Громбелардская легенда - Крес Феликс В.. Страница 102

— Я тебя тоже не понимаю, — сказал он. — Ты думаешь, на побережье мне часто приходится разговаривать? Да еще с кем-то таким, как ты? Мы не понимаем друг друга, и нам придется этому научиться. Так? Скажи?

Он сел так же, как она, прямо на землю, прислонившись спиной к воротам.

— Я знаю, что всюду свидетельство кота признается бесспорным доказательством. — Он обращался скорее к самому себе, нежели к ней, словно выискивая в памяти полезные, но давно забытые сведения. — Ведь оно является доказательством для судей Имперского трибунала… Говоришь, ты видела? И доверяешь человеку, который рассказал тебе о том, что я, так или иначе, счел возможным?

Он закрыл глаза и, потирая лоб ладонью, долго сидел молча, пытаясь все же поверить.

— Как вы это подтверждаете? Вы, это ваше… необычное племя? — тяжело спросил он. — Как это подтверждают, Хель-Крегири? Помоги мне, я не помню.

Она поняла.

— Слово… кота, — негромко произнесла она, словно чего-то опасаясь.

Он еще немного помолчал, несколько долгих мгновений.

— Слово кота, — повторил он, словно припечатал. И снискал благодарность кошки.

4

Комендант гарнизона вовсе не преувеличивал, описывая княжеский двор. Мастер Хааген был просто ошеломлен. Громб возник так же, как и все громбелардские города в горах: много веков назад могучий вождь рыцарей-разбойников возвел крепость, которая потом разрослась в город. Однако древняя, замкнутая в городских стенах сторожевая башня — крепость в крепости — наверняка достаточно большая для главаря разбойников, была крайне мала для воистину королевского двора. Хотя она несколько раз перестраивалась, крепость никоим образом не могла вместить всех тех, кто был вынужден, обязан или просто мог находиться при особе князя. В коридорах и залах, построенных с целью главным образом обороны, в том числе и после вторжения врага в пределы стен, царил неописуемый беспорядок. Лестницы, рассчитанные на то, чтобы с них легко было сбрасывать неприятеля, кишели бегущими вверх и вниз людьми; наивысшего восхищения достойна была решимость, с которой штурмовали крутые ступени дряхлые старики, занимавшие высокие посты, или дамы, с риском для жизни передвигавшиеся почти на цыпочках в обуви на высоких каблуках — изобретении дартанских кокеток (вот только в дартанских домах и дворцах лестницы походили скорее на террасы, нежели на оборонительные сооружения), наконец, урядники, безнадежно путавшиеся в полах длинных мантий… Толчея и давка! Домочадцы и просители, слуги и солдаты, женщины, мужчины, юноши, старики… Норвин и Хааген, в сопровождении четырех гвардейцев, в некоторых местах вынуждены были пробиваться с величайшим трудом — бывало, эскорт прокладывал путь чуть ли не силой. Старый мастер, которому наполненные грохотом молотов, стоном мехов и скрежетом шлифовальных кругов мастерские показались вдруг уютными и тихими, с нескрываемым облегчением воспринял конец этого адского путешествия. Но когда комендант оставил его в маленьком помещении, которому тщетно пытались придать черты дартанской приемной, он вдруг начал опасаться того, как пройдет встреча с первым человеком провинции. Дело, с которым он шел, неожиданно показалось пустяком в сравнении с этой спешкой, с этим лихорадочным водоворотом сотен людей, встреченных им по пути.

«Я так далеко зашел, — думал он, глядя на стоящих на страже у дверей солдат, — но с чем? Дело сумасшедшей женщины, на голову которой я, возможно, лишь навлеку новые несчастья. Кто может поручиться, что то, с чем я пришел к князю, вообще принадлежит ей? Но об этом думать надо было раньше…»

К счастью, долго ждать не пришлось. Хааген, который почему-то готов был совершенно к обратному, почти бездумно подошел к двери, которую открыл ему комендант.

— Прошу, господин, — кивнув, сказал Норвин. — Князь желает познакомиться с человеком, который снабжает оружием имперских солдат.

Сказав это, он подмигнул.

Комната с каменными стенами, суровость которых пытались смягчить с помощью огромного дартанского ковра и многочисленных гобеленов, казалась довольно просторной — может быть, потому, что в ней почти не было никакой обстановки. Посреди стоял громадный стол, окруженный стульями. Во главе его сидели несколько человек. Оружейник удивился, видя простые одежды скромных цветов, столь не походившие на богатые, ярко разукрашенные одеяния, преобладавшие в дворцовой толпе. Но провинциями правили армектанцы (представителей покоренных народов не слишком охотно допускали ко власти), косо смотревшие на слишком явную демонстрацию богатства и положения. Человек, занимавший высокий пост, должен был уметь четко выражать свои мысли, но одеваться — скорее скромно.

Хааген, услышав звенящую словно серебро речь за столом, неожиданно сообразил, что не владеет армектанским и, что еще хуже, очень слабо знает кинен, упрощенный вариант этого языка, данный Армектом всем народам империи… Богатейший язык покорителей Шерера, являвшийся ключом к пониманию и познанию их традиций, столь сильно отличался от громбелардского или даже дартанского, что армектанцы просто не в силах были этого вынести. Искренне убежденные, что говорящие «кое-как» народы несчастны уже лишь по одной этой причине, они даровали им общий язык, кинен. Это был лишь скелет их языка, составленный из самых распространенных оборотов и выражений… который все равно оказался чересчур сложным для жителей Громбеларда и Гарры. Только в Роллайне, Золотой столице Дартана, использование армектанского считалось — в определенных кругах — хорошим тоном.

Обо всем этом мастер Хааген не думал и даже не знал. Однако ему казалось, что такой человек, как князь — представитель императора, не захочет унизиться до того, чтобы беседовать с ремесленником на его собственном языке.

Место на возвышении занимал мужчина лет сорока, с выразительными чертами лица и спокойным, твердым взглядом. Он что-то сказал и махнул рукой. Комендант гарнизона ответил с улыбкой, занимая один из стульев. В следующее мгновение оружейник с немалым облегчением услышал четко произнесенные громбелардские слова:

— Прошу ближе, мастер. Рад видеть человека, который снабжает оружием Громбелардский легион. Но я слышал, что оружие это может быть и лучше? Сразу скажу — я в этом не сомневаюсь.

Оружейник спрятал замешательство за поклоном.

— Не сомневаюсь, ибо почти все можно сделать лучше, чем оно сделано, — с легкой улыбкой продолжал представитель. — Однако миром правит равновесие. «Лучше» обычно означает «дороже». Поговорим об этом равновесии… Прежде всего — объясни, мастер, будут ли вдвое более дорогие мечи тем самым вдвое лучше? Если так, я выслушаю тебя с величайшим вниманием.

Наступила тишина. Оружейник увидел прикованные к нему взгляды присутствующих и неожиданно сказал со спокойствием, удивившим его самого:

— Я превосходно разбираюсь в мечах, ваше высочество. Но лучше мечей легиона только гвардейские мечи, которые я тоже делаю. Естественно, они дороже. Ничего более смертоносного я создать не в силах. Для кого-нибудь, кто рожден для меча, — возможно, но не для обычного солдата. Я обманул его благородие коменданта гарнизона, чтобы увидеться с его высочеством Н. Р. М. Рамезом, князем — представителем императора в Громбе. — Он подчеркнул фамилию и титул.

На него смотрели с нескрываемым удивлением.

Норвин смущенно кашлянул.

— Ерунда, — помолчав, проговорил представитель. — Вы ведь все это вместе подстроили. Надеюсь, не без причины. Ну, я жду, — холодно поторопил он.

Оружейник шагнул вперед, достал из-за пазухи смятый свиток пергамента и протянул руку.

— Что это? — последовал суровый вопрос.

— Ваше высочество… Прошу, ваше высочество. Только два, а может быть, три человека… знают… — От спокойствия мастера Хаагена не осталось и следа.

Представитель раздраженно взял свиток, развернул и пробежал взглядом текст. Неожиданно он поднял голову и в глубокой задумчивости наморщил лоб. Размышлял он довольно долго.