди, Лекарь, — Нета погладила Тритона по голове. — Ты лучше отойди, не мешай мне.

— Не удержишь ведь, Нета, — безнадежно сказал Лекарь, отступая. — Пойми ты: они же сироты… И, когда они слышат зов… Эта дудка как будто душу вынимает. Крысолов сейчас то ли отвернулся, то ли отдыхает. А вот когда он поближе подберется… и ты к нему пойдешь, Нета, и я пойду. И Корабельник. А Тритон очень сильный, ты же знаешь. И, если ты его не удержишь…

Нета молча распутывала узел. Этот узел назывался «нерушимые узы», когда-то Корабельник сам научил Нету его вязать. Развязать его было невозможно, но, если знать, за что потянуть, нерушимые узы падали сами собой. Однако сейчас, затянутый в спешке, узел не поддавался. И все-таки Нете удалось подцепить нужный кончик, она вынула изо рта Тритона обмусоленную тряпку и отшатнулась: он зарычал нечеловеческим голосом.