Осенними тропами судьбы (СИ) - Инош Алана. Страница 84

А однажды Младе привиделось, будто Дарёнка бежала к ней в разодранной окровавленной одежде, то и дело спотыкаясь и обессиленно падая в жухлую осеннюю траву, как сломленное ветром деревце. Белый сполох ледяной ярости ослепил Младу в первый миг: что за мразь посмела тронуть её? Вздох, рык – и женщина-кошка пробудилась, упав с полатей в своём лесном доме. Она по-кошачьи приземлилась на все конечности, жмурясь от света и скаля зубы. Тревожный луч осеннего солнца пел струной: «Дарёнка! Дарёнка!»

«Что за…» – пробормотала Млада, расслабляя руки и встряхивая кистями, чтобы ногти, превратившиеся во сне в звериные когти, вернулись в человеческий вид. Не получалось: когти словно заклинило. И тревожное напряжение не отпускало.

За окном безмолвным упрёком сиял день: на рассвете следовало выйти в дневной дозор, а она проспала. И сон этот… Неужели что-то с Дарёнкой? Нет, не может быть. Родительница сказала: «Ничего с ней не стрясётся». Твердяна не могла ошибиться. Она никогда не ошибалась.

Остаток дня Млада провела в дозоре, а пальцы всё оставались когтистыми. Такого с ней ещё не бывало. Надежда на предсказание Твердяны о том, что с Дарёной ничего плохого не должно случиться, шаталась всё сильнее, подгрызаемая зверем-тревогой. Лес отвечал безрадостным молчанием, полный прозрачного и горьковатого осеннего одиночества.

Сумерки принесли с собой решимость. Больше нечего Дарёне было делать в землях под господством Маруши, настала пора её оттуда вызволять. Бросив сумку на лавку, Млада достала из овальной берестяной коробочки волшебное кольцо и взяла его в рот, потом скинула одежду и позволила силе, целый день удерживавшей на пальцах кошачьи когти, завладеть всем её телом.

Янтарноглазый образ Дарёнки провёл её сквозь пространство. Над лесной опушкой надкусанной краюхой хлеба висела луна, ночь неспокойно дышала пронзительной, крепкой сыростью и дразнящим запахом свежей крови, от которого у чёрной кошки вздыбилась шерсть. Много раз Млада с наслаждением вдыхала его на охоте, раздирая зубами тёплое мясо добычи, и обычно он заставлял её невольно облизываться, но сейчас она менее всего на свете желала бы его ощутить. Она горестно замерла над девичьим телом, распростёртым в холодной мокрой траве… Неужели слишком поздно?

Растрёпанная густая грива волос, бьющаяся жилка на шее. Слава Лаладе, жива. Усатая морда кошки нежно ткнулась девушке в ухо, а зорким глазам было довольно и лунного света, чтобы рассмотреть всё. Подростковая жеребячья угловатость уступила место женственности, налившиеся формы не оставляли сомнения: выросла и созрела. Но на этом прекрасном теле кровоточили ножевые раны… Яркой вспышкой проблеснуло видение: светлые женские волосы, пропитанные кровью, мост, река. Биение чёрных жил Маруши. Мысленно послав раскалённый клинок проклятия руке, нанесшей Дарёне удары, кошка осторожно опустила в траву кольцо изо рта, приметив место. Впрочем, оно так блестело в лунном свете, что и не захочешь, а увидишь.

Сделав язык гладким, кошка бережно принялась вылизывать раны, призывая мать Лаладу на помощь. Светлый луч весенней, тёплой силы рвался из-под сердца, и Млада направляла его в глубокие порезы, срывая с них грязные повязки и облизывая их один за другим. К счастью, все удары пришлись вскользь, не задев важных органов, Дарёнка лишь обессилела от кровопотери. Растерзать бы ту тварь, которая напала на неё!… Бедняжка совсем замёрзла, и кошка, закончив с ранами, стала греть дыханием её ледяные руки. Видение окровавленных длинных волос навязчиво маячило перед глазами, но их словно окутывал тонкий пузырь, покрытый сеткой чёрных, слизисто-скользких жил. Это вполне могло означать, что светловолоска погибла и ушла духом в недра Марушиного царства – в её утробу. Ну и в передрягу же попала Дарёнка…

По изменившемуся звуку дыхания кошка поняла: девушка пришла в себя. Только бы не испугалась… Всю свою выстраданную и взлелеянную любовь Млада вложила в успокоительное мурлыканье, помогая Дарёнке сесть. Облегчение: тонкая, как лоза, рука поднялась, и озябшие пальчики зарылись в чёрный тёплый мех, а в тёмной искристо-лунной глубине глаз совсем не было страха. Вот и ладно… Значит, она узнала и почувствовала. Не могла не почувствовать – после стольких невидимых встреч!

Тьфу ты, пропади они пропадом, эти светлые волосы… И пузырь с чёрными жилами, который, лопнув, выпустил из себя взъерошенный сгусток хмари – громадного зверя с ядовито-зелёными глазами. Ещё этой напасти только не хватало! Со стороны леса на Младу с Дарёной мчался Марушин пёс, клацая смертоносными клыками.

Казалось, луна вплела седые пряди в шерсть зверя. Он весь серебрился и был по-своему хорош – опасной и пугающей, жарко жалящей сердце красотой: острые уши торчком, лобастая волчья морда, густая грива, богатым воротником окутывавшая короткую шею и широкую грудь, поджарое брюхо, длинные сухощавые лапы, а хвост – серебристо-пепельный снаружи и чисто-белый с внутренней стороны. Это была сука.

Что ей понадобилось? Быть может, эта серебристая красотка шла по следам раненой Дарёны, дожидаясь, пока та потеряет силы и упадёт, а может, просто учуяла кровь и прибежала в надежде урвать кусок. Как бы то ни было, её оскаленная пасть угрожала девушке, и Млада, упруго вскочив и приняв боевую стойку, зашипела. Оборотень пригнул голову и издавал рычание вперемешку с хрипом и храпом, не собираясь, по-видимому, отступать. С обнажённых клыков капала слюна, на носу собрались складки, а из глаз лился зелёный горький яд ненависти.

Прыжок – и два зверя сцепились, покатились по сырой траве рычащим и воющим клубком. Казалось, надкусанная луна дико скакала в небе, не зная, за кого из противников болеть, лес тоже напряжённо следил за поединком, оказываясь то слева, то справа, поддерживая то кошку, то пса… Ударом широкой когтистой лапы Млада раскроила супостатке морду – на той наискосок пролегли кровавые полосы, слегка подпортив красоту. Рявкнув, оборотень яростным сгустком ожившего пепла вонзил зубы в плечо кошки… Чёрная с алыми сполохами пелена боли на миг застлала взгляд Млады, а в ушах глухо, как удары кулаками по подушке, застучало сердце тьмы. Казалось, это сама хмарь намертво впилась в её тело клещом – не отодрать. Если отцепится, то только с куском мяса.

Нужен был свет Лалады. Стряхнув жгуче-маслянистую завесу боли, Млада устремилась мыслью в ослепительное солнечное небо, к неиссякаемому источнику силы… Оттуда ей в сердце упал тёплый золотой луч, который кошка с благодарностью поймала и направила в левую переднюю лапу, в тот миг наилучшим образом готовую к удару. Расправленные когти полоснули по серому боку оборотня, оставив на нём глубокие алые борозды, и серебристый зверь, заскулив, отпрянул. В зелени его ошалелых глаз застыло выражение дикого страдания, из горла вырвался почти человеческий влажный хрип. Съёжившись и хромая на обе левые лапы, точно они у него отнялись, серебристый зверь начал пятиться прочь. Сердце кошки билось устало, но торжествующе… Млада чувствовала, что сейчас ей ничего не стоило кинуться, налечь сверху и впиться смертельной хваткой противнице в хребет; одно сжатие челюстей, рывок – и кости хрустнули бы, но она дала оборотню уйти. Не хотелось бросать на радость от встречи с Дарёнкой кровавую тень убийства.

Девушка лежала в траве без чувств. Ночной ветер гладил и холодил раненое плечо кошки, в горле и груди что-то отвратительно булькало, а свет луны затянула чёрная завеса. Хмарь одолевала Младу, проникая в рану склизким червём и вытягивая силы… Настала пора уходить из этих земель.