Зачарованные тропы - Вильгоцкий Антон Викторович. Страница 4

Глава 2

В биланской таверне «Кирка и кувалда» тем вечером было тихо и немноголюдно. Не так уж много ведь минуло времени после грозных событий на древнем кладбище, из-за которых город в считанные дни опустел едва ли не вполовину. Состоятельные господа, что составляли большую часть клиентуры таверны Хенгрида, разбежались, кто куда, одними из первых и только-только начинали возвращаться домой. Гному даже пришлось немножко урезать цены, чтоб удержать оборот на прежнем уровне. Однако новость о том, что заведение Хенгрида стало куда доступнее, чем раньше, достигла пока не всех ушей. Те, кто прежде не мог себе позволить обедать и ужинать здесь, не успели привыкнуть к новой возможности, и вечера в «Кирке и кувалде», еще недавно бывшие шумными и веселыми, протекали сейчас в гораздо более спокойной обстановке.

Меньше работы было теперь у всех – у поваров, девушек-подавальщиц, уборщиков. А также – у юного музыканта Скольда, которому в иные дни и вовсе не приходилось сыграть ни единой песни. Новая клиентура не привыкла единовременно вкушать и яства и искусство – порой гитариста даже специально просили замолчать.

Что ж, Скольд не обижался. Это в любом случае было удобнее, чем бренчать часы напролет, стараясь не повторить ни одной мелодии. Теперь он сидел в таверне все больше для вида, и у него оставалось достаточно свободного времени для сочинения собственных песен – после встречи с кандарским эльфом это стало получаться у Скольда гораздо лучше, чем прежде – и размышлений о жизни. Только вот, и песни, которые складывал Скольд, и думы его были совсем невеселыми…

Всю свою недолгую жизнь парень провел в Билане – не был ни в гномьих пещерах, ни в эльфийских лесах, ни в столице, ни даже на морском берегу. Зарабатывать на жизнь музыкой Скольд начал в четырнадцать лет. Сейчас, на девятнадцатом году, бард полагал, что досконально знает царящие в родном городе настроения, и ничего хорошего от продолжения такой жизни ждать не следует. Точнее – ничего сверх того, что есть у него в настоящий момент – а развлекать посетителей в «Кирке и кувалде» Скольду давно и, можно сказать, смертельно надоело. Порой ему хотелось прервать танцевальную мелодию или романтическую балладу и прямо в разгар пиршества начать горланить пошлые частушки. Все, что угодно – лишь бы обратить внимание гомонящей публики на трагедию молодой творческой души.

Впрочем, даже если бы все эти люди вдруг бросились к нему и принялись утешать, это все равно ничуть не помогло бы Скольду. Единственный выход он видел для себя в том, чтобы сменить место жительства. И, разумеется, новым домом должна была стать не тихая деревушка близ Биланы. И даже не лесное поселение эльфов – у них, конечно, многому можно научиться, но… куда более реален вариант, при котором юный бард попросту затеряется среди таких мастеров гитары, сделавшись бледной тенью каждого из них. Нет, если куда и перебираться в ближайшее время, так исключительно в Эльнадор…

Только одно обстоятельство мешало Скольду сорваться с места в один из этих тоскливых сентябрьских вечеров. Здесь, в Билане, у него было собственное, неприкосновенное место в жизни. Стабильный заработок и, пускай, совсем небольшая, но все-таки – известность. А вот в Эльнадоре… Там придется все начинать с нуля. И даже до нуля, наверное, нужно будет еще очень долго карабкаться вверх…

Именно отсутствие нужных связей, а также знаний о том, куда следует и не следует соваться, мешало Скольду начать новую жизнь. Не так давно он видел человека по имени Велон – их познакомил другой биланский бард, толстяк Феликс. Этот Велон как раз и пал жертвой своей неосведомленности о бытующих в столице нравах. Его до нитки обчистили Эльнадорские воришки. Правда, через несколько дней Скольд узнал от еще одного знакомца, что Велон и сам был далеко не ангелом. Но это – уже совсем другой вопрос. Доверять всем, кому ни попадя, и не доверять вообще никому – одинаково бесперспективный образ действия. Прежде, чем отправляться в Эльнадор, нужно было наверняка разузнать, с кем именно там можно иметь дело, а к кому лучше не приближаться и на пушечный выстрел.

Пожалуй, единственным среди знакомых Скольда, кто мог подсобить ему с этим, был тот самый необъятный Феликс. Он довольно часто ездил в Эльнадор на заработки. И заработки эти были весьма неплохими – даже рюмки в его дорожном питьевом наборе были сделаны из серебра высшей пробы.

Ну, не в серебре, конечно, дело, а в том, что работая в Эльнадоре, простой уличный музыкант может обеспечивать себя на месяцы вперед. А раз такое возможно – то почему же он, Скольд, должен и дальше в безвестности и печали прозябать здесь?

Правда, Скольд и сам, положа руку на сердце, признавал, что по уровню мастерства ему далеко не только до Верхних Лесничих, но и до Феликса, который, хоть и писал потрясающие стихи и был виртуозным гитаристом, тоже не являлся великим гением.

Скольд полагал, что кроме Феликса ему не с кем поделиться своими думами. Он ошибался – хозяин таверны, гном Хенгрид, давно уже проник мыслью в суть тяготивших юного барда забот. В «Кирке и кувалде» только он имел возможность спокойно наблюдать за происходящим вокруг.

Хенгрид видел, что парнишка с каждым днем чувствует себя в Билане все менее уютно. Но помочь Скольду гном, к сожалению, не мог. Разве только денег дать на первое время в столице. И он непременно сделал бы это, заяви музыкант о своем желании навсегда покинуть серебристые стены «Кирки и кувалды». Да только деньги в такой ситуации играют, хоть и важную, но далеко не главную роль…

– Долой уныние и грусть! – проникнутый нотками бесшабашного веселья зычный голос, раздавшийся от порога, не мог принадлежать никому, кроме Феликса. Конечно, то именно он и был – здоровенный во всех смыслах детина с фигурно подстриженной бородкой и серебряными перстнями на пухлых пальцах. Вся одежда Феликса имела черный цвет – к таким костюмам толстяк привык еще со времен работы в крематории. Но цветовая гамма наряда была единственной мрачной деталью в облике барда – более веселого и добродушного человека стоило еще поискать. Феликса можно было бы назвать главным городским заводилой, если б только он не пропадал месяцами в Эльнадоре или где-нибудь еще.

– Не позволяйте печали высушить ваши сердца! – грохотал толстяк, идя через пиршественную залу к стойке виночерпия. Нельзя сказать, чтобы в таверне пышным цветом цвела тоска. Просто таков был Феликс – он веселился сам и призывал к веселью всех вокруг.

Скольд заметил, что на плече у друга сегодня висит не гитара, как обычно, а изящная старинная лютня.

– Приветствую вас, друзья мои! – провозгласил Феликс, достигнув уголка, где находились Хенгрид, Скольд и виночерпий – Тенларец Аль-Харон. – Надеюсь, хоть вас не коснулась печать общего уныния.

– Не коснулась, – вынув изо рта мундштук любимой трубки, промолвил Хенгрид. – Да и о каком унынии ты говоришь? Черные дни остались позади. С негодяями, что держали в страхе наш город, покончено раз и навсегда.

– О, всегда найдется, кому взбаламутить воду, – сказал верзила. – Неужели вы не знаете, во что превратилась таверна «Три подковы»?

– Это место уже давно облюбовали полуобразованные плебеи, ни с того ни с сего вообразившие себя интеллектуальной элитой города, – Хенгрид принялся поглаживать свою серебряную бороду. – Не думаю, что заведение моего друга Фаргуса могла постичь еще худшая участь. Или… это, все же, случилось?

– Увы, – Феликс положил на темное дерево стойки три золотых монеты и заказал бутылку вина. После чего продолжил рассказ о происходящем в «Трех подковах».

– То, что там творится, иначе, как цирком не назовешь. Только цирк этот совсем не веселый. Я ходил туда три вечера подряд, но больше выдержать не смог.

– Феликс, хватит топтаться вокруг да около, – не вытерпел Хенгрид. – Говори толком – что стряслось в «Трех подковах»?

– Эту таверну впору будет теперь величать «Дырявым ночным горшком», – продолжал изощряться в острословии Феликс. – Слыхали про волшебника по имени Ганри?