Связующие нити (СИ) - Татьмянина Ксения. Страница 39

Пес рванулся сначала к Филиппу, а потом, принюхиваясь, энергично пробежался по всему помещению и понюхал каждого. Я погладила собаку по косматому чубу:

— Если вы не устали, можно успеть сегодня и порисовать… кстати, Трис, я забыла тебе сказать, что к нам в квартиру воробей залетел!

— Вы только не удивляйтесь ничему. Вы сейчас будете вспоминать, а я буду сидеть с альбомом. Сосредоточьтесь сейчас на ваших воспоминаниях. Не нужно ничего придумывать, отвлекаться на другие воспоминания или мысли. Хоть в тумане, хоть без деталей, но именно тот день и ту встречу, договорились?

— А чего же, это легко.

Мы сидели в моей каморке на пуфиках, и я готовилась к привычному для себя сеансу реставрации. Раскладывала вокруг материалы, поправила плафон бра, чтобы света побольше падало на бумагу.

— Вы готовы?

— Готов.

— Если будет трудно, то можно закрыть глаза, так легче концентрироваться.

Цветные карандаши, линиями, без заштриховывания стали выводить округлый старенький автобус у посадочной площадки. Много асфальта, народ, столпившийся у ещё закрытых дверей. На следующем листе стала рисовать профиль напротив окна. Курносая девушка с тёмной чёлкой, косой, закрученной на затылке в аккуратный овальчик… моя рука всё быстрее меняла карандаши, выявляя всё ярче и отчётливей черты её лица. Остановиться я не могла, — и третий и четвёртый лист были её портретами, и на каждом рисунке я её узнавала. В первые мгновения я была поражена, и поэтому полностью не осознавала, как это ужасно! Холодным потом моя спина покрылась только тогда, когда все рисунки были закончены, и дед Филипп рассматривал их с огнём в глазах.

— А как звали её, вы помните?

— Да. Вероника.

Это была моя мама.

Если Нил узнает, что она согласна всё вернуть, а Трис вычертит мост, всё исчезнет. Я перестану существовать… Я не знаю, поймет ли она что изменить исход той встречи, значит, изменить всё вообще? Она, скорее всего, уже не познакомится с моим отцом, не выйдет за него замуж, не родит меня… господи, конечно, она откажется… мама всё поймёт правильно, она не сможет отказаться от всей своей жизни, не сможет отказаться ни от меня, ни от папы. Она же с ним тридцать лет вместе! Одна какая‑то встреча не может быть столь роковой, не может!

Я не хочу умирать!

Глава 34.Судьба

Говорить о таком никому не хотелось. Тристан, глядя на рисунки, свою тёщу не узнал, но если Нил вернется с согласием, я не дам себя убить. Буду молить Триса на коленях порвать чертёж, или сама его выкраду и уничтожу… даже Здание взорву! Найду способ!

Мои уроки в этот день пошли насмарку, я возвращалась с работы на автомате, не в состоянии думать ни о чём, кроме того, что после сегодняшней работы у Летописца этот Филипп уйдёт, и будет ждать результата, а Нил уже завтра самым первым будет знать ответ, и мне придется ждать его, как приговора всё это время.

Дома на доске объявлений снова висела записка от Триса "Воробышка покормил. Буду только завтра". Конечно, в агентстве в эту ночь у него был выходной. Телефон всё ещё не работал, и я с трудом сдерживала себя, чтобы не побежать, не позвонить маме с автомата, или не поехать к родителям домой и напрямую поговорить. Но так поступать было нельзя. По закону времени в Здании, Сыщик мог найти человека в диапазоне недели, и могло случиться так, что он как бы уже поговорил с ней, и она уже сказала свой ответ ещё дней пять назад… быть может, даже перед самым празднованием годовщины.

Я убеждала себя и уговаривала, что не может случиться плохого, что мама, как Виола, не сожалеет о том, что случайный попутчик когда‑то не спросил её телефона. Мама счастлива, её не беспокоит никакая натянутая связующая ниточка. Она никогда не променяет нас с папой на этого деда Филиппа, даже если ей казалось тогда, что этот мужчина — её судьба. Мама не перепишет всё заново.

Воробышек пристроился высоко, на полочке с редкими специями и не шумел. Причирикивал время от времени, из‑за чего я вспоминала птичек Гелены, и снова начинала злиться.

Всё у меня пошло под откос. Всё разладилось. Даже жизнь повисла на волоске. А если и Тристан?

Я готовила себе ужин из варёной курицы и фасоли, иногда посматривала на птицу, оглядывала всю нашу кухню… и представила себе историю моей мамы наоборот, наоборот для Триса. Что если бы он не догнал автобус, а я бы не вышла из него? Что, если бы он прожил бы вот эти самые пять лет без меня и в нынешнее время встретил… да ту же Монику. Как мама спустя пять лет встретила папу. И стали бы они жить, и появились бы у них дети, и был бы он счастлив с семьей, через тридцать лет отмечал бы годовщину, а я, старушенция лет шестидесяти приплелась бы ночью в чужой "Сожжённый мост" и заявила, что хочу найти человека, много лет назад одолжившего мне зонтик. И является к Тристану Сыщик, говорит всё как есть, спрашивает — согласен "догнать автобус"? И он отказывается.

Не получается ли так, что то, что я считаю счастливейшим случаем в моей жизни, на самом деле жизнь Триса рушит? Он живёт со мной впустую. Из‑за меня, возможно, он не может встретить свою настоящую и единственную, потому что я изменила вектор.

Неужели действительно лучше не быть на свете? Не существовать в жизни Тристана никогда, ради его же личного счастья?

Я оставила ужин, и ушла в комнату спать. Закрылась покрывалом и стала плакать, мне было очень себя жалко. Я не хотела умирать, ни вообще, ни даже для одного человека. Но если ради него, потому что он мне близок и дорог, ради него можно было бы пожертвовать этой встречей? Если бы я точно знала, что он будет счастливее, живя другой жизнью?

А мама? Откуда я знаю на самом деле, — тоскует ли она втайне о несбывшемся? Думает ли она о том, что её жизнь сложилась бы благополучнее, чем есть, с загадочным попутчиком Филиппом? Кто знает…

Как же мне было плохо. Я спала урывками, потом долго умывалась холодной водой, чтобы хоть немного ушли припухлости от нарёванных глаз. Уходя, оставила Трису записку на случай, если он ночь проведёт дома, что на завтрак только несостоявшися ужин, что воробышку я оставила блюдечко с молоком и мякишем, и что сама не знаю, когда вернусь завтра.

Слава богу, ночь прошла для меня быстрее, чем я ожидала. Вельтон много рассказывал историй, и Летописец работала не долго, — Филипп ушёл минут через двадцать, и история получилась короткой. Слушать мне её не хотелось, но пришлось, не подавая вида, проявлять интерес. Пуля читала вслух.

Завтрашней ночью Нил должен был отправиться на поиски, значит, завтра решалась моя судьба.

По дороге в мастерскую я завернула ко льву.

— Вот почему, глядя на тебя, нельзя сказать, что ты мёртв? Ты ведь был глыбой, ты родился из под резца скульптора сразу таким. Ты никогда не был львёнком, никогда не охотился, никогда не дрался с другими львами на самом деле. А почему же на тебя смотришь и не веришь очевидному? Из‑за этих старых шрамов? Из‑за этих репейников и свалявшейся шерсти? Из‑за чего? Почему ты каменный, а как живой? А я как живая, а на самом деле каменная, а?

Лев мне не отвечал.

— Ты никогда не сомневался в том, что ты лев, всегда носил свою шкуру. В этом весь секрет. Ты был самим собой ещё в задумке автора, неважно из плоти и крови ты создан или из камня, если ты лев, то ты лев…

Скульптура умирающего зверя навсегда застыла в единственном миге, — он столетиями лежал в одном положении, вечно находясь между жизнью и смертью — ни туда, ни обратно.

Тристана дома я не застала и сегодня. Опять записка "Поел, поспал. Закажу тебе на десять вечера доставку пиццы".

— Какая забота! — Я скомкала бумажку и выбросила её в мусорное ведро. — Птиц! Тебе же на свободу нужно, скажи, как мне тебя выгнать? Лети в вентиляционное окно, сейчас же! Чуешь, оттуда свежий воздух идёт, там свобода, воля, там солнышко и твои друзья — птички…