Анжелика и московский звездочет - Габриэли Ксения. Страница 24

– Наклонись, Варфоломей, я должен открыть тебе одну тайну, – прошептал Иван.

Молодой человек послушно наклонился. И тотчас, собрав всю свою оставшуюся силу, Иван вцепился зубами в шею юноши, выступавшую из ворота красного казачьего кафтана. Варфоломей не успел ничего предпринять для собственной защиты. Иван удачно для себя лишил его жизни.

Спустя недолгое время все могли видеть, как молодой казак Варфоломей вышел из палатки командира. На кафтане его виднелись следы протекшей крови. К Варфоломею подошли другие казаки. На их вопросы о здоровье раненого он отвечал, что едва унял у бедняги горловое кровотечение, и показывал на свой запачканный кровью кафтан.

– Сейчас он заснул, – сказал Варфоломей, – не стоит беспокоить его…

Когда позднее казаки вошли в палатку, их глазам предстало зрелище мертвого Ивана Болотова. Варфоломей исчез и его так и не нашли, да и не очень искали.

Между тем сознание Ивана Болотова уже вошло в тело Варфоломея. Сам же Варфоломей являлся давним выходцем из Венеции; нечаянно он убил своего друга, поскольку оба они добивались благосклонности одной девицы. Бартоломео бежал и окольными путями добрался до Москвы, где поступил в армию царя. Однако он и там не прижился, бежал на Дон, где и присоединился к отрядам казаков… Когда сознание Бартоломео очутилось в одном теле с сознанием Ивана Болотова, оно повлекло это тело на свою родину, в Венецию. В Венеции это тело захворало чумой…

Итак, Джакомо очутился в одной компании с Иваном Болотовым, Бартоломео-Варфоломеем, сибирским колдуном и прочими. Его новые друзья, Тоффоло и падре Артуро, также являлись так называемыми носителями. Все трое имели достаточные средства для того, чтобы жить безбедно. Все они, в свою очередь, погибли. И все они, а также и многие другие обретаются сейчас во мне. Чаянов засмеялся.

Теперь Брюс и Чаянов смотрели на меня так, будто ждали, что я скажу в ответ на их путаные и фантасмагорические рассказы.

– Чего вы хотите от меня? – спросила я.

– Да мы ведь вам уже сказали, – Брюс говорил дружески. – Мы оба хотим, чтобы вы приняли участие в одном важном для нас эксперименте…

– Неужели вы полагаете, что я соглашусь после всего того, что вы мне поведали? – Я смотрела прямо на них.

– А что, – осторожно начал Чаянов, и в голосе его все отчетливее обозначалось лукавство, – неужели вы, прекрасная Анжелика-Аделаида, полагаете, будто у вас есть выбор?!.

Да, я понимала, что у меня нет выбора.

– То есть вы примените насилие? – спросила я.

– Мы бы этого не хотели, – заметил Брюс.

– Да, у меня нет выбора, – сказала я. – И это означает, что и вам остается лишь одно: воздействовать на меня насилием!..

– Нам бы не хотелось, – повторил Брюс.

Брюс и Чаянов переглянулись.

– А если мы отпустим вас? – вдруг спросил Брюс.

Я молчала, пытаясь понять, что же он имеет в виду, предлагая мне подобный вариант, самый благоприятный для меня.

– Вы, мадам, надеюсь, не выдадите нас? – полюбопытствовал Чаянов.

– Нет, – отвечала я, – разумеется, я не выдам вас. Вы можете верить мне. Но я не знаю, поверите ли вы мне…

Мне теперь совершенно не было понятно, что же будет дальше.

– Мы верим вам, мы знаем вашу честность, – решил Брюс.

– Стало быть, я свободна? – Я никак не могла поверить в случившееся.

– Стало быть… – Брюс улыбнулся.

– Не хотите ли пообедать с нами? – Брюс повернул ко мне свое мужественное лицо.

Я немного смутилась, но все же решилась быть честной до конца.

– Я все же боюсь, – честно сказала я. – Я вспоминаю те роковые бокалы вина, выпитые ни о чем не подозревающими будущими носителями, как вы их называете!..

– Но разве вы не пили кофе за нашим столом? – заметил лукаво Чаянов.

Мне нечего было возразить!..

– Так что же, – начал по-прежнему дружески Брюс, – вы остаетесь обедать с нами, милая Анжелика-Аделаида?

О каких мерах предосторожности могла теперь идти речь? И ведь я действительно уже пила кофе в доме Брюса!..

Короче, я осталась обедать. И, надо тебе сказать, сын, что обед был хорошо приготовлен из отличной провизии! Я ела, пила вино, смеялась. Порою меня охватывало странное чувство бесшабашности. Мне вдруг хотелось, чтобы меня опоили сонным зельем и чтобы я затем пробудилась с необычайным ощущением наличия нескольких разумов в моем теле…

Брюс показал мне материалы для своего календаря. Я убедилась в том, что он действительно много знает о движении звезд и планет. Он также увлекался и астрологией и, как выяснилось, обожал составлять гороскопы!.. Я не удержалась и попросила его как-нибудь, когда у него выдастся свободный часок, составить гороскоп и для меня. Он ответил согласием. Чернокожая девушка более не появлялась, и я не стала спрашивать о ней, а про себя подумала, что она, должно быть, любовница Брюса…

Я вспомнила мое первое знакомство с Чаяновым, вспомнила, что Петр говорил нечто о его отце… И еще: ведь сам Чаянов говорил о своей жене, даже читал стихи, посвященные ей…

– Скажите, Александр Васильевич, – обратилась я к нему, – а ваш отец, ваша жена… Что им известно или было известно о ваших тайнах?

– У меня нет отца! – Чаянов рассмеялся. – Человек, которого царь полагает моим отцом, на самом деле – мой сын! Да, мой сын, не являющийся носителем! А что касается моей жены, то есть одной из моих жен, матери этого моего сына, то она и вправду уже давно умерла, около ста лет тому назад!..

Мы беседовали чрезвычайно тепло и дружески. Я уже представляла себе, как скрасит мою жизнь дружба с Брюсом и Чаяновым… Я примирилась с подступающей старостью; я готова была примириться с этой ролью доброй советчицы и заботливой матери…

Веселый обед подходил к концу, но вдруг меня настиг необычайно сильный приступ головокружения. Это было так неожиданно, что я даже в первый момент не поверила в реальность этого! Комната закружилась перед моими глазами, стремительно взвился куда-то вверх лепной потолок. Лица и фигуры Брюса и Чаянова вдруг вытянулись зловеще и тоже будто взлетели и принялись летать по комнате… Я поняла, что все это значит! Да, они все-таки опоили меня. И как могло быть иначе! Ведь они залучили меня к себе вовсе не для того, чтобы дружески пообедать со мной, а затем спокойно отпустить!.. Последнее, что я еще могла расслышать, были слова Брюса:

– Успокойтесь, ради Бога успокойтесь, мадам Аделаида! Все пройдет прекрасно! И вы ведь уже поняли, что в наших действиях нет ни малейшего намека на обращение к сверхъестественным силам, которые, кстати, не существуют вовсе!..

Свет померк перед моими глазами, тело мое словно бы низверглось в бездну…

Я летела куда-то вниз, и смутно слышимые мною женские вопли сопровождали меня в моем головокружительном полете.

– Нет, нет, нет!.. Я не хочу, я не хочу!.. – кричала женщина в отчаянии.

А быть может, это кричала я сама?

– Нет, нет, нет!.. Я не хочу, я не хочу!.. Затем сознание окончательно покинуло меня… А очнулась я в темноте, распростертая на постели. Моя правая рука, чуть повыше локтя, сильно болела. Я вспомнила, что так и должно быть. Я с усилием приподнялась и села. Меня окружала плотная темнота. Я испугалась: а вдруг я ослепла?!. Но, к счастью, различила во мраке смутные очертания мебели. Мои глаза по-прежнему видели! Я чутко прислушалась к своему сознанию, к своему внутреннему миру. В первые минуты моего пробуждения мне показалось, что я не изменилась. Я едва не вскрикнула от радости. Да, я не изменилась! Мое сознание оставалось моим сознанием, мои чувства оставались моими чувствами!..

Но – увы! – это блаженное состояние продлилось недолго! Я содрогнулась всем телом, потому что расслышала голосок Трины. Бедняжка жаловалась на певучем финском наречии, которое я теперь почему-то понимала…

– Ты меня убила, Анжелика! – говорила бедная Трина. – Но почему теперь меня так мало в этом теле?..

Я упала на постель и оцепенела. Я не ощущала моего тела, моих рук и ног…

А между тем слабый голосок Трины был заглушён другим женским голосом. Сама не знаю отчего, но я тотчас поняла, что отныне именно этот голос будет одним из главных голосов моего внутреннего мира!