Игры в вечность (СИ) - Хайрулина Екатерина. Страница 1
Екатерина Хайрулина Игры в вечность
Аннотация
История о том, как люди играют в богов – создали целый мир, «вот тут у нас будут горы, тут море, а вот тут, вот так, река», слепили из глины человечков, построили им домики, вооружили игрушечными мечами, отправили на подвиги и на войну.
Только время идет, и человечки перестают быть игрушечными. А боги этого еще не замечают, они слишком привыкли…
Пролог
Средь оплывших свечей и вечерних молитв,
Средь военных трофеев и мирных костров,
Жили книжные дети, не знавшие битв,
Изнывая от мелких своих катастроф.
В. Высоцкий
И солнце коснулось тонким лучом края небес на востоке, И начался новый день.
Я долго сидел, вытянув ноги, на шершавом плоском валуне у самой воды. Молчал.
Пришел поговорить, но слова не шли, словно потерялись где-то там, наверху, среди света и шелеста молодой травы. Здесь не место словам, здесь тихо. Только сонно шуршит белоснежная галька, ворочается с боку на бок, тускло поблескивая сквозь темную гладь воды. Пахнет можжевельником, чабрецом и морской солью – да, говорят воды реки солоны как кровь… хотя что за безумец решился попробовать их на вкус?
– Можешь называть реку Стиксом, если хочешь, – однажды сказал Уршанаби, – у нее много имен, и все придуманы людьми.
Стикс? Кое-кто называет – привычное имя сразу ставит все на свои места. Старый демон знает толк в именах, у него самого их сотни. Нет, это не Стикс, ибо и я не Зевс Кронид Тучегонитель, Высокогремящий, нет, всего лишь игрушечный бог игрушечного мира. Хотя громыхнуть могу и я, даже всерьез. Пусть будет просто Река, ведь и он не вполне Харон.
Уршанаби сидит неподвижно, словно уснув, прикрыв золотые птичьи глаза. Сонно шуршит белоснежная галька, лодка покачивается лениво вверх-вниз, тихий рокот потока из глубины. Алый дракон на борту косит единственным глазом.
Впервые увидев, я думал дракон нарисован – старая краска облупилась местами, потемнела, пошла разводами у воды, сквозь киноварь кое-где проступает гнилая доска. А дракон вдруг вильнул длинным хвостом и ушел на глубину, ни брызг ни всплеска, словно тень ушла в тень. Порезвился, вынырнул, беззвучно фыркнул, отряхнулся всем телом – прямо тощий хорек! Игриво блеснул чешуей. И замер. Снова лишь киноварь на темной доске. Все хочу спросить… Харон-Уршанаби усмехается мне. Зачем пришел? Если бы знать зачем. Надо что-то сказать.
– У меня хризантемы никак не цветут, – невпопад жалуюсь я и сам пугаюсь случайных слов, – уже все пробовал, и так и эдак, а они мельчают, сохнут, белой дрянью какой-то покрываются, но цвести не цветут. Дома-то какие красавицы стояли, вдоль дорожки, желтенькие, словно осенние солнышки горят под окнами. Но то дома.
Лодочника словами не удивишь, наверно я не первый здесь такой дурной бог. Может, он знает заранее как оно будет и как было сотни раз до меня. Ведь было? Да наверняка было, не я первый, не я последний. Далекие земли всегда манили людей, тем более такие чудесные земли.
– Скучаешь? – спрашивает он.
– Скучаю, – покорно соглашаюсь я.
Если б ты только знал, лодочник, старый ты демон, как я скучаю. Все бы отдал, лишь бы вернуться.
Нет, вру сам себе, не все. Не отдам. Все отдать не в силах. Могу ведь вернуться, хоть сейчас могу. Уйти. Домой! У меня в кармане, у самого сердца, лежат два заветных ключа – длинный, блестящий – от входной двери, и маленький с потертой пластмассовой верхушкой – от гаража. Триста лет лежат. Никто не знает, что они там… а они лежат.
Ушел бы, но как уйти? Я – это высокое хрустальное небо над головой. Уйду – оно рухнет.
– Я устал, – говорю шепотом, словно боясь спугнуть редкую правду, – мне кажется, мы совсем заигрались. Это все дурь, блажь, взрослые вроде бы люди, а ведь скоро сами перестанем замечать, где кончается сон и начинается явь.
Лодочник чуть усмехается, подаваясь вперед, внимательно щурит золотые глаза.
– А сейчас замечаете?
– Сейчас? – я собираюсь ответить, но нет, только вздыхаю, – сейчас не знаю.
Если бы знать! Раньше думал, что знаю наверняка, что там, далеко, за гранью небес – реальный мир, а здесь, рядом – только игра. Нет, не игра. Игра для нас. А люди живут и думают, что все всерьез. Те, наши люди, красноголовые человечки, резные фигурки на доске. Для них это не игра, не сон. Жизнь. Единственная правда.
– Хочешь уйти?
– Хочу, – вдруг становится обидно, прямо до слез. – Но разве от них уйдешь? Они же как дети, их только оставь.
И так сквозь пальцы все сыпется, мир готов развалиться в наших неумелых руках. Глупые боги, седые дети. Заигрались, слепили роскошные замки на песке, гордимся… но с горизонта уже бежит волна – скоро прилив. Смоет?
– Думаешь, ты сможешь удержать? – на этот раз в расплавленном золоте нет усмешки, лишь искреннее желание знать. Алый дракон на борту внимательно навострил уши, слушает хорек, тоже знать хочет! Я поджимаю губы, стоит усилий найти нужный ответ.
– Не знаю, – признаюсь, скорее самому себе, – но я здесь нужен.
Часть 1Море и солнце
Второй поворот направо, а дальше прямо до самого утра.
Дж. Барри, «Питер Пен»
1
– Долго еще?
Ботинок скользнул в сторону, взметнув до колена брызги липкой грязи. Тизкар едва удержался на ногах, успев ухватиться за ветку терновника – первое, что попалось под руку, зашипел, выругался сквозь зубы, вытаскивая длинные колючки. Капелька крови размазалась по ладони грязно-бурым пятном.
– Эй, царь! – снова заорал он, поправляя на плече едва не ухнувший в лужу автомат, – долго нам еще, а?
Царь даже и не подумал ответить, все так же горным козлом продолжая скакать впереди, по россыпям мокрого щебня и торчащим отовсюду корням, так уверенно, не сбиваясь, словно, по устланным коврами ступеням дворца. Аж зависть берет – вот бы так!
Зависть? Тизкар болезненно сморщился. Да, всю его жизнь – зависть! Уже почти тридцать пять лет как. Он всегда был вторым, всегда стоял на шаг позади. Всего один какой-то паршивый шаг! Они были двоюродными братьями. Но сейчас… Сейчас не в зависти было дело. К той зависти он давно привык, смирился, даже однажды начал радоваться, что все именно так, а не иначе. Пусть. На шаг позади, всего лишь один какой-то шаг, за спиной… Но вот сейчас, все так же смотря в спину царя, становилось страшно. Скачет. Скоро прискачет уже. Эх, царь ты царь, горный козел, поскользнулся бы что ль наконец, сломал бы ногу, и мы бы все вернулись домой. Нога-то что, срастется, все ведь на тебе, как на собаке. Можешь даже не ломать взаправду, не скажем никому. Главное вернуться. Только ведь не вернешься? А? Царь? Сил уже нет на это смотреть. Собрался было окликнуть снова.
– Заткнулся бы ты, Тиз, – сквозь зубы посоветовал Этана.
Едва не пихнул в спину. Тащится следом, челюсть упрямо выставил вперед, накренился, от него за версту шибает потом и мокрой шерстью. Буйвол – он буйвол и есть. Огромный, на целых пол головы выше даже здоровенного Тизкара, мощный, обманчиво неторопливый и неуклюжий на вид, не человек – гора. Но эта гора, когда случалась необходимость, умела двигаться бесшумнее совы, быстрее и точнее стрелы, пущенной умелой рукой.
И этой горе Тизкар доверял даже больше, чем самому себе. Самому себе он вообще мало доверял, так уж вышло. Да, буйвол прав, лучше помолчать. Давай, топай вперед. А то услышат еще.
У края земли, у края небес, боги или демоны услышат – уже не важно. Но если услышат… Тизкар криво ухмыльнулся. Если услышат – кто знает, чем обернется. Уж наверняка Гизиду, хозяин этих лесов, не пощадит их. Как и они не пощадят его стража, разнесут на куски. За тем и пришли.