Страж - Калбазов (Калбанов) Константин Георгиевич. Страница 10

Развернулся и размашистым шагом, как человек, чем-то сильно разозленный, покинул трактир. Похоже, прознав о происшествии, старик быстро сложил два и два и тут же принялся разыскивать купца, сделавшего у него заказ, чтобы отдать деньги.

Купчина ошарашенно посмотрел по сторонам, словно спрашивая, как это все понимать. А что тут неясного? Прежде чем пнуть незнакомого человека, который тебе ничего не сделал, подумай, стоит ли оно того. Не выйдет ли тебе это боком.

Стражники и трактирщик злорадно ухмылялись.

– Ох, купец, и как только ты состояние-то себе нажил, – покачал головой капрал. – Сдается мне, с местными торговцами у тебя дела не сладятся, и у ремесленников наших ничегошеньки не купишь. Так что возвращайся к себе в столицу или следуй куда следовал. До вечера, Адам.

– В ночь сегодня? – искренне удивился трактирщик.

– Жан приболел, придется подменить.

– Ну тогда до вечера.

Купец, про которого все словно позабыли, посидел еще с минуту, потом встал, нахлобучил на голову берет и с недовольным видом вышел на улицу.

Вскоре Адаму уже было не до купца с его непонятными требованиями. Пусть радуется, что все так удачно для него обернулось. Грэм, в сущности, прав. Побили бы купчину как пить дать. Может, насмерть и не забили бы, но без увечий не обошлось бы. А тогда жди беды. Такое началось бы… Впрочем, некогда об том думать – вон работники толпой повалили. Пообедают быстренько – и опять на работу. Те, кто поприжимистей, носят снедь с собой, но хорошие работники предпочитают расстаться с мелкой монетой, нежели перебиваться всухомятку куском хлеба да сыра. Тот, кто работает от души, предпочитает и хорошо питаться. К тому же вскладчину куда выгоднее получается.

Наконец поток схлынул, и трактир снова погрузился в полудрему. Редко кто заглянет опрокинуть кружечку пива. В других трактирах есть свои завсегдатаи, забулдыги распоследние, которые ради выпивки готовы последнюю рубаху с себя снять, но здесь такого не водилось. Ныне покойный отец Адама, прежний хозяин трактира, после переезда сюда начал было их привечать, наливать в долг, как раньше на прежнем месте, да только матушка Аглая (тогда еще совсем молоденькая, да и матушкой ее никто не величал) воспротивилась этому. Стала сама не своя: и без того вечно хмурая, а тут еще трактира начала сторониться. Уйдет на улицу без кусочка хлеба и весь день ходит с ребятишками. Те вокруг нее вились. И ночевать не идет, а ведь у самой грудничковый младенец на руках. Всякий раз, когда она пропадала, отец Адама на дыбки взвивался, лично по улицам бегал, разыскивал ее и с трудом упрашивал пойти домой. Но та упиралась до последнего, требуя выпроводить всех пьяниц. Трех раз оказалось достаточно, чтобы путь сюда забулдыгам был заказан навеки.

Поначалу над старым трактирщиком потешались. К безумной молодке относились с подозрением. Если кто-то видел рядом с ней свое дите, сразу выбегал на улицу и уводил чадо, от греха подальше. Какой нормальный родитель оставит ребенка с умалишенной? Но потом все само собой устоялось. Лишив Аглаю разума, Господь одарил ее любящим и заботливым сердцем, а главное – лекарским даром.

Случилось, что Жиль, знатный сапожник и отец большого семейства, занедужил. Жили они зажиточно, сапоги мастера стоили дорого, так что на лекаря не поскупились. Он ведь науку старшенькому еще не успел передать, так что благосостояние семьи на нем держится. Но лекари отступились, поставив диагноз – порча. Да не абы какая, а наложенная темным мастером. Очевидно, Жиль крепко на мозоль кому-то наступил, раз взяли на себя непосильный труд найти темного.

Уж отчаялись и начали присматривать место на кладбище, перебирая последние мелкие монетки, когда в дом вдруг без приглашения вошла безумная Аглая. Вот так ее тогда и прозывали. Вошла – и прямиком к больному. Прильнула к нему и улеглась рядом, поглаживая по лицу и что-то лопоча.

Ох что тут началось!

Поначалу супруга Жиля опешила от такой беспардонности, а потом спохватилась. Да и чувство бабье взыграло, чего уж там греха таить. Она-то хоть и при силе, но уже в годах, а тут молодка совсем, вся из себя ладная, хотя и немного худосочная, – под бок к мужу! Ей бы вспомнить, что тот при смерти лежит, какая уж тут ревность, да куда там! Вскинулась так, что весь квартал на уши поставила. Вышвырнула безумную на улицу, но не тут-то было – та обратно в дом рвется. Ее по спине метлой – а она только поскуливает и все равно в дом просится.

Благо весть донесли до отца Адама. Тот сорвался с места и как ошпаренный понесся по улице, едва успев кликнуть вышибалу. Что к чему, сообразил быстро. Притащили они вдвоем умирающего в трактир и определили в комнате Аглаи. Та сразу к сапожнику под бочок, обняла и давай щебетать, как птаха, да лицо поглаживать.

Всю ночь оборону трактира держали. Два патруля стражников подтянулись. Народ до утра никак угомониться не мог. А утром все и ахнули. Выходит Жиль, на своих ногах, с румянцем на щеках, только худой больно. Ну оно и понятно, болезнь все забрала. А вот самой болезни и след простыл. Тогда-то всем и открылось, что безумная Аглая в свое время спасла трактирщика и всю его семью. Но дом они вынуждены были покинуть, потому как оставаться в нем она ни в какую не желала. Хемрод для проживания Аглая выбрала сама. Поглядела на город издали и захотела в нем остаться. Хоть убей трактирщика, а он от нее не отступится…

Дверь опять распахнулась, и в трактир вошел какой-то слуга – по всему видать, из богатого дома. Одежда из дорогой ткани, в берете торчит перо диковинной птицы. Да и повадки… Знает цену себе, а скорее – своим господам.

– Трактирщик, здесь ли проживает лекарка Аглая? – О как! Экий красавец высокомерный, носом чуть ли не до потолка достает.

– А если здесь?

– Вели ей немедленно собираться. Ее требует к себе барон Мерхайм.

– Тут ведь какое дело, парень… – Слугу аж передернуло от такого вольного обращения. Ну да это его проблемы. – Я ведь матушке Аглае не указ. Проживает она у меня, это так, да только живет, как ей сердце положит. Передай его милости, что, коли в ней надобность возникла, пусть сам приезжает.

– Как ты смеешь…

– Да не смею я, не смею, – примирительно поднял руки Адам. – Да только или так, или никак.

– Послушай, я ведь не могу с этим вернуться к его милости, – видя, что должного эффекта его появление не произвело, сразу пошел на попятную слуга.

– Понимаю, но помочь ничем не смогу. И никто не сможет. Как я понимаю, случилось что-то нехорошее, раз уж матушка Аглая понадобилась.

– Дочка барона серьезно больна. Его милость уж столько лекарей призывал, да все отступились. Вот прослышал, что ваша лекарка чудеса творит. Ты не подумай, я ведь не в замок ее собираюсь везти. Барон с супругой и дочкой в городе, остановились в гостинице «Золотой петух», что в центре.

– Понимаю. Место очень достойное, большие и светлые комнаты, превосходная кухня, вышколенная прислуга. Отличный выбор, там и королю не зазорно остановиться. А у нас тут хоть и чисто, но бедно.

– Я тебя понял. Ты не переживай, его милость и тебя одарит, ты ничего не потеряешь.

– Вот чудак. Говорю же – не хозяин я ей. Хочешь – обожди ее, попробуй сам уговорить.

Слуга не поверил. Дождался матушки Аглаи. Вот только, выслушав все его увещевания и просьбы, она посмотрела на него непонимающими глазами и перевела взгляд на Адама, мол, объясни, что хотят-то. А потом вдруг заговорила:

– Мы сегодня с ребятишками купаться на звонкий ручей ходили. Подружились с ужиками. Они такие интересные. Поначалу и детки и ужики перепугались друг дружки, а потом я их познакомила и мы с ними играли. Завтра опять пойдем, они нас ждать будут.

– А это правда ужики, матушка Аглая? Не напутала, часом? Завтра с вами Грегора отправлю.

– Ладно. Только пусть у мамы обязательно тряпицу возьмет, и побольше, а то как в воду залезет, у него тут же нос начинает течь.

Ага, была такая беда у громилы Грегора в детстве. Все они для нее оставались детьми неразумными, за которыми глаз да глаз. Ох и позору-то! Но Адам и не подумал отстраниться, только зыркнул сурово на ошарашенного слугу, когда матушка Аглая наслюнявила тряпицу и полезла вытирать пятнышко на щеке трактирщика.