Громбелардская легенда - Крес Феликс В.. Страница 64

— Возможно, так оно и есть… Я никогда никому не передавал знания о Шерни, Дорлан, поскольку ты сам велел мне этого не делать.

— Может быть, я ошибался, и было время, когда я не скрывал от тебя своих сомнений. Но я всегда считал, что учитель должен передавать ученикам одни факты, предоставив им возможность самим делать выводы. Ты же, мой мальчик… — Дорлан улыбнулся, заметив, что вновь поддался старой привычке, — ты же, мой самый способный ученик, всегда чересчур смело строил гипотезы, слишком много истин отрицал, и хотя столь беспокойный разум весьма ценен на пути познания, но не у учителя. Не у учителя. И потому я предостерегал тебя перед выбором пути, на который, как я считал, тебе вступать не следовало.

— Многое изменилось, Дорлан. Сегодня именно ты приходишь ко мне и подвергаешь сомнению фундаментальные истины.

Старый мастер покачал головой.

— Именно так. Но поговорим все же о тебе. Когда-то ты прислал мне записки, которые… скажу прямо… показались мне записками безумца.

— И что же в них было безумного?

— В них одно противоречило другому. Ты писал как о необходимости воспитать преемника, который будет посланником еще в утробе матери, так и о сверхсуществе, воплощающем в себе две соперничающие силы, Шернь и Алер. Первое само по себе звучит достаточно безумно, второе — тем более. Тот, кто подобен самой Шерни, не может предполагать, что призовет на свет существо, которое станет лишь его преемником. Очень редко оказывается, что это вообще человек… Ты об этом знаешь не хуже меня.

— Знаю! — резко бросил Бруль. — Я знаю, что будет так, как я сказал! Не спрашивай, откуда я это знаю, ибо тебе этого не понять, мастер!

Дорлан немного помолчал.

— Позволь, Бруль, тебе не поверить. Твои слова ничего не значат. А если даже действительно все так, как ты говоришь, то намерение воспитать преемника-посланника, то есть живую часть и символ Шерни, полностью противоречит намерению призвать существо, соединяющее в себе обе враждующие силы. Значит, ты полагаешь, что твоя цель — примирить воду с огнем, Бруль? Ты, именно ты, сделаешь так, что две противостоящие друг другу силы примут одно и то же существо и признают его своим, символизирующим сущность каждой из них? Это безумие. Это безумие, не побоюсь сказать.

— Повторяю — тебе не понять, мастер, того, что знаю я! — В голосе Бруля чувствовался нарастающий гнев. — Знаю! Точно так же, как я знаю, что живу и дышу, мыслю, осознаю существование Шерни — то есть существую и чувствую! Но я понимаю, зачем ты пришел на самом деле, и ты меня не обманешь. Ты хочешь ее у меня отобрать!

— Что или кого я хочу у тебя отобрать?

— Басе-крегири. Армектанку, зачатую под небом Алера.

— Значит — так тому и быть! — сказал Дорлан, вставая с каменной ступени. — Я уже все понял. Да, несчастный безумец, я отберу ее у тебя, если сумею. Но не затем, чтобы помешать твоим планам, которые и так закончатся ничем. Ко мне пришел муж этой женщины. Человек, который ради ее спасения переступил через самого себя.

— Скажи, мастер, — негромко спросил Бруль, — почему тебя волнуют подобные мелочи? Я должен поверить, будто ты явился ко мне из глубины Шерера, чтобы вернуть кому-то его жену? Ты называешь меня безумцем, но безумие — скорее то, что ты говоришь! Нет, мастер, я знаю, зачем ты пришел! Да, ты хочешь забрать ее у меня, но для того, чтобы мое дело никогда не было доведено до конца.

— Ты обвиняешь меня во лжи, Бруль, а это — уже чистое безумие. Зачем мне лгать? От страха?

— Хочешь со мной сразиться, мастер?

— Нет. Но если потребуется — буду сражаться. Я не нашел здесь наследника моих исторических знаний, ибо утратил чувство времени и найти его не мог. Безумия твоего я тоже не излечу. Так что, может быть, я хотя бы освобожу эту несчастную армектанку и верну ее мужу, который ради нее победил противника куда более могущественного, чем сами Тяжелые горы — собственную слабость.

— Еще никогда в истории двое посланников не выступали друг против друга с подобных позиций, — неожиданно спокойно сказал Бруль. — Пусть даже я безумец. Но в своем безумии я пытаюсь проникнуть в тайну висящих над миром сил, в чем и состоит мое предназначение как лах'агара. С другой стороны — ты, Дорлан, готов использовать мощь Полос не для открытий и познания, но вопреки правящим миром законам. Ты хочешь использовать Шернь для борьбы с созданным ею равновесием? Ты отрицаешь законы всего?

— Не знаю, посланник ли я, — в очередной раз за день отметил Дорлан. — Чтобы в этом удостовериться, я должен что-то совершить или, может быть, чего-то не совершать… Возможно, речь идет именно о том, о чем я тебе только что сказал.

— Сделай выбор — откажись от своих намерений!

— Предпочитаю действовать.

— Прошу тебя, мастер, не вынуждай меня к схватке, которой я не хочу!

— И я не хочу. Отдай мне девушку.

— Нет, Дорлан.

— Тогда сразись со мной.

— Я не хочу за это сражаться, мастер. Твои доводы не стоят даже многих посланников, даже многих! Ты думаешь о схватке? То, зачем ты пришел, — не дело посланника, это дела обычных людей, и они должны их решать. Пусть муж этой женщины явится за ней — это его право, и в чем-то оно справедливо!

— И тогда ты ее ему отдашь?

— Нет, она нужна мне самому! Но его доводы я признаю, в то время как твоих признать не могу!

Дорлан протянул руку.

— Вот мой довод, — сказал он. — Пусть Полосы Шерни решат, является ли мой путь путем посланника.

В его руке блеснул длинный белый клинок — оружие, как две капли воды похожее на меч короля гор.

— Тарсан, древнее оружие шергардов, — сказал Бруль, отступая на шаг. — Что ж, хорошо, будем сражаться оружием шергардов в возведенном ими здании.

Он вытянул руку, и в ней тотчас же появился узкий черный клинок.

— Вот мой довод, Дорлан. Ты готов проиграть? Пусть же Полосы признают правоту того, кто этого заслуживает.

Даже не притворяясь, будто наносит настоящий удар, он выставил оружие перед собой и позволил мечу противника его коснуться. Белый клинок мгновенно почернел. Бруль вытянул левую руку; меч Дорлана вырвался из его руки, взмыл в воздух и лег прямо в левую ладонь хозяина старой крепости.

— Если бы ты вел со мной спор с позиции посланника, — без какого-либо торжества, но с неподдельной грустью сказал Бруль, — исход схватки мог бы быть другим. Но ты поставил себя в позицию обычного человека, и Полосы снова тебя отвергают. Ты не стал снова посланником, Дорлан. Уходи, прошу тебя.

Он уронил черные мечи на пол, и они громко зазвенели. Неожиданно Бруль присел и встал, в последний раз отдавая честь своему учителю.

— Может, я и безумец, но не в большей степени, чем мудрец Шерни. Уходи, мастер. Твой труд велик, но он завершился раз и навсегда. Теперь ты уже не знаешь, что такое Полосы, и не можешь быть живым символом их неодушевленной сущности.

Дорлан молча поклонился — и ушел.

Она ласкала их, задыхаясь от рыданий, обнимала за лохматые шеи, дрожащими пальцами, сдавленно всхлипывая, гладила огромные уши… Псы стояли неподвижно, не пытаясь убежать, но и не отвечая на ее ласки. Давясь слезами, она поняла, что уже никогда больше не сможет поиграть с псами — ибо она предала их, и теперь они ждали от нее незаслуженного наказания. В любой момент она могла снова причинить им боль, без какой-либо причины — ведь они не понимали, что тогда причина была, и весьма важная. Они стояли как камни, холодные и неподвижные. Не в силах этого вынести, все еще плача, она вскочила и тяжело побежала, размазывая слезы на щеках кулаком, в котором судорожно сжимала Бич.

Ее охватила чудовищная, страшная жалость, которая, казалось, схватила ее за горло и держала, держала… держала. Жизнь снова оказалась неприязненной и враждебной, так же как тогда… В памяти начали всплывать обрывки воспоминаний, которых еще мгновение назад не было: Дартан и Армект… какой-то мужчина, близкий и далекий… Она пыталась удержать воспоминания, но они тут же исчезли, словно испугавшись.