Королевское чудовище - Кашор Кристина. Страница 63

Нос и скулы мальчишки казались одним сплошным синяком. Файер подтянула колени к груди и лягнула его в лицо. Когда он закричал, схватилась за сознания окружающих и постаралась встать, но была слишком слаба и измотана и шаталась, словно стояла на чужих ногах. Глухим от слез голосом он выкрикнул несколько приказов, и один из его людей скрутил Файер, заломил ей руки за спину и схватил за горло.

Кровь и слезы перемешались на лице мальчишки. Он с размаху ударил ее ладонью по носу, и, вынырнув из потока сокрушительной боли, она обнаружила, что плачет.

— Перестань, — прошептал он. — Перестань сопротивляться. Ты будешь есть, будешь идти, будешь делать, что я говорю, и каждый раз, как кто-то из моих людей обратится против меня, каждый раз, меня клюнет птица, каждый раз, когда белка как-нибудь не так перейдет мне дорогу, я буду делать тебе больно. Поняла?

«Не выйдет, — яростно послала она ему мысль, задыхаясь. — Твои слова на меня не действуют».

Сплюнув кровь на снег, он угрюмо поглядел на нее, а потом снова отвернулся к тропе.

— Значит, я найду другие способы.

На самом деле, ей не хотелось, чтобы тело болело еще сильнее, чем сейчас. И чтобы ее снова усыпляли, тоже не хотелось, хотя сон обещал умиротворяющую темноту, в то время как бодрствование — жизнь в теле, вырезанном и выточенном из цельного куска боли.

Чтобы выбраться, необходимо контролировать свой разум. Поэтому она стала делать то, что мальчишка говорил.

Они шли по крутым каменистым склонам, то и дело минуя водопады и ручьи, и Файер подумала, что, вероятно, та вода с большими рыбинами была Крылатой рекой. Скорее всего, они шли на веслах на запад, а теперь забирались на север, прочь от реки, куда-то в район Больших гор.

Впервые самостоятельно сидя за едой, она понюхала краешек своих безнадежно испорченных пурпурных юбок и взяла его в рот. На вкус он был не особо чистым, но и не соленым. Это подкрепило ее теорию. Вода, в которой она так долго провалялась, была речной, а не морской.

Уже через несколько минут, опорожняя несчастный измученный желудок после попытки поесть пирога, она вдруг поняла, насколько смешны ее попытки научного анализа. Конечно, ее везут к северу от реки, на запад Больших гор. Чтобы понять это, не обязательно проводить тест на соленость. Ее, скорее всего, везут к Каттеру, а она прекрасно знала, где живет кансрелов поставщик чудовищ.

Мысли о Каттере заставили ее вспомнить Малыша, и она пожалела, что его нет рядом, а потом, в ту же самую секунду, обрадовалась этому. Хорошо, что она одна, что поблизости от этого мальчишки нет никого из тех, кто ей дорог.

Ей выдали крепкие ботинки, ткань, чтобы укрыть волосы, и роскошную шубу из белого кроличьего меха. Эта красивая вещь очень странно смотрелась в сочетании с ней самой и с ее платьем, покрытыми грязью, и казалась самым неподходящим нарядом для долгого похода. По вечерам, когда они устраивались на ночлег, один из ее спутников, Саммит, у которого были нежные руки, добрый голос и круглые пустые глаза, осматривал ее нос и говорил, что и в каком количестве следует есть. Через пару дней ей удалось удержать пищу в желудке, что очень помогло вернуть ясность ума. Из того, как мальчишка разговаривал с Саммитом, она поняла, что тот — целитель. А еще — что ее разбудили только потому, что Саммит сказал: ей опасно и дальше находиться в отупляющем опьянении.

Значит, им требуется, чтобы она была жива и относительно здорова. Что кажется вполне естественным, раз она — чудовище, а они — контрабандисты.

Файер начала проводить эксперименты.

Вошла в разум одного из мужчин — для начала, Саммита — проткнула туман и принялась наблюдать за тем, как его собственные мысли льются обратно в голову. Совсем скоро мальчишка снова напомнил своим марионеткам, что ей нельзя доверять, что он их единственный друг и защитник. От его слов, произнесенных голосом, который Саммиту, кажется, не причинял такой боли, как ей, туман снова просочился, а потом заструился, клубясь, в разум целителя.

Поначалу ей показалось странным, что сила мальчишки — в словах и в голосе, а не в разуме. Но чем дольше она размышляла, тем больше приходила к выводу, что это не так уж удивительно. Она ведь тоже может околдовывать телом. А некоторых людей — одним только лицом или лицом в сочетании со словами, сказанными определенным тоном — тоном притворных обещаний. Или волосами. Все это — составляющие ее силы. Возможно, и с ним похожая история.

А еще его сила была заразна. Если мальчишка с кем-нибудь разговаривал, а тот передавал его слова Саммиту, то туман через этого кого-то переползал к Саммиту. Это объясняло, каким образом лучнику удалось заразить ее стражей.

Мальчишка всегда следил, чтобы между напоминаниями о том, что Файер — враг, а он — друг, проходило не больше нескольких минут. Это натолкнуло Файер на мысль о том, что он не способен, как она, заглянуть в их разум и проверить, не потерял ли он контроль. Это стало ее следующим экспериментом. Она снова завладела целителем, сдула туман и сделала так, чтобы он осознал, что мальчишка им манипулирует. Заставила разозлиться на него, задуматься о мести, немедленной и жестокой.

И мальчишка, кажется, не заметил. Даже взгляда на него не бросил, а через несколько минут повторил свою мантру, стерев гнев Саммита и снова ввергнув того в туман и забывчивость.

Мальчишка не умел читать мысли. Он виртуозно управлял людьми, но делал это вслепую.

Так что теперь Файер получила полную свободу делать с его людьми все что угодно втайне от него. К тому же можно было не беспокоиться, что они станут сопротивляться — туман, которым их пичкал мальчишка, прекрасно очистил головы мужчин от их собственных желаний, которые могли бы оказаться у нее на пути.

По ночам он велел опаивать ее каким-нибудь мягким снотворным, чтобы она не подняла восстание, пока он спит. Файер согласилась и на это. Но только убедилась, что контролирует маленький уголок саммитова сознания, так что каждый раз, как целитель тянулся к сонному зелью, которым лучник обмазывал дротики, он доставал вместо него обеззараживающий бальзам.

Коротая зимние ночи под голыми белыми деревьями, пока остальные спали или стояли на часах, Файер притворялась спящей и составляла план. Из разговоров ее спутников и из нескольких незаметных, удачных вопросов она поняла, что Ханну отпустили живой и здоровой, что сама она провалялась без сознания почти две недели, пока лодка с трудом продвигалась на запад, против течения реки. Что они не планировали такого утомительного путешествия — в Столицу приехали на лошадях и собирались вернуться на них же, проехав на запад по равнине к северу от реки; но, когда бежали из дворца с Файер на плече, за ними вдогонку бросилась ее охрана и погнала к реке, прочь от лошадей. Они наткнулись на лодку, пришвартованную под одним из городских мостов, и в отчаянии украли ее. Двое их сообщников погибли.

Двигаться почти ползком по черным скалам и белому снегу им было так же мучительно, как и ей. Но вовсе непереносимо становилось, стоило лишь ей подумать о том, что где-то Столица и война и в стольких делах нужна ее помощь. Тем не менее, они уже почти добрались до земель Каттера, и Файер решила, что лучше позволить отвести себя к нему. Будет проще сбежать, если украсть у него коня. А еще, быть может, удастся отыскать Арчера и уговорить вернуться вместе с ней.

Ей вспомнился другой искусный лучник, Джод. Лицо его осунулось, а кожа посерела, но под покровом болезни скрывался человек с крепкой фигурой и красивыми чертами лица. Его глубокий голос и выражение глаз лишали Файер покоя. Он напоминал ей Арчера.

Однажды ночью, когда Саммит стоял на часах, она заставила его принести ей крошечный флакон зелья, которым ее так долго опаивали, и дротик. Флакон она спрятала за корсаж платья, а дротик с тех пор носила в рукаве.

Каттер построил свое крошечное королевство прямо посреди пустыни. Земли его были настолько каменисты, что казалось, будто дом стоит на груде валунов. Само здание выглядело диковинно, потому что было построено частично из гигантских бревен, частично — из камней и густо покрыто мхом. Ярко-зеленый дом с мерцающими глазами-окнами, ресницами-сосульками, широко раскрытым ртом-дверью и мягкой шерстью был похож на чудовище, кое-как примостившееся на усеянном камнями холме.