Лесной маг - Хобб Робин. Страница 6

— Только иногда, сэр, — уклончиво ответил я. — В остальное время я прекрасно сплю.

— Хорошо. Это хорошо. В таком случае увидимся на следующей неделе.

— Да, сэр.

Я поспешил уйти, прежде чем он смог снова меня задержать.

Близился весенний вечер, птицы устраивались на деревьях на ночлег, в казармах зажегся свет. Ветер стал заметно прохладнее, и я ускорил шаг. Мой путь пересекла тень одного из величественных дубов, растущих на территории Академии. Я ступил в нее, и тут же моя спина покрылась мурашками. Я заморгал, и в это мгновение остатки моего другого «я» взглянули моими глазами на ухоженный пейзаж и нашли его очень странным. Прямые дорожки и аккуратная зелень предстали вдруг нагими и лишенными жизни, а несколько старых деревьев — печальным напоминанием о лесе, который когда-то здесь рос. Все здесь было лишено беспорядочности дикой природы. Жизнь может распространяться лишь свободно. А открывшаяся моим глазам картина казалась безжизненной и уродливой, словно чучело животного со стеклянными глазами. И я вдруг остро затосковал по дому — по лесу.

После выздоровления мне снилась древесная женщина, в этих снах я был другим собой, а она казалась невероятно красивой. Мы прогуливались в пятнистом свете, просачивающемся сквозь кроны огромных деревьев, перебирались через упавшие стволы, сражались с густыми зарослями ползучих растений. Палая листва мягко пружинила под нашими босыми ногами. В случайных лучах солнца было видно, что у нас обоих пятнистая кожа. Она двигалась с тяжеловесной грацией полной женщины, давно привыкшей управляться с собственным телом, но не казалась мне неуклюжей — скорее, величественной. Как олень с ветвистыми рогами поворачивает голову, чтобы пройти по узкой тропе, так и она огибала препятствия, встречавшиеся на ее пути, не задевая даже тончайшую сеть паутины. Неряшливый, дикий, прекрасный лес служил ей обрамлением. Здесь она была большой, пышной и красивой, словно великолепная жизнь, окружавшая нас.

В первую встречу, когда кочевник Девара назвал ее моим врагом, я увидел ее очень старой и отталкивающе жирной. Но в снах, последовавших за выздоровлением от чумы спеков, она казалась мне лишенной возраста, а роскошная округлость ее плоти манила.

Я рассказал доктору Амикасу о моих ярких кошмарах, но не упомянул, что эротических снов о лесной богине снится мне значительно больше, чем страшных. Каждый раз я просыпался, чувствуя возбуждение, вскоре переходящее в стыд. И дело не только в том, что я вожделел женщину из племени спеков да еще со столь пышными формами, — я знал, что какая-то часть меня жила с ней в страсти и даже любви. Я чувствовал свою вину за животное спаривание, несмотря на то, что все происходило во сне и без моего согласия. Я считал, что совокупляться с кем-то не моей расы противоестественно и является предательством. Она сделала меня своим любовником и попыталась направить против моего народа. Она прибегла к темной, извращенной магии, чтобы использовать меня в своих целях. Остатки этой магии продолжали цепляться за мои мысли, и именно они увлекали мою душу во тьму, где я по-прежнему мечтал о близости с ней.

В моих снах о ней она часто предостерегала меня, что теперь мной владеет магия. «Она будет использовать тебя, как сочтет нужным. Не противься. Не ставь между собой и ее зовом то, что важно для тебя, потому что магия, как наводнение, сметает все на своем пути. Отдайся ей, любовь моя, или она тебя уничтожит. Ты научишься ею пользоваться, но не для себя. Когда ты прибегнешь к магии, чтобы добиться того, чего она хочет, тогда ее могущество будет в твоем распоряжении. Но в любом другом случае мы — инструменты в руках этой силы». Она улыбнулась и ласково провела рукой по моей щеке. В том сне я схватил ее за руку и поцеловал ладонь, потом кивнул, принимая ее мудрость и свою судьбу. Я хотел отдаться магии, наполнявшей меня. Это казалось естественным. Чего еще я могу желать от своей жизни? По моим венам текла магия, такая же важная для меня, как кровь. Разве станет человек противиться биению собственного сердца? Разумеется, я сделаю все, что она пожелает.

Потом я просыпался и, словно в холодную реку, нырял в окружающую реальность, и она принимала меня и заставляла осознать свою истинную сущность. Время от времени, как и в тот раз, когда я проходил в тени дуба, живущий во мне чужак мог подчинить себе мое сознание и показать свое извращенное понимание моего мира. Но уже в следующее мгновение все возвращалось на свои места, и иллюзия таяла.

Временами мне казалось, что, возможно, оба представления о мире равно правдивы и равно фальшивы. И тогда я разрывался, пытаясь понять, кто же я на самом деле. Я пытался убедить себя, что мои противоречивые чувства ничем не отличаются от испытанных моим отцом из-за некоторых его побежденных врагов-варваров. Он сражался с ними, убивал их или покорял, но в то же время уважал их и в каком-то смысле сожалел, что сам приложил руку к тому, чтобы их свободная жизнь закончилась. В конце концов я признал существование магии и перестал отрицать, что со мной произошло нечто странное и таинственное.

Добравшись до своей казармы, я взбежал вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньку. В Брингем-Хаусе имелись собственная маленькая библиотека и учебный зал на втором этаже. Там и собралось большинство моих товарищей, они сидели, склонившись над учебниками. Преодолев последний лестничный пролет, я остановился отдышаться. Из нашей спальни вышел Рори. Он ухмыльнулся, глядя, как тяжело я дышу.

— Рад видеть, как ты потеешь, Невар. Тебе стоит сбросить пару фунтов, иначе придется одалживать у Горда его старые рубашки.

— Смешно, — выдохнул я и выпрямился.

Я действительно тяжело дышал, и его насмешки ничуть не улучшили моего настроения.

Рори показал пальцем на мой живот:

— Эй, приятель, у тебя уже пуговица отлетела.

— В кабинете доктора, когда он тыкал в меня пальцами.

— Ну конечно! — подтвердил он с наигранной пылкостью. — Только все равно не забудь пришить ее сегодня вечером, а то получишь завтра лишнее взыскание.

— Знаю, знаю.

— Можно мне одолжить твои записи по черчению?

— Сейчас принесу.

Рори ухмыльнулся, растянув рот до ушей.

— Сказать по правде, я их уже взял. Я за ними и поднялся. Увидимся в учебной комнате. О, кстати, в пачку моих писем попало одно твое. Я оставил его на твоей койке.

— Не испачкай мои записи! — предостерег я его, но он уже мчался вниз по лестнице.

Покачав головой, я направился в нашу спальню. Я снял куртку и швырнул на койку, а затем взял конверт. Почерк был незнакомым, но довольно скоро загадка разъяснилась, и я улыбнулся. В обратном адресе значились лавка писаря в Приюте Бурвиля и имя сержанта Эриба Дюрила. Я торопливо разорвал конверт, недоумевая, о чем он мог мне написать. Точнее, попросил написать за него. Умением читать — для большинства — и тем более писать редко могли похвастаться те, кто служил в прежней кавалле. Сержант Дюрил пришел к моему отцу, когда его военная служба подошла к концу, в поисках дома, где он мог бы провести остаток жизни. Он стал моим воспитателем, наставником, а потом и другом. От него я научился всем основным навыкам, необходимым всаднику, служащему в кавалле, и узнал многое о том, что значит быть человеком и мужчиной.

Я дважды прочитал на удивление официальное письмо. Очевидно, писарь решил придать словам старого солдата более изящный вид, чем предпочел бы он сам. Его сожаления по поводу моей болезни и пожелания быстрого выздоровления звучали совсем не похоже на него. Только в самом конце, несмотря на правильность фраз, я прочел наставления, которые мог бы дать мне старый друг:

«Даже полностью восстановившись после этой ужасной болезни, ты, я боюсь, заметишь, что изменился. Я видел собственными глазами, и нередко, что может сотворить чума со здоровьем юноши. Тело, которое ты так старательно, годами совершенствовал под моим руководством, может ослабнуть и служить тебе куда хуже, чем в прошлом. Однако я должен напомнить тебе, что именно душа военного человека делает его тем, кто он есть, и я верю, что твоя душа останется верна призванию, уготованному тебе добрым богом».