Обретение судьбы - Белл Клэр. Страница 36

Ратха крепко закрыла глаза, но это не помогло ей закрыться от правды. А Костегрыз продолжал говорить:

— Я еще во время позапрошлой встречи понял, к чему идет дело. Поэтому и решил держаться в стороне. Я чуть не умер с голода, но понимал, что без меня у них никогда не получится перебить пастухов и забрать скот. Так и вышло. — Костегрыз помолчал. — Ты помнишь, какими частыми и свирепыми были набеги в последнее время? А ведь тогда лишь небольшая часть Безымянных хотела уничтожить племя. Но сейчас серебристого поддерживает большинство.

Ратха смерила его презрительным взглядом.

— Значит, они потерпели поражение только потому, что тебя не было с ними?

Пта

!

— Ничего, зато от лишнего разума зависит очень многое. Я ведь племенной по рождению, Ратха. Я достаточно долго прожил с нашим народом, чтобы понимать, как они мыслят, и что могут предпринять. Безымянным нужны мои знания.

«С нашим народом, — медленно повторила про себя Ратха, не сводя глаз с Костегрыза. — Он называет племя своим народом...»

Она стремительно повернулась к Костегрызу, ее отчаяние превратилось в лютое бешенство.

— С какой стати ты заботишься о племени? — зашипела она.

— Ни с какой, — ответил он, и его взгляд был холоден, как лед. — Я не испытываю никакой любви к племенным. Я считаю, что они существуют только для того, чтобы давать нам пропитание. Это единственное, что меня заботит. Если племя погибнет, мы тоже погибнем. Это правда, но остальные Безымянные слишком глупы, чтобы это понять. — Он прищурил глаза. — Ты единственная, кто переживает за судьбу племени. Очень жаль, что Меоран уничтожил свою единственную надежду на спасение, изгнав тебя.

— Что ты хочешь этим сказать? — рявкнула Ратха.

— Сама догадайся.

Она прижала уши и опустила голову. У нее испуганно ёкнуло сердце, когда далеко наверху послышались крики.

«Они ищут нас», — поняла Ратха.

Костегрыз дотронулся до нее, и она отшатнулась.

— Ратха, — тихо сказал он, и она подняла на него глаза. — Племя обречено. Ты ничего не можешь изменить, поэтому перестань думать об этом. Ты будешь жить.

— Но как? Стану разбойницей и помогу вам перерезать пастухов, с которыми когда-то пасла стада?

Костегрыз подождал, пока она успокоится, а затем сказал:

— Ты не можешь заботиться о них, Ратха. Заботься о себе. Жизнь с Безымянными не слишком приятна, зато твое брюхо всегда будет сыто. — Его голос, тихий и беспощадный, звучал у нее в ушах, от него не было спасения. — Племя изгнало тебя, как когда-то изгнало меня. Они собирались тебя убить. Ты забыла? Разве их глаза и клыки были менее свирепы, чем глаза и клыки Безымянных?

Ратха жадно впитывала каждое его слово. Вопросы Костегрыза пробудили давно уснувшие воспоминания и наполнили их силой, так что они запылали перед ее глазами, как факел, некогда зажатый в ее пасти.

Ратха снова стояла перед кланом и видела ненависть в обращенных на нее взглядах. А потом из толпы раздался знакомый голос, который предал ее, и Ратха вновь содрогнулась всем телом.

Тот голос, единственный... голос Такура.

Она стиснула зубы, чувствуя закипающую ярость. Ратха знала, что воспоминание о глазах Такура, беспомощно обмякшего в пасти Меорана никогда не изгладится из ее памяти. Почему Меоран не убил его тогда? Все племя заслужило смерть, а Такур — больше всех!

Низкое рычание закипело в ее глотке.

— Ну вот, ты все вспомнила, — тихо сказал Костегрыз.

Она посмотрела на него, сощурив глаза.

— Куда мне теперь идти?

— Куда хочешь. Если пойдешь со мной, я спрячу тебя на ночь.

— А как же совет? Ты ведь сказал им, что знаешь, кто прятался в пещере?

— Скажу им что-нибудь, чему они с готовностью поверят. Не забивай себе голову, это моя забота.

— Тогда я тоже пойду на совет, — решила Ратха. — Им нужны те, кто умеют думать и говорить. Может быть, я стану вашим вожаком.

— Вожаком? Ты?

Пта

!

Ратха стиснула зубы, гневно глядя на него. Костегрыз был прав, он мог настроить совет против нее. Это будет совсем несложно, ведь она до сих пор чужая среди Безымянных.

— Ты можешь охотиться с нами, — продолжал Костегрыз, — но даже думать забудь о месте вожака! Твое место среди самых низших Безымянных. Ты не будешь говорить о племени. И вообще не будешь разговаривать, чтобы не выдать, кто ты такая и откуда взялась. Только так ты можешь быть в безопасности.

— Может быть, мне еще перепачкать морду грязью, чтобы скрыть свой разумный взгляд? — завизжала Ратха. — Или внушить самой себе, что я такая же безмозглая, как те, которых я видела?

Костегрыз твердо посмотрел на нее.

— Ты будешь сыта. Это я тебе обещаю.

Ратха поплелась вниз по склону следом за ним. Глотка у нее горела, лапы были, словно каменные. Она снова и снова вспоминала ту юную кошку, которая когда-то принесла Красный Язык в свое племя.

Больше всего на свете ей сейчас хотелось бы вернуть своего питомца.

Но словно бы в насмешку над ее воспоминаниями о веселом ярком пламени, над горами сгущался мягкий туман, делавший все кругом тусклым и бесформенным. Надежды не было. Она больше никогда не найдет своего питомца.

Ратха повесила голову и зашагала вперед.

10

Прошло много дней, и вот наступил вечер, и солнце село, и тени от леса поползли по лугу. Очертания деревьев вытянулись и утончились, став похожими на когти, подкрадывающиеся к стаду и пастухам, сбившимся в плотную кучу посреди луга.

Ратха лежала в укрытии вместе с другими Безымянными. Они прятались в лесу и ждали наступления ночи. Солнце догорало над кронами деревьев, и просачивавшийся вниз свет постепенно бледнел и таял. Очень скоро должен был прозвучать сигнал к нападению.

Ратха пошевелилась, пытаясь отстраниться от костлявого бока, слишком тесно прижавшегося к ней. Она сморщила нос, брезгуя кислым запахом грязной шерсти и гнилых зубов. Потом сердито покосилась на серошкурую. Старуха ощерила пасть в отвратительной ухмылке, лишенной малейшего следа осмысленности или веселья. Когда Безымянные покинули скалу совета, серая прицепилась к Ратхе, бросив пестрошкурого котенка, с которым путешествовала до этого. Ни угрозами, ни побоями Ратхе не удалось отвадить ее от себя.

Слезящиеся глаза старухи тускло вспыхивали от радости всякий раз, когда Ратха подавляла дрожь омерзения или отстранялась от нее.

«Меня тошнит от ее вида и запаха, — с тоской подумала Ратха. — Она знает об этом, и ей это нравится!»

Отвернувшись от зловредных старушечьих глаз, она стала смотреть на пастухов, снующих вокруг стада, но ничего не помогало — близость старой серой кошки висела над ней, словно туча, отравляя воздух.

«Нет, меня раздражает не ее старость, не грязь и даже не ее гнилые зубы, — продолжала размышлять Ратха. — В нашем племени были и старые, и грязные, и вонючие. Но даже у самых зловонных наших стариков в глазах светилась мудрость, и я уважала их за это. В этой старухе нет мудрости, и она всю жизнь прожила с этой ужасной пустотой внутри. Она ничего не знает и умеет только терзать меня за то, что я ее боюсь».

На лугу заблеяли трехрогие. Ратха смотрела, как пастухи еще плотнее сомкнули кольцо вокруг стада. Они тоже знали, что скоро будет набег.

Листья зашуршали перед носом у Ратхи, и она осторожно выглянула из-за куста. Она избегала задерживаться взглядом на отдельных пастухах, из страха узнать кого-то из них.

«Теперь я одна из Безымянных! — яростно твердила себе Ратха. — Я им враг!»

Но она не могла не думать о Фессране и Такуре... хотя думать о нем было особенно мучительно. О Костегрызе она тоже не хотела думать.

На совет она шла вместе с ним, как супруга и как равная. Но теперь Костегрыз был среди элиты совета, а Ратха очутилась в обществе низших Безымянных, и должна была делать вид, будто ничем не отличается от них.