Мясной Бор - Гагарин Станислав Семенович. Страница 112

Теперь на его месте недавний комдив полковник Виноградов, бывший однокашник Рогова по академии. Вот он, Павел Семенович, сидит у краешка стола рядом с командармом. Сосредоточенно слушает, толковый, вдумчивый командир, хорошо он себя показал еще в декабре прошлого года, когда брали Тихвин. Ему и невдомек, что комфронта контролирует его работу через Рогова, дружка по академии. Впрочем, Виноградову и не положено про это знать — таковы суровые правила войны.

…Узнав о строительстве новой дороги, да еще железной, начсанарм Боборыкин с облегчением подумал, что может быть, разрешится наконец проблема эвакуации раненых. Их скопилось в армии видимо-невидимо. Еще в марте, во время приезда Вишневского, главного хирурга фронта, Боборыкин возражал против развертывания хирургических госпиталей на территории мешка. Но с ним не согласились. Растянется, мол, тогда путь раненого от медсанбата до операционного стола в госпитале. Надо придвинуть хирургов к передовой линии. Что ж, придвинули, стали делать сложнейшие операции едва ли не на передовой и оставлять раненых тут же, при госпиталях. Срабатывал военно-бюрократический механизм… После медсанбата пострадавших везут в госпиталь, их положено эвакуировать. После госпиталя раненым положено долечиваться при самом госпитале. Значит, ни о какой эвакуации в тыл и речи быть не может, считается, что госпитали и так всегда располагаются в тылу. И ни транспорта тебе дополнительного, ни персонала для эвакуации…

Вот и остаются тяжелораненые на шее у армии, которая и здоровых-то не знает как накормить, обиходить. А вывозить послеоперационников в грузовиках по жердевой дороге, особенно тех, что с черепными травмами, равносильно убийству. Многие умирали в пути.

… У Шашкова собственные заботы. Недавно Зуев собрал в политотделе армии военных юристов прокуратуры, трибунала и сотрудников Особого отдела. Используя сведения о повышенной активности вражеских спецслужб, Зуев в категорической форме призвал всех к усилению работы в войсках, повышению бдительности, предупредил: агентура противника в ближайшее время предпримет попытки нанести удар изнутри.

«Это естественно, — подумал Шашков. — Атаки наши затухают, армия переходит к обороне… На долгий ли срок — мы не знаем, но что противник примется активно разлагать армию, сие и ежу понятно».

Постоянно связанный с партизанским движением в Ленинградской области, Шашков располагал сведениями о том, что немцы поспешно готовят диверсионные группы для действий в тылу 2-й ударной. Ищут бывших лесников и охотников, хорошо знающих безопасные тропы в болотах, вербуют их в полицаи, суля дом в деревне и по две коровы каждому, не считая денежного содержания в оккупационных марках.

Сегодня Александр Георгиевич добился, наконец, того, чтобы на смену Олегу Кружи ли ну отправили регулярное подразделение. Надо наполнить специальную роту бывалыми людьми, поискать местных, держать Кружилина наготове, может быть, придется послать в рейд для борьбы с диверсантами. Опасность большая, есть информация о том, что немцы ориентируют группы лазутчиков и диверсантов на ликвидацию наших штабов и командных пунктов.

…Зуев поднял голову, поискал глазами Яшу Бобкова, порученца, кивком подозвал к себе и передал записку для Румянцева, редактора «Отваги». Николай Дмитриевич развернул полученный листочек. Дивизионный комиссар спрашивал, не готовы ли в «Отваге» провести семинар с прибывшими на военный совет редакторами дивизионных газет, надо воспользоваться случаем. Румянцев посмотрел на Ивана Васильевича и согласно кивнул: отчего же не провести, в «Отваге» сильные сотрудники, до войны других учили уму-разуму.

Когда объявили перерыв, Калашников подошел к Зуеву, отвел его в сторону и передал разговор с Запорожцем.

— Мое личное мнение, если позволите, сильно сдал Николай Кузьмич, — сказал замначальника политуправления. — Невооруженным, как говорится, глазом видно…

— Мне Александр Иванович тоже звонил, — вздохнув, сказал Зуев. — Жалко, но что делать. Пришлось сказать командарму: приказ самого. Иначе в тыл лететь не соглашался.

Дивизионный комиссар сообщил Калашникову также, что Военный совет на закрытом заседании обсудил ситуацию и высказал свое мнение: Николаю Кузьмичу необходимо срочно лететь на Большую землю.

— Говорить остальным об этом пока не будем, — объяснил Зуев. — Зачем людей будоражить? Назначит фронт нового командарма — тогда все сразу и объясним.

«Разумно», — подумал Калашников, невольно подчиняясь обаянию тридцати пяти летнего комиссара, который будто родился военным человеком.

Константину Калашникову и самому-то только-только исполнилось тридцать лет. Другой работы кроме партийной он просто не знал. Но тут уж преуспел. До войны был секретарем МГК ВКП(б), занимался идеологической работой, это по значимости, пожалуй, не меньший ранг, чем у Зуева теперь. Военного, правда, опыта никакого.

После перерыва Калашников сел рядом с генералом Власовым. В конце концов, оба представители фронта, почему бы и не держаться вместе. К тому же Константин Федорович знал Власова как героя сражения за Москву, видел его портрет в «Правде» и сейчас надеялся сойтись с ним поближе.

Клыков отсутствовал, и Калашников решил, что командарм готовится в дорогу. Снова заседали около часа. Боборыкин о проблемах с вывозом раненых сказал, и Зуев заверил начсанарма: Военный совет считает это проблемой номер один. Приняли решение доставлять грузы и вьючным способом тоже. Кавалерийский корпус Гусева, собираясь уходить на переформирование, оставлял лошадей.

— В помощь и на прокорм, — невесело пошутил кто-то из угла.

Закрыв совещание, Иван Васильевич подошел к Калашникову.

— Еду провожать Николая Кузьмича, — сказал он. — Если вы готовы отправиться домой, можем и вас отправить самолетом. Так вроде быстрее и безопаснее.

«Выпроваживает, — с обидой подумал замначальчика политуправления. — Не любит ревизоров…» Он ошибался. На самом деле Зуев думал о его безопасности, проверяющих дивизионный комиссар не боялся, просто не замечал их в этом качестве. Приехал товарищ с Малой Вишеры, интересуется, чтоб было что доложить начальству, и пусть интересуется, у них секретов нет, обыкновенная работа, как и везде. Ну разве что с увеличенной долей риска. Эту долю и хотел уменьшить для гостя член Военного совета.

— Предпочитаю возвращаться тем же путем, что и приехал, — сухо ответил Константин Федорович, давая понять: считает неуместными разговоры о его отъезде. Сочтет сам нужным — уедет.

Но Зуев и не заметил этой сухости, он согласно кивнул, когда Калашников пожелал проводить командарма.

Клыков бодрился изо всех сил. На аэродроме обнял Зуева, сорок дней воевали вместе, а будто бы годы.

— Не было у меня еще такого комиссара, Ваня, — шепнул Николай Кузьмич, боясь, что ввиду общего ослабления не удержит слезу. — Авось еще и послужим вместе. Береги армию. Тем, кто зимний ад прошел, — цены нету. А я даю слово большевика: не лягу в госпиталь, пока до Мерецкова не дойду и лично не доложу ему о трудной обстановке. Потребую реальной помощи фронта. Или…

Николай Кузьмич не стал говорить, что за этим «или». Да Зуев и сам хорошо понимал, что командарм, наверно, скажет Мерецкову: выводи армию из болот, Кирилл Афанасьевич. Теперь такое вроде может себе позволить, поскольку больше не командарм. Только вот и сейчас, пожалуй, не решится. Вот о помощи будет просить, и даже в категорической форме. А где ее взять тому же Мерецкову?

— Поправляйся, Николай Кузьмич, — ласково проговорил он, искренне сожалея о разлуке. Клыкова комиссар ценил, генерал был одним из немногих, кто умел грамотно воевать и солдат берег, а последнее для Зуева было главным мерилом военного искусства. — Армию сберегу… Возвращайся командовать.

Иван Васильевич не мог знать, что напророчил он только на вторую половину. Комиссар произносил обычные слова, которые говорят в таких случаях, старался только вложить в них больше чувства, чтобы скрасить командарму последние минуты перед расставанием. Генерал Власов и замначальника политуправления стояли поодаль. Они уже попрощались с Клыковым и тактично отошли: пусть простятся эти двое.