Охранитель - Мартьянов Андрей Леонидович. Страница 55

Странная позиция для тертого–перетертого инквизитора сделавшего карьеру в Авиньоне! Главный закон садка со скорпионами, который представляет из себя курия и Папский двор гласит: ни единого лишнего слова. Никому. Никогда. И уж особенно таким как…

Как кто?

Личность Жана де Партене, барона де Фременкур, исходно поставила Рауля Ознара в логический тупик. Судя по манерам, воспитанию, безупречному знанию языков и начитанности этот человек достиг уровня магистра Сорбонны. Что несовместимо с ремеслом военным, а его милость вне любых сомнений обращается с клинком не хуже, чем с собственной рукой. Если в Европе днем с огнем и сворой гончих еще можно найти рыцаря, получившего шапку доктора Семи Свободных Искусств, то человек с юности посвятивший себя наукам и решивший затем влиться в ряды воинства короля — нонсенс. Или — или.

Хорошо, допустим, Партене действительно прошел Дорогами атребатов из некоего умозрительного «будущего» в материальное настоящее — в этом брат Михаил как раз сомнений не испытывал, видимо имея серьезные, подтвержденные опытом, основания верить барону на слово.

Рауль знал о концепции времени как таковой, — чай не варварская и не языческая эпоха, когда время полагалось строго циклическим и считали по урожаям или правлениям римских консулов! Наука на месте не стоит, — просвещенный XIV век на дворе! — но представить себе временной разрыв в целых шесть с половиной столетий Рауль был не в состоянии. Шесть веков тому назад — пожалуйста: мажордом Карл Мартелл, Пипин Короткий, вторжение арабов в Аквитанию! Всё это зафиксировано в летописях! Это было , чему есть неоспоримые свидетельства уважаемых хронистов!

Но будущее? Будущее, где запросто можно встретить Бэконовские «повозки без тварей борзо влекомые нутряным напором »? Махины на воздусех плывущи? Чудо–лекарства, излечивающие за день–другой от чумы?

Это разум принимать отказывался.

Или все–таки это не будущее, а другой мир из цепочки аристотелевской «бесконечности», которую Аристотель сам же и опроверг?

Между прочим Жан де Партене признался, что верует во Иисуса Христа, пускай и отправляет «Восточный» или византийский обряд. Брат Михаил утром от этого факта беспечно отмахнулся и настоял, чтобы барон все–таки кратко исповедался и принял причастие — не помешает, а Церковь Константинопольская хоть и раскольничья, но создана апостолами и в ересь не впала. Так что давайте сын мой, кайтесь — я православных уже исповедовал в Сербии, и ничего, спаслись…

Откуда знаю, что спаслись?

Оттуда.

Доминиканец небрежно ткнул пальцем в потолок.

…А вы Рауль прогуляйтесь пока за дверь: таинство как–никак.

Спустя кварту брат Михаил вышел из помещения аптеки задумчивым, но приободренным. Тогда–то и было дано распоряжение ничего от мессира барона не скрывать.

… — О чем задумались маэстро, на середине нотной строчки? — размышления Рауля прервал голос его милости. Пальцы делали свое дело почти без участия разума: раздвинуть рану, вычистить от остатков гноя, промыть, поставить новый дренаж. Как славно, уже и не подкравливает, а выделения прозрачные: зараза исчезает буквально на глазах! — Не обращайте внимания, это первая строфа из сонета малоизвестного, но очень хорошего стихотворца грядущих времен. Вы чем–то озабочены, мессир Ознар.

— Вскоре начнут звонить Повечерие, — мэтр покосился на едва приоткрытые ставни аптеки. Смеркалось, тусклый свет пасмурного дня сменялся траурным пурпуром надвигавшейся тьмы. — Жди гостей.

— Трость в доме найдется? — деловито осведомился барон. — Двигаться мне пока трудно, но я смогу спуститься в подвал. Хотелось бы послушать откровения комтура де Лангра. У меня есть отдельный счет к храмовникам. Хотелось бы его оплатить и закрыть.

В глазах Жана де Партене сверкнула льдисто–голубая, холодная–прехолодная искорка. Страшная искорка, нечеловеческая.

— Вам–то что они сделали, сударь? — искренне удивился Рауль, сделав вид, будто не заметил синеватого огонька в зрачках барона. Магией, впрочем, тут и не пахло: некая внутренняя, неизвестная мэтру сила.

— Из–за них мне пришлось убить старого и проверенного друга. Не думайте, мэтр Ознар, что Дороги ведут только в Аррас. Однажды они привели меня в подвалы парижского Тампля. Векселя доселе не оплачены.

— Не дергайтесь, — Рауль легонько ткнул локтем в грудь его милости, пытаясь не выказать собственного волнения. — У меня ланцет в руках, а рядом бедренная становая жила! Ваша, между прочим! Еще полдюйма и векселя пришлось бы передавать наследникам!

Барон угрюмо замолчал и до окончания перевязки не произнес ни слова.

* * *

Черная крытая повозка остановилась не на Иерусалимской, а на улице Сен–Обер, с которой был еще один вход в дом. Арриго ди Джессо спрыгнул с козел, постучал как условлено — тук–тук, тук.

Дверь приоткрылась, на пороге стоял Рауль со свечой в руке.

— Привезли?

— Да, да, — нетерпеливо сказал Арриго. — Быстрее, никто не должен заметить!

Любезничать с Сигфруа де Лангром не стали: руки комтура связаны за спиной, на голове грубый холщовый мешок. Судя по недовольному мычанию, рот заткнут кляпом.

Не задохнулся бы — именно в этом смысле мэтр и высказался.

— Не учите меня обращению с пленниками, — огрызнулся сицилиец. — Первый раз, что ли? Куда вести, показывайте!

Подвал был ярко освещен — свечи, лампы с серебряными отражателями–зеркальцами. Братья ди Джессо молча кивнули барону де Фременкур, не выказав удивления его присутствию: преподобный наверняка оповестил. Ролло фон Тергенау остался наверху, в аптеке, ждать брата Михаила.

Де Лангра усадили на тяжелый деревянный стул, приткнули в угол. Танкред ди Джессо взял принесенную с собой сумку, подошел к одному из пустующих столов и начал раскладывать инструменты, способные довести до сердечного приступа любого гуманиста и филантропа.

Господин барон поглядывал с интересом и пониманием — видимо был знаком с устрашающим набором железяк, призванных развязать язык самому неразговорчивому упрямцу.

— Его преподобие задерживается, — говорил Раулю бедный и явно встревоженный Арриго. — Неблагочиние в монастыре францисканцев, его срочно вызвали в обитель… В городе неспокойно, мэтр. Что–то происходит. Что–то очень нехорошее.

Рауль промолчал. Причина беспокойства дона Арриго очевидна: с годами у наемников вырабатывается чутье на опасность будто у матерущих волков, способных уйти от самого опытного и настойчивого охотника. Братья–миряне не могли не заметить пугающих изменений в Аррасе, начавшихся ко второй половине дня — пока ничего явного, признаки грядущего апокалипсиса еще туманны, но столица графства словно бы погружается во мглу, из которой нет и не будет возврата.

В осязаемую, вязкую мглу небытия.

Жутко представить, что готовит городу наступающая ночь.

— Хотел бы пожелать всем присутствующим доброго вечера, но язык не поворачивается, — брат Михаил объявился две кварты спустя, в сопровождении неизменного Жака. — Прошу простить мэтр: я и брятья–миряне вынуждены избрать ваш дом временным пристанищем. Возвращаться в коллегиату невозможно.

— Почему? — вытаращился Рауль. — А как же с прочими сотрудниками Трибунала? Люди архидиакона и сенешаля ворвались в монастырь?

— Нет, — отрезал преподобный. — Всё гораздо хуже. Потом… Шевалье де Партене, подойдите!

Барон, опираясь на приспособленный в качестве трости черенок от кухонного ухвата, остановился рядом с инквизитором. Молча вздернул брови — мол, чего изволите, преподобный?

— Жанин, — шикнул брат Михаил. — Жанин Фаст. Помните наш разговор? Она… Причастна ? Я правильно догадался? Жанин открывает Дороги?

— У нас таких людей называют «аргусами», — понизив голос ответил Жан де Партене. — Это не ремесло, не призвание и никакая не магия. Природное, врожденное умение. Объяснения займут добрых два часа и нет в нынешнем языке терминов, способных растолковать суть.

— Попробуйте. Я настаиваю. Говорите непринужденно, здесь нет лишних ушей. Мессира де Лангра в расчет не берем — он уже мертв. Вопрос только в том, покинет он бренный смертный мир после мгновенного удара стилетом, или комтура вплотную познакомят с игрушками, с которыми так невинно забавляется Танкред ди Джессо. Итак?