Золотой ключ. Том 1 - Роун Мелани. Страница 66
— Я один. Сарио улыбнулся.
— Ну конечно, сангво Раймон. Иначе бы я просто не пустил тебя. Складки, прорезанные временем на лице, заметно углубились.
— Номмо Матра, разумеется. — Раймон направился прямиком к столу и не оглядывался, пока Сарио запирал дверь. — Так. — Раймон остановился у верстака, под черным камзолом напряглись плечи. — Значит, ты стал копиистом?
Сарио рассмеялся. От души.
— Копиистом? Я? Ты способен это вообразить?
— Значит, нет? — Раймон склонился над верстаком. — Я способен вообразить… — Он осекся.
— Да. — Сарио ухмылялся. — Я так и думал, что ты заметишь, если тебе дать шанс.
"Сейчас увидит. Сейчас поймет”.
Теперь только хриплое, прерывистое дыхание нарушало тишину да шорох перекладываемых страниц.
— Матра Дольча… О Милая Матерь! — Рука сангво схватила Чиеву, поднесла к губам, затем прижала к сердцу. — О Святой Сын…
— ..и Акуюб, — со смехом добавил Сарио. В нем росло возбуждение. — Но я сомневаюсь, что тебе доводилось слышать это имя.
У Раймона перехватило дыхание. Наконец он вновь обрел способность шевелиться. Уперся ладонью в верстак и повернулся к Сарио.
— Что это? Что? Фолио?
— Нет, не Фолио. — Сарио улыбнулся. — Не просто Фолио. Кое-что посерьезнее. Сангво Раймон, мы даже не представляем всей правды.., и эти болваны в рясах, все эти санктас и санктос!
Раймон старел быстро, как и все Одаренные; к сорока годам он выглядел на шестьдесят. Сила ушла, бодрость иссякла, паутина страдальческих морщин обезобразила красивое лицо. Он был рожден для самоотречения и мук, и теперь под их спудом в нем чахла неуемная душа, снискавшая ему прозвище Неоссо Иррадо. В дряхлеющем теле еще жил прежний человек: сильный, волевой, талантливый. Он возвысился над всеми Вьехос Фратос, год назад они избрали его сангво, но постоянные мысли о принесенной им жертве, о заплаченной цене старили его дух точно так же, как годы старили тело.
С заметным усилием взяв себя в руки, он спросил:
— Сарио, что все это значит?
Сарио рассмеялся. Восторг рвался на волю, не было сил его сдерживать — Верро Грихальва послал нам не просто страницы, которые стали нашим Фолио. Это не просто текст, научивший нас новым приемам искусства и надлежащему поведению. Нет. Сам о том не догадываясь, он проторил нам путь к власти, дал ключ к чужеземному волшебству. Так мы это и воспринимали, так на это и смотрели, но видели ключ из простого металла, а не из настоящего золота. — Сарио взглянул на Чиеву Раймона, затем коснулся своей, закрыл ладонью. — Нет, Раймон, это не просто Фолио. Это Кита'аб.
— Этого не может быть! — гневно выкрикнул Раймон.
— Это Кита'аб, — повторил Сарио. — Раймон, посмотри еще раз. Вспомни, разгадана лишь треть нашего текста, и то.., мы пропускали непонятные слова и даже целые отрывки. — Убрав руку с Чиевы, он подошел к Раймону. — Да вот хотя бы… — Он полистал страницы Фолио, ткнул пальцем в одну из них. — Видишь? И тут. И тут. По всему Фолио, на всех остальных страницах.
— Вижу, — блеклым голосом промолвил Раймон.
— Грихальва этого слова не знают. — Палец Сарио задержался на тесном рядке письмен. — Акуюб. Вот что это такое. — Теперь ему было легко — он хорошо изучил слова и их смысловые значения. — Акуюб, Раймон. Владыка Пустыни. Наставник Человека.
— Ты разобрался.., в этом?
— Меня научили. Да, теперь я в этом разбираюсь. — Он ухмылялся, высматривая радость в лице сангво Раймона, в его усталых глазах. — Я много чего знаю.
"Но тебе открою далеко не все”.
Раймон был бледен как восковая свеча.
— И как ты намерен использовать эти знания?
— Как ты и хотел. — Сарио пожал плечами. — Я тебя очень хорошо понял.
"Где же одобрение?” Он поспешил добавить:
— Сделаю все возможное, чтобы один из Грихальва…
Он не закончил фразу. За стеной комнаты, за стеной Палассо Грихальва, в нескольких улицах от квартала художников, неожиданно грянули исполинские колокола Катедраль Имагос Брийантос. К ним присоединились колокола других санктий и молелен.
«Сейчас?»
Сарио, коренной житель Мейа-Суэрты, язык колоколов знал великолепно. Екнуло сердце: он разобрал мелодию, понял, что это за звон, хоть и никогда его раньше не слышал; он всегда звучал чуть-чуть иначе, ведь на памяти Сарио в семье до'Веррада умирали только дети. “Номмо Матра, пусть они сейчас же смолкнут!"
Но колокола не смолкали. И тогда страх отступил, а молитва изменилась:
«Номмо Матра, хоть бы это было правдой!»
Да, страх отступил, но проснулось чувство вины. Впрочем, и его хватило ненадолго.
Раймон опустился на колени. Склонил голову. Взялся за Чисву до'Орро.
— Номмо Матра, номмо Фильхо…
Колокола трезвонили. Слова укладывались в их ритм.
— О Милая Матерь, Пресвятая Матерь, Святой Сын и Семя…
Весь мир был отлит из меди.
Раймон поцеловал Ключ, прижал к сердцу.
— Граццо, защитите нас. Защитите нас всех.
Сарио повторял за ним вслед, точно эхо: так было надо. Но мысленно добавил кое-что от себя:
"И пусть Твоему Сыну даже в печали достанет ума оценить мой труд по достоинству и позаботиться, чтобы меня предпочли всем остальным. — Подумав, он уточнил:
— Особенно Серрано”.
Он себе казался хрупким. Слабым. Пойдет трещинами и развалится на куски, если кто-нибудь рядом произнесет его имя.
Разумеется, произнесли. Да и могло ли быть иначе? Для того-то и предназначалось это имя, чтобы прозвучать, когда наступит срок. Но от этой мысли ему не стало легче. Их много, и они сильнее. Точь-в-точь могучий лес перед одинокой дрожащей былинкой.
"Алехандро”, — сказали они. — “Герцог”. “Ваша светлость”.
Новое имя. Новое обращение.
«Нет! — мучительно хотелось выкрикнуть. — Ни за что!»
Он сломается. Его раздавят.
"Алехандро”, — сказали они. И было в этом имени все: мольба, приказ, утешение. А потом был шквал вопросов, ответов, предположений. Обвинений. Были слезы, изумление и ненависть.
— Вы уверены? — спросил он наконец. Ответом были изумленные взоры и угрюмое молчание. — Эйха.., есть ли смысл? И повод?
— Безусловно, есть политическая целесообразность, — размеренно, как ребенку, ответил ему один из придворных. Да, наверное, по меркам этого извращенного мира Алехандро и был ребенком. — Мы не знаем истинных причин, но разве это столь уж важно? В Пракансе много наших недругов, даже среди тех, кто любезничает с послами и твердит о мире…