Маг Эдвин и император (СИ) - Зинченко Майя Анатольевна. Страница 27

— Спасибо, господин! — парень кинулся ко мне и прежде чем я отдернул руку, успел ее поцеловать.

— Прекрати! — я оттолкнул его. — Беги, пока я не передумал. Или хочешь получить молнию в зад для пущего ускорения?

Ускорение ему было ни к чему. Он понесся в деревню с такой скоростью, что обогнал бы самого резвого скакуна на свете. Император в нетерпении взялся за поводья, намекая, что мы тратим зря время. Дорога в деревню осталась позади, а вместе с ней и мои мысли о недавнем происшествии. Я быстро забываю подобное. Если помнить обо всех неприятностях что происходят очень скоро не останется места для приятных вещей.

— Ваши методы воспитания впечатляют, — проронил Фаусмин. — Думаете, он в самом деле признается в том что натворил?

— На его месте я бы так и сделал. К тому же многие видели его на тракте, а трок разлетелся в щепки — такое скрыть невозможно. Думаю, что этот день он запомнит надолго.

— Потому что присесть не сможет еще месяц, — вставил император. — Кстати, как вы относитесь к телесным наказаниям?

— Если вы имеете в виду недавний указ о публичной экзекуции карманников, то положительно. Стоит появиться в Регуме, как меня тут же пытаются обчистить, даже не взирая на мантию волшебника.

— Нет, я имел в виду наказание подростков во время учебы. Ордена уже давно практикуют порку послушников.

— Не только ордена. В начальных школах порка тоже процветает.

— Откуда вы знаете?

Вместо ответа я выразительно посмотрел на него.

— У вас случались проблемы с учителями? — Фаусмин был сама деликатность.

— Скорее это у них случались проблемы со мной, — проворчал я. — До того как попасть в школу для будущих магов, я три года проучился в обычной начальной школе, обучаясь чтению и письму. Всему этому я выучился в течение трех месяцев, а остальное время или сидел выпоротый в карцере до конца занятий или беспрестанно мыл полы в наказание за очередную провинность. На уроках я появлялся редко. Учителя вздохнули с облегчением, когда меня забрали маги.

— Что же такого страшного вы делали? — в голосе императора послышалось любопытство. — За что можно сажать в карцер… Сколько вам было лет?

— Семь.

— За что можно сажать в карцер семилетнего ребенка?

— Я всегда говорил то, что думал. Не выносил рамки, бессмысленные ограничения. Вдобавок, у меня было обостренное чувство справедливости вынуждавшее вмешиваться в частые драки между ребятами. Так как магические способности уже тогда начинали давать знать о себе, то вмешательство не проходило бесследно. Не сумев совладать с силой, я неоднократно бил стекла, переворачивал столы, а однажды поджег крышу. По-моему приказу голуби атаковали директора, который хотел, чтобы мы целовали ему руки при встрече. Да много чего было… Даже в том, что я не делал, все равно обвиняли меня. По привычке.

— Вы страшный человек, — давясь от смеха, заметил император. — Кто бы мог подумать, что степенный и уважаемый Прозрачный маг Эдвин был настоящим хулиганом?

— Некоторые из моих прежних учителей еще живы. Однако если поговорить с ними теперь, они будут уверять вас в том, что я был их лучшим учеником и любимцем.

— Ничего удивительного, ведь вы стали знамениты, могущественны. Они хотят думать, что в этом есть их заслуга. А как складывались ваши отношения с волшебниками?

— С переменным успехом. Безусловно, школа магов — это лучше, чем обычная школа, но восхищение моими успехами со стороны преподавателей перечеркивала ненависть со стороны детей из знатных семей. Это унизительно, но нас четыре года подряд вносили в списки исходя из принадлежности к сословию. Мое имя было в самом конце.

— Я не знал о существовании таких списков. Мне очень жаль.

— Ничего, потом университет настоял, чтобы это практику отменили, — я махнул рукой. — Что было, то было и уже не вернется.

— А вам не хотелось узнать, что стало с теми, кто был вначале списка?

— Я и так знаю. Один спился и пять лет назад умер оттого, что осушил десятилитровый кубок красного вина. Другого разорвал на охоте кабан, а третьего заколол ревнивый муж. Те, кто живы, ведут бессмысленное существование богатых, знатных наследников древних уважаемых родов. Зачем спрашивается, они хотели стать магами? Те силы, что у них когда-то были теперь растрачены впустую.

— Детей со способностями все равно нельзя оставлять без присмотра.

— Вот и пусть их обучают частным образом. Сейчас в магической школе учится один мой знакомый. Это талантливый медиум, который далеко пойдет, если обеспечить ему достойные условия. Но он сирота, о его родителях ничего не известно, а приемным отцом является бедный рамедийский священник. В школу этот мальчик попал благодаря моей протекции. Если бы не это, его жизнь стала бы адом. Представляете, сын герцога и безродный сирота, сидящие за одним столом?

— Вы выросли, но внутри остались прежним. Чувство справедливости по-прежнему дает о себе знать.

— Полагаете, это плохо?

— Вы тоже можете ошибаться. Вдруг, настаивая на своем вы не правы?

— Это я как-нибудь переживу. Потом мне не так уж часто приходится принимать решения и соответственно ошибаться.

— Да, реже, чем мне… — грустно вздохнул Фаусмин, но тут же спохватился. — Но я не ошибаюсь. Император никогда не ошибается.

Все же, в нашем правителе есть что-то человеческое. Немного, но есть.

Тут меня разобрал громкий смех, заставивший уткнуться в гриву лошади. Животное недовольно мотнуло головой и замедлило темп. Белка, разглядывавшая нас с еловой ветки, фыркнула и убежала.

— Эдвин, что с вами? — озадаченно спросил Фаусмин.

— Подумал… — сквозь смех сказал я, утирая выступившие слезы. — Вернее представил. Если бы только все эти напыщенные болваны тогда знали, что мне вот так в неофициальной обстановке доведется ехать с вами, у них бы случился смертельный разлив желчи.

— Но вы никогда не сможете рассказать об этом. Наше путешествие тайное, — напомнил император.

— Конечно, Ваше Величество.

В тот день мы проехали немало. Ближе к вечеру поток торговцев сошел на нет и тракт можно было назвать пустым. Одинокие путешественники спешили укрыться за стенами постоялых дворов не желая мерзнуть в лесу на открытом воздухе. Воздух и в самом деле был очень сырым.

Густой ельник, обрамлявший тракт закончился. Теперь мы ехали по степи. Здесь было светлее, чем в лесу. Предзакатные солнечные лучи пронизывали густые фиолетовые облака, что раскинулись над нами словно тяжелое ватное одеяло. На фоне более светлого неба, лес позади нас казался черной полосой с неровными краями.

Трактир на выезде из ельника, который мы только что проехали, пользовался сомнительной репутацией, и я отговорил императора в нем останавливаться. Не то, чтобы он был гарантировано плохим, но случалось, что не все путники просыпались на следующее утро, после того как опрокинули кубок вина за здоровье хозяина. Они поднимались к себе в комнату и больше их никто не видел. Конечно, хозяин трактира все отрицал, говоря, что лично желал постояльцам доброго пути и винил в пропаже волков. Да, волки иногда нападают на людей, но я еще никогда не слышал, чтобы он забирали себе имущество погибших и золото. Зачем им деньги? Если они научатся покупать себе за них мясо на рынке, я первым признаю их разумными и достойными жить бок о бок с людьми. Уверен, если хорошо поискать, то за трактиром найдется маленькое кладбище о котором не известно ни одному священнику.

Погода быстро портилась. Подул порывистый, пробирающий до костей ветер и на дорогу упали первые капли. Вдалеке сверкнула молния. Перспектива намокнуть до нитки нас не прельщала и мы пустили усталых лошадей в галоп. Стук копыт, свист ветра в ушах… Двое всадников на пустынной дороге. Это напомнило мне иллюстрацию к одной книге, которую мне довелось прочесть в детстве и мою собственную историю с ней связанную.

В книге рассказывалось о двух братьях — вестниках рока. Всякий, кто повстречал этих братьев на своем пути, умирал в течение года и отстрочить приговор было возможно, только если в подобную грозовую ночь выйти на пустынную дорогу и снова дождаться их появления. Если братьев попросить, то они давали отсрочку еще на год.