Имперские истории - Юрин Денис Юрьевич. Страница 2

Неожиданно взгляд юноши остановился на погруженном в полумрак закутке под лестницей на второй этаж. Половину маленького пятачка занимал высокий, широкий табурет на удлиненных ножках, как стол, уставленный мисками и кружками. Рядом, на перевернутом на бок пивном бочонке важно восседал упитанный, обросший, как леший, черноволосый гном и, не обращая внимания на царивший вокруг бардак, быстро шерудил тонувшей в огромной ладони деревянной ложкой. Это был шанс, который уставший путник просто обязан был использовать. Ни один из мускулистых деревенских парней не стал бы задирать низкорослого крепыша. Обычно мужики навеселе пристают лишь к тем, кого считают слабыми и беспомощными, а о гномах издавна ходила дурная молва. Одни считали их злыми колдунами, а другие – жестокими бандюгами; угрюмыми, замкнутыми в себе душегубами, для которых человека зарезать все равно что бездомному коту пинка дать.

Сделав выбор, юноша выбрался из темного угла и стал осторожно пробираться мимо столов к лестнице. Он очень боялся случайно задеть кого-нибудь из сидевших полами мокрой шляпы или совершить иной проступок, который мог привлечь к нему внимание окружающих. Наконец-то опасный маршрут был удачно завершен. Никто не обратил на крадущегося паренька внимания, никто не обидел и даже не оскорбил нелестным сравнением с упрямой, глупой домашней скотиной. Везение – вещь непонятная: сопутствует тебе, когда совершенно не ждешь, но стоит хоть немного понадеяться на него, и оно тут же предательски убегает.

– Хорошего отдыха, уважаемый гном! За ваш стол можно присесть?! – стараясь говорить как можно громче, чтобы перекричать хор хохочущих поблизости басов, спросил юноша и замер в ожидании ответа.

Сначала пареньку показалось, что гном его не расслышал или не понял, что обращались именно к нему. Юный путник уже собирался повторить свой вопрос, но ложка, груженная тушеной капустой, направлявшаяся в рот гнома, неожиданно замерла в воздухе и через секунду вернулась обратно в миску.

– А ты где стол увидел, паря? – недовольно проворчал гном, не поднимая головы. – Ты что, этот старый подпопник столом называешь?

– Ну да… – неуверенно пробормотал юноша, пораженный непривычной постановкой вопроса.

– Тогда садись, но предупреждаю: в карты не играю, краденого не покупаю и в слезливые истории о тяжкой сиротской доле не верю, так что за жрачку сам платить приготовься, – расставил точки над «и» гном и, небрежно скинув на пол несколько пустых мисок, освободил на табурете пространство для сотрапезника.

Юноша не заставил повторять приглашение дважды. Быстро схватив стоявшее поблизости ведро для мытья пола, парень перевернул его кверху днищем, накрыл мокрой накидкой и уселся сверху. Теперь формально место принадлежало ему, хотя вряд ли кому-нибудь из посетителей пришло бы в голову позариться на треть засыпанной хлебными крошками крышки табурета вместо стола и на дурно пахнущее ведро вместо скамьи. Других желающих скоротать вечерок в закутке под лестницей да еще в обществе неопрятного, ворчливого гнома не нашлось.

– Чего расселся, милой? Кухарки еду только страже да вон тем оболтусам носят. – Гном кивнул в сторону дальнего стола, за которым гуляла самая многочисленная и шумная группа крестьян. – Коль есть хочешь, сам до кухни дотопай, только осторожней, близко к столам стражи да горожан не подходи, а то привидится кому чего, не оберешься бед…

– Кому привидится, что привидится? – удивился юноша, не понимая, куда клонил гном.

– Видок у тебя не ахти, покажется кому, что ты глаз на его суму положил, вот и поужинаешь оплеухами, – пояснил гном, наконец-то оторвавшись от созерцания быстро уменьшающегося содержания миски и показав новому компаньону лицо.

Сквозь заросли черной, местами слипшейся бороды, в которой застряли куски мелко порубленной капусты, мошки и хлебные крошки, едва виднелись следы давних ожогов и шрамы. Густые, сросшиеся брови, толстые потрескавшиеся губы, тяжелый взгляд исподлобья; в принципе ничего особенного, юноше доводилось видеть лица и поуродливей, и пострашнее. Все бы ничего, да только в умных глазах выходца из Махакана были какой-то нездоровый блеск и одновременно глубокое душевное спокойствие. Такими глазами смотрят на мир седовласые, умудренные опытом старики, не утратившие, однако, тягу к жизни и приключениям.

– Ну что, дружок, харю мою изучил, а теперь дуй на кухню, а то капуста со свиной поджаркой закончится, будешь, как те хлеборобы, мербом давиться, – предостерег гном и снова сконцентрировался на поглощении остатков пищи. – Можешь заодно и на меня миску прихватить. Не боись, деньги сразу верну, не зажму!

Строго следуя наставлениям гнома, юноша поторопился на кухню, не забыв при этом обойти стол чересчур мнительных горожан стороной. Уж лучше получить пару тычков в бок от крестьян, чем терпеть незаслуженное обвинение в воровстве, сопровождаемое ударами кнута или вымоченных в рассоле розог.

На кухне вначале не обрадовались посетителю, но, услышав приятный звон медяков о разделочную доску, поварская братия стала более снисходительной к протертым на коленях штанам и драным рукавам старенькой рубахи клиента. В кармане у молодого человека имелось и серебро, и золото, но юноша прекрасно заучил негласное правило странника: «Достоинство высыпаемых на стол монет должно соответствовать степени потрепанности дорожного костюма». Нищий, расплачивающийся серебром, сам обвиняет себя в воровстве или в душегубстве.

Вожделенно вдыхая пары тушеной капусты и горячего мяса, юноша поспешил вернуться в закуток, естественно, соблюдая на обратном пути все те же меры предосторожности.

Хоть гном и выглядел небогато, но расплатился серебром. Миска с едой скрылась в его непропорционально широких ладонях, а ложка замелькала с умопомрачительной скоростью. Ни плохая погода, ни назревающая за соседним столом драка не могли испортить аппетита низкорослого крепыша. Последовал его примеру и юноша. Горячая пища попала в желудок, и по телу теплой волной прокатилась приятная нега. Горло уже не болело, дышать стало легче, а одурманенная болезнью голова прояснилась. Внезапно ощутившему, что жизнь прекрасна, юноше захотелось поговорить.

– Меня Нивелом кличут, – представился юноша и застенчиво улыбнулся поперхнувшемуся компаньону.

– Кличут только собак, а людей и гномов называют, – проворчал гном, выплюнув под ноги крупный кусок капустной кочерыжки, попавший ему не в то горло. – А вообще, паря, не лез бы ты ко мне. Не дело человеку с гномом якшаться.

– А я и не лезу, – обиженно произнес Нивел, – просто до утра еще долго, если уж за одним столом оказались…

– …то почему бы языками не почесать, – продолжил мысль юноши гном, пристально смотря в зеленовато-серые, по-детски наивные глаза собеседника. – Ну что ж, если хочешь поболтать, болтай, только учти, я о себе ничего рассказывать не буду, ни к чему это…

– Как знаешь, – пожал плечами Нивел. – Надеюсь, я не буду слишком докучлив, если поинтересуюсь твоим именем? А-то неправильно как-то получается, ты меня за свой стол пустил, совет мудрый дал, а я и поблагодарить-то кого не знаю.

– Толку-то от твоей благодарности… – огрызнулся гном, но после недолгого молчания все-таки решил удовлетворить любопытство приставучего подростка. – Можешь называть меня Пархом, полностью мое имя тебе все равно не выговорить.

– Как хочешь, но у меня вообще-то слуховая память хорошо развита, можем попробовать.

– Ну, попробуй, – недоверчиво усмехнулся гном и произнес нарочито медленно, почти по слогам: – Пархавиэль Зингершульцо.

– Постой, уж не потомок ли ты тех Зингершульцо, что… – Юноша не договорил, осекся под суровым, настороженным взглядом гнома, исходившим из-под хищно прищуренных век.

– Что-то с тобой, паря, не так… Ох, чую, не так ты прост, как хочешь казаться, – прервал гном затянувшееся на пару минут молчание, в течение которого оба неотрывно смотрели друг другу в глаза. – С виду бродяжка бродяжкой, одежонка вся рваная, а за ужин с мясом заплатить смог. В доверие ловко втираешься, слова мудреные знаешь: «слуховая память»… «хорошо развита», – передразнил Пархавиэль, – да и об истории Махакана где-то слышал. А ну, признавайся, ты, случаем, не дворянчик какой в бегах?! Мне неприятности с законом ни к чему!