Сердце Мириаля - Фьюри Мэгги. Страница 22

— Но послушайте… — Виора понимала, что просить бесполезно, однако пыталась оттянуть неизбежное. — На самом деле этот дом не наш — мы с мужем только поселились здесь на время у нашей дочери и ее мужа. Вы бы подождали, пока дочкин муж вернется — ведь по правде-то хозяин здесь он…

Второй громила — с выбитыми зубами и бесформенной, покрытой шрамами физиономией заядлого кулачного бойца — вполголоса выругался.

— Никакого соображения у этих окраинных голодранцев! Настоящая хозяйка здесь — леди Серима, и она желает, чтоб вы, вонючие недоумки, убрались отсюда к чертовой матери!

— Да что же с нами станется? — взмолилась Виора. — Не виноваты же мы, что в городе голод! Людям и есть-то нечего, не то что платить за жилье! Да ведь половина народу, что живет на этом подворье, уже мается легочной лихорадкой от вечного голода и холода! Ежели вы их выгоните на улицу, под дождь, они и до утра не доживут!

И зачем только я трачу слова попусту, с отчаянием подумала она. Виора отлично знала, что никакие мольбы не смягчат наемников Серимы, которых все жильцы ее доходных домов называли попросту «Серимины громилы». В эти дни все купцы

Каллисиоры — то есть все те, кто мог себе это позволить, — обзаводились такими вот наемными шайками, чтобы защищать свои интересы за счет беззащитных и бесправных бедняков.

И все же Виора не могла покорно, без единого слова подчиниться жестокому приказу этих ублюдков, хотя хорошо понимала, что умолять их выйдет куда безопасней, чем проклинать. Снаружи, на улице уже царила суматоха — это другие громилы врывались в жалкие домишки окраинного Козьего Подворья. Виора вспомнила своих соседей — пожилых вдов Лею и Кеду, которые жили в одном доме и делали свечи, чтобы хоть как-то прокормиться; Леваля-золотаря, его жену Таллу и целый выводок их детишек, мал мала меньше; лудильщика Собела, который исправно содержал злонравную и раздражительную мать своей покойной жены — веселой и хорошенькой глупышки, умершей родами два месяца назад…

Только этого нам и не хватало, горестно подумала Виора. Как будто мало других несчастий! Она уже слышала, как из соседних домов доносятся мольбы и крик, ругань и звуки ударов. Женщина вытянула шею, чтобы глянуть, что творится на улице, — но пара верзил, торчавших на пороге, совершенно заслонили дверной проем, да и самой Виоре достаточно было сейчас своей беды, чтобы тратить время на сочувствие соседям.

— Что с вами станется — это уж ваша забота, — проворчал громила с дубинкой. — А у нас пока одна забота — ты, да только это ненадолго!

Он шагнул к Виоре, угрожающе замахнувшись дубинкой, и женщина с испуганным криком отшатнулась. И ударилась локтем о стену — да так сильно, что из глаз брызнули слезы. К ее изумлению, второй громила — тот, с уродливой физиономией кулачного бойца — шагнул вперед и перехватил руку напарника.

— Не нужно этого, Гуртус. Она и так не причинит нам хлопот. — Он ободряюще кивнул Виоре. — Вот что, хозяюшка, если ты и твое семейство уберетесь отсюда подобру-поздорову, я уж позабочусь, чтобы вам не сделали худа. Будешь умницей, так я дам вам время собрать вещички — сколько сможете на себе унести.

Спорить и сопротивляться толку не было. По крайней мере этот человек старался обойтись с ними по-доброму — насколько мог, конечно. Виора понимала, что большего участия от него не дождешься — да и на том спасибо.

— Что вам тут нужно? Проклятье, а ну-ка пропустите меня! Из соседнего дома появилась Фелисса, дочь Виоры, — она помогала соседям ухаживать за больным ребенком. Громилы посторонились, пропустив ее, но Виора на миг содрогнулась от страха, увидев, как жадно их взгляды обшарили ладную фигуру молодой женщины. Она поспешно втащила Фелиссу в тесную кухоньку. Объяснять, что происходит, было незачем — Фелисса наверняка уже видела, что творится в Козьем Подворье.

— Где Ивар и твой отец? — резко спросила Виора. — Поторапливайся, времени у нас мало. — Говоря это, она уже шарила в кухонных шкафчиках, выставляя на стол самую необходимую утварь.

Фелисса ошеломленно смотрела, как ее мать лихорадочно мечется по кухне.

— Они пошли в Верхний Город, порыться на помойках у богатых домов. Скоро должны вернуться.

И как обычно, с пустыми руками, горько подумала Виора. В эти трудные времена даже богачи не могли себе позволить выбрасывать что-то на помойку.

— Да не стой ты разиня рот! Помоги мне!

Она сунула дочери старый мешок из-под муки. Фелисса наконец-то пришла в себя и принялась проворно сгребать в мешок все, что было расставлено на столе: миски, ложки, ножи, две кастрюли, вставленные одна в другую, несколько луковиц, сморщенные картофелины и остатки залежалого бекона. Виора вручила дочери мешочек с мукой и кусок жира, тщательно завернутый в промасленную бумагу. Полупустой жбан с медом, мешочек с чаем и драгоценная шкатулка с целебными травами, которыми пользовалась Виора для лечения домашних, тоже отправились в мешок Фелиссы вместе со связкой свечей. Подумав, Виора сунула туда же длинный и острый нож для мяса — в случае нужды он мог пригодиться и как оружие.

В кисет у пояса она сунула огниво и трут, и дочь последовала ее примеру. Затем женщины взбежали вверх по скрипучей лестнице. Сердце Виоры колотилось так, что казалось, вот-вот разорвется. По пути они миновали громилу со шрамами — тот по-прежнему стоял на страже у входной двери.

— Пошевеливайтесь! — крикнул он им вслед. — Я вас долго ждать не намерен!

Наверху, где располагались две изрядно захламленные спальни, женщины принялись лихорадочно увязывать в громоздкие тюки одеяла и теплую одежду. И все это время Виору не покидало чувство, что она видит ужасный сон. Как могло такое случиться? Как могла ее семья оказаться в один миг на краю пропасти? Они всегда жили честно, трудились не покладая рук, соседи и знакомые их уважали. Что же пошло наперекосяк, если их вышвыривают из дому, точно ветхое, ненужное тряпье? Хорошо хоть Сколль в безопасности, мельком подумала Виора. Единственное утешение. Сын Виоры вот уже полгода как был определен в ученики к ее сестре Агелле, которая была кузнецом в Священных Пределах.

Из своей спальни неверным шагом вышла Фелисса, с трудом волоча увесистую звякающую суму, где хранились инструменты ее мужа — длинные ножи для разделки туш, мясницкий молот, которым забивали скот либо кололи кости, чтобы добыть из них мозг. У Фелиссы не хватало сил, чтобы хоть на минутку приподнять тяжелую суму, но Виора не сказала ей ни слова упрека — она хорошо понимала дочь. Инструменты были для мужчин символом их ремесла и источником самоуважения — даже в те времена, когда для них не было работы. По той же причине сама Виора уложила кожаный чемоданчик, принадлежавший ее мужу Улиасу. В чемоданчике, как и прежде, лежали его бесценные иглы, наперстки, нитки и ножницы — хотя умелые руки старого портного вот уже несколько лет немилосердно терзал артрит, превратив их в распухшие уродливые клешни, а портняжная лавка, столько лет приносившая немалый доход, давно закрылась, оставив Улиаса и Виору на содержание Фелиссы и ее мужа. А теперь и они вот-вот лишатся крыши над головой… Не иначе как нас прокляли, с горечью подумала Виора. Чем же еще могли мы заслужить этакие беды?

Она едва начала спускаться по лестнице, когда снаружи послышался шум. Фелисса судорожно стиснула руку матери, карие глаза ее округлились от испуга.

— Мама! Это… это отец и Ивар!

Виора мысленно взмолилась — без особой, впрочем, уверенности, — чтобы у мужчин хватило ума не ввязаться в драку с громилами. Только вряд ли Ивар захочет смириться с тем, что у него отнимают дом… Виора поспешно, пинком столкнула вниз по лестнице тюки и с силой, которой сама за собой не подозревала, швырнула следом увесистую суму с мясницким инструментом Ивара. Затем обе женщины опрометью сбежали вниз.

Громилы уже не маячили у входной двери — для них нашлось другое занятие. Выбежав во двор, Виора и Фелисса увидели, что Ивар, скорчившись от боли, валяется на земле, а наемники Серимы по очереди пинают его коваными сапогами. Как видно, он совершил промашку, попытавшись возражать против выселения. Улиас, упав на колени, привалился плечом к стене и безуспешно пытался вытереть кровь из глубокой раны на голове. Одежда его была в пыли, несчастные, скрюченные артритом руки исцарапаны до крови. Виора ясно представляла себе, что случилось: Улиас бросился на помощь молодому зятю, и его без малейших усилий отшвырнули прочь, словно трехлетнее дитя. Быть может, плоть Улиаса и не слишком от этого пострадала, но его гордость была уязвлена безмерно. Виора бросилась было к мужу — но застыла, услышав страшный, дикий крик. Это Фелисса мчалась к обидчикам мужа, размахивая длинным и блестящим мясницким ножом.