Осенними тропами судьбы (СИ) - Инош Алана. Страница 126

«Смотри, земной огонь хочет видеть тебя такой, – сказала богиня. – Исполни его волю, отдай ему свои волосы, оставив только одну прядь на голове. И носи такую причёску всегда в знак почтения ко мне. Взамен я подарю тебе часть своей власти над огнём и земным чревом. Прядь эту береги и никогда не срезай: через неё ты будешь связана со мною. А ежели срежешь, утратишь и данную мной силу, и мою благосклонность».

«Как прикажешь, моя госпожа», – ответила Смилина, опускаясь на колени. Гривой своей она гордилась, но без колебаний склонила голову под очистительный огонь.

Огунь коснулась её волос угольком, и волшебное пламя безжалостно поглотило их все, кроме одного пучка на темени, без ожога вылизав голову Смилины до блеска – чище любой бритвы. Несколько упавших волосков богиня недр подобрала и намотала себе на палец, а уголёк велела Смилине взять с поцелуем из своих уст и проглотить:

«Это – твоя сила, коей ты будешь отныне обладать. Мой дар и моё благоволение!»

Смилина исполнила это с наслаждением, жадно обхватив пламенные уста Огуни и проглотив уголёк, точно ягодку малины. Ладонями она нежно накрыла грудь богини, но ожогов не получила: теперь её руки стали такими жаропрочными, что в них можно было без боли и увечий наливать расплавленную сталь.

Этими волшебными руками она стала творить чудеса, управляясь с металлом, как стряпуха с тестом, придавая ему любую форму – хоть клинка для кошки-воительницы, хоть тончайшей филиграни для украшений белогорской щеголихи. Своей возлюбленной она надела на палец зачарованное кольцо собственного изготовления, с помощью которого та смогла перемещаться в пространстве так же, как это умели делать дочери Лалады.

Слухи о необычном ковале – Смилине, поцеловавшей Огунь – распространились быстро, и другие белогорские мастера кузнечного дела потянулись в тот рудник, чтобы тоже попросить у богини недр толику волшебной силы. Однако далеко не всем она дала испрашиваемое и не всех благословила на работу: ещё одиннадцать пальцев у неё оставались без украшения в виде тонкой прядки волос, и из множества желающих только одиннадцать вышли из рудника с гладкими головами и обожжёнными губами. Ожоги зажили, не оставив даже рубцов, а женщины-кошки из обычных кузнецов стали волшебницами. Не зря они принимали из уст богини огненный поцелуй: им не требовалось теперь даже огнива, пламя они могли просто выдувать из себя. Своё искусство они передавали по наследству, позволяя ученицам проглотить уголёк, зажжённый от своего внутреннего огня.

Итак, изначально первых мастеров было двенадцать – столько же, сколько пальцев насчитывалось на руках Огуни. Со временем их стало больше, оружейно-кузнечное и горное дело процветало, а все, кто посвящал себя ему, обязаны были брить голову, оставляя пучок на темени для заплетания в косу, дабы не утратить связи с хозяйкой недр и заручиться её благоволением. Считалось, что эта причёска оберегала от несчастного случая, а её отсутствие вызывало гнев Огуни, и потому без неё нельзя было соваться ни в рудник, ни в кузню. Мастер Твердяна, к слову, вела свою родословную от той самой Смилины – черноволосой женщины-кошки, впервые сорвавшей с уст Огуни пламенный поцелуй. Как и легендарная родоначальница, она была лучшей из первых, а от своих сестёр по оружейному делу отличалась тем, что, кроме выдувания огня, могла поджигать и одним взглядом.

Вспоминая это сказание, Дарёна на некоторое время почувствовала тепло Млады, а выступившие было слёзы высохли. Конечно, это не могло заменить живого присутствия чёрной кошки в её изголодавшихся объятиях, помогло лишь немного согреться и нырнуть в мягкую, как кошачья шерсть, дрёму. Но ненадолго. Весенним громом над Дарёной раздался радостный голос Лесияры:

– Вставай, моя хорошая. Они едут! Дозорные с горы Сторожевой доложили.

Встрепенувшись, Дарёна резко села – даже голова закружилась. В окошко по-прежнему заглядывали синие сумерки, но уже предрассветные.

Не став даже расчёсывать и переплетать косу, она быстро оделась и вышла из домика к ожидавшей у входа княгине. Улыбнувшись, Лесияра взяла девушку за руку и сказала:

– Шагай за мной.

Водянисто колышущееся пространство с уже почти привычным холодком расступилось, и Дарёна с княгиней оказались у лесной дороги. За стволами сосен девушка приметила почти сливавшиеся с окружающей обстановкой фигуры в плащах с поднятыми наголовьями – отряд Радимиры. Личная стража княгини вынырнула из синего лесного сумрака и встала, равномерно прикрыв Лесияру с Дарёной со всех сторон, только впереди оставался открытый промежуток, сквозь который девушка и смотрела на дорогу. Озябшие от волнения пальцы сплелись в тесный замок.

Синий воздух между сосновыми стволами пронзил зябко-розовый луч рассвета. Позвякивая бубенцами и отбрасывая длинные ползучие тени, на дороге показалась повозка, запряжённая четвёркой лошадей. Большинство золочёных узоров было сбито, наружная бархатная обивка доверху забрызгана грязью, а упряжь носила остатки поистрепавшейся в пути роскоши в виде испачканной бахромы, потёртых кисточек, потускневших и заляпанных золотых пластинок на ремнях… Вытянув шею, Дарёна напряжённо всмотрелась в возницу на козлах: перемазанная грязью синяя свитка, туго облегавшая туловище и перетянутая широким кушаком, решительно надвинутая на глаза шапка, знакомо великоватая своему обладателю… Нет, обладательнице. Поблёскивая тусклым, как блекнущие утренние звёзды, желтоватым светом в глазах, усталой четвёркой правила Цветанка.

Лесная тишина наполнилась звоном и трескучим стрекотом, из-за которого Дарёна не слышала даже голосов. Из повозки вышла мать… С точно такими же глазами, какие Дарёна видела во сне – как ночные озёра с колышущимися в тёмной толще воды звёздочками. В них отразилась радость, по движению губ девушка угадала своё имя.

– Дарёнка! – сквозь хруст и писк в ушах расслышала она с другой стороны.

Цветанка соскочила с козел, в её взволнованно приоткрытом рту виднелись клыки. Горестный ужас снов воплотился перед Дарёной в полный рост: то, что она до сих пор видела смутными образами, проступило до боли чётко, в осязаемой и уже непоправимой действительности… Оборотень-возница, когтистая Цветанка в тумане, «Я приду за тобой…» Ледяной корочкой отчаяния хрустнули в памяти слова Твердяны: «Тех, кто ушёл в Марушину тень, нельзя разглядеть, а из тени нет обратного пути. Если хочешь её оплакать – сделай это сейчас. Раз и навсегда. Отпусти её и иди дальше. А будешь цепляться за неё – погибнешь».

Все слёзы Дарёна уже выплакала, отдав их Нярине-утешительнице. На сердце лежала лишь бескрайняя тихая печаль, но боль снова остро всколыхнулась, едва она встретилась с подёрнутым влажной поволокой взглядом подруги. Или больше не подруги? Маруша воздвигла между ними непреодолимую стену, через которую не протянуть друг другу руки, не обняться, не обменяться поцелуем…

Шум в ушах вдруг стих, точно осыпался наземь мелкими глиняными черепками. В наставшей тишине ухо Дарёны уловило скрип тетивы, а глаз мгновенно поймал фигуру в плаще, выхваченную из густой утренней синевы солнечным лучом: непреклонный взгляд, поднятый локоть и наконечник стрелы, направленный на Цветанку.

Ни Лесияра, ни её охранницы не успели задержать Дарёну, да и не смогли бы: шаровой молнией в ней взорвалось желание мгновенно оказаться рядом с Цветанкой, и кольцо тут же услужливо помогло ей в этом – пусть и на совсем краткое расстояние. Закрывая Цветанку собой, она обняла её за шею, а стрела загудела пчелой и ударила чуть ниже правой лопатки. Даже боли Дарёна почти не ощутила, только сильный толчок, от которого разом ослабли колени, а в висках бешено и мучительно застучала, вскипая, кровь. Голову на краткий миг обдало жаром, земля ушла из-под ног. Повиснув на руках Цветанки, Дарёна слышала голос матери, вскричавшей истошно: