Темные времена (СИ) - Виноградова Мария Владимировна "Laurewen". Страница 65

Король благодарно кивнул, но охотник, казалось, даже не заметил этого: он был охвачен азартом боя. Грайден впервые видел, чтобы человек сражался с таким упоением, незамутненной яростью и остервенением, которое ему только помогало, а не превращало в беспомощное существо перед лицом врага: он как заговоренный уходил от стремительных ударов Тварей, вился в бешеном танце, а в руках вихрем сверкали парные клинки необычной, изогнутой формы.

Грайден отступил назад – охотник успевал приглядывать не только за ним, но и еще за парой гвардейцев, что деловито кромсали мечами своего противника, а молодой мужчина уже дважды успел избавить их от Тварей, подкравшихся со спины, меткими бросками длинных кинжалов.

Но везение не может длиться вечно, особенно когда рвется сама ткань бытия. Неловко вывернулся из‑под ноги камень, вспыхнул, погасая, выроненный убитым солдатом факел, ослепив на мгновение, и охотник, не произнеся ни звука, отлетел в сторону, оставаясь недвижным. Клинки, прощально вспыхнув, прочертили дугу и канули во мглу за стенами.

Грайден бросился вперед, отмахнулся от крылатки – Тварь звучно впечаталась в стену, потеряв ориентацию, и пропахала глубокие борозды в камне, – и перевернул охотника на спину.

Широкая рваная рана пересекала грудь, и кровь, яркая, алая, по сравнению с черной кровью Иных, мгновенно оказалась на руках короля. Охотник был еще жив, и Грайден завертел головой, пытаясь найти что‑то чем, можно было бы остановить кровотечение, в душе прекрасно понимая, что здесь уже ничем не поможешь – жизнь уходила из тела молодого мужчины стремительно, вместе с кровью.

– Имя, – потребовал король, сам не зная почему.

Охотник неожиданно улыбнулся – слабо, едва заметно приподнимая уголки губ, но Грайден увидел это сразу.

– Все равно всех, кто хранил чужие жизни, не запомнишь, – тихо, отчетливо произнес молодой мужчина, и вздрогнул. – Я и так здесь задержался – меня давно уже ждут за гранью.

Взгляд серо‑зеленых глаз застыл, стекленея.

Грайден видел смерть, принимал ее, как должное – все имеет свое начало и свой конец, – но сейчас ощущение неправильности происходящего едва не заставило его взвыть в голос. Он закрыл глаза погибшего охотника и, покачиваясь, поднялся. Ярость поднималась в душе, подобно шквальному ветру – сметая все на своем пути, разрушая преграды.

Тяжело вздрогнули стены, и ворота разлетелись в щепки от страшного удара снаружи: несколько Тварей, размерами превосходящие всех, кого Грайден когда‑либо видел, разметали крепкое дерево, обшитое стальными полосами, в стороны и вломились внутрь. Между лапами гигантов сновали более мелкие Твари, без сомнений вцеплялись в своих жертв, ошарашенных и озадаченных столь быстрым поражением.

Король метнулся прочь, в переплетение улиц, туда, где были установлены ловушки и капканы, да и спрятаться там было куда легче. Несколько пузырьков с алхимической смесью тихонько звякали в карманах, и король вытянул один, бросая его за спину. Сзади послышался яростный рев – судя по всему, так поступил не он один, и Твари были недовольны коварным ходом своих противников. Это позволило мужчине скрыться, выиграв еще несколько мгновений жизни.

Дальнейшее слилось для него в один бесконечный кошмар, из которого ему никак не удавалось вырваться: он устал, тело переставало слушаться, а верный клинок мерцал все тусклее, слабее, словно чары, заключенные в нем, иссякали. Он помнил лишь череду оскаленных пастей и убивал – не сражался, нет, – просто кромсал своих врагов, даже не запоминая и не понимая, где он и кто рядом с ним: они все время менялись. И охотники, и мальчишки, их ученики, и испуганные, но полные решимости гвардейцы, мастеровые, неумело сжимающие в натруженных руках мечи – гибли, уходили из его жизни, а он их даже не запоминал. Просто душа рвалась в клочья, превращалась в никому не нужную изрешеченную ударами тряпку, и силы и уверенность покидали его.

Когда он был готов опустить клинок и просто закрыть глаза, принимая неизбежную смерть, небо расцветилось радугой – меч в руках отозвался радостным сиянием, наполнился разливающейся в воздухе мощью, окружил своего хозяина тонкой, непреодолимой пленкой заклятия, и король обессиленно опустился на землю.

Чары кипели в небе, горящими стрелами падали вниз; темные силуэты мелькали в отсветах полыхающей по всему городу магии, но Твари рвались вперед, сминали сопротивление, рвали пришедших на помощь фейри – тогда Грайден уверился в том, что рассказы о неуязвимости волшебного народа – досужие вымысли и сказки.

А потом небо упало на землю. Просто рухнуло вниз голубоватой вспышкой, полыхнуло до самого горизонта – и Твари истаяли, клочьями дымки смешались с утренним туманом.

Первые лучи обновленного солнца робко скользнули по зажмуренными глазам стоящего на коленях короля, и он понял – тьма больше не вернется.

* * *

Исэйас сомневался. В самом себе, а точнее – в возможности внятно и связно мыслить; в Ролло, что готов был лезть в самое пекло, лишь бы догнать самовольного охотника; и уже тем более в Хесе – этот проклятый фейри был абсолютно точно не в своем уме!

Послушник и оборотень в замешательстве стояли прямо перед входом в пещеру. Нельзя сказать, что он нагонял ужас на всякого, кто имел неосторожность к нему приблизиться, но неприятности темный провал сулил уж точно. Из черной пасти неизвестности тянуло сыростью и затхлостью, а ступни обвивали цепкие щупальца холода – едва заметная зеленоватая дымка у самой земли лениво перекатывала волны тумана.

Исэйас переступил с ноги на ногу, задумчиво повел носом, сморщился и чихнул. В замешательстве обернулся на стоящего неподалеку Ролло и удивленно прищурился: оборотень выглядел озадаченным. Прижимал уши к голове, чтоб через мгновение вновь насторожиться, словно его звериная природа чуяла что‑то, что не мог осознать разум человека, заключенный в тело животного. Послушник, затаив дыхание, следил за баггейном, но тот вскоре разочарованно клацнул зубами и неторопливо потрусил прямо ко входу в пещеру.

– Ну что, так и будем здесь стоять? – осведомился огромный волк и энергично встряхнулся: Исэйас словно воочию увидел азартный блеск глаз Ролло‑человека перед боем, когда он, как уже успел выяснить парнишка, ласково, словно верную любовницу, поглаживает рукоять клинка. – Думаешь, Наблюдатель усовеститься и добровольно выйдет на усекновение за пределы места, в котором его сила велика настолько, что может пробить брешь в гранях Мира?

Исэйас смущенно потупился, но преодолеть холодок нехорошего предчувствия, ползущий вдоль позвоночника, было не так‑то просто, как и заставить себя шагнуть вперед. У мальчишки создавалось впечатление, что все, что происходило с ними до этого – лишь глупая игра, детская возня, а сейчас впереди – черта, из‑за которой больше не будет возврата. Он не знал, сможет ли сохранить жизнь хотя бы себе, и уж точно не надеялся, что они смогут преодолеть бездну, что разворачивалась прямо под ногами, без потерь, но уверенность в невозможности остаться прежним крепла в нем с каждым мгновением. И впервые за прошедшее время Исэйасу стало по‑настоящему страшно – до дрожи в ногах и судорожно бьющегося о клетку из ребер сердца, мечущегося в груди, как перепуганная птаха. Почти как тогда, когда по рукам струилась теплая кровь, вместе с жизнью уходящая из тела раненного Паучихой Хеса, но в этот раз краем сознания он чуял что‑то куда более страшное и темное, надвигающееся быстро и неумолимо, как настигающий беззащитную жертву хищник.

Ролло прищурился, и послушник вздрогнул – ему показалось, что оборотень начнет сейчас насмехаться над его ужасом перед тем, что должно произойти: ведь баггейн не ощущал угрозы, нависшей над ними и снисходительно наблюдающей, как глупые мошки летят в заранее расставленную западню. Но он ошибся. В желтых глазах волка он не увидел ни тени ехидства, лишь сочувствие и непонятная ему теплота.