Вавилонский голландец - Гарридо Алекс. Страница 35

– Узнаете в свое время. Следующий порт – Уитби, Англия. После прибытия я объясню вам, что надлежит делать. А теперь ступайте-ка спать. Надо же – прибить к мачте! – Капитан стягивал с ладони сожженную фалом перчатку, и я уже испугался, что он сейчас отхлещет меня ею по лицу, но он скомкал ее и бросил в корзину, достал из кармана другую перчатку, свежую, и натянул на место испорченной. Я откланялся и отправился в каюту.

Каюта моя, как и предсказывала Сандра, была хороша. Три квадратных метра, на которых умещались койка, платяной шкаф и откидной секретер с ящичками. Кница, поддерживающая пиллерс, образовывала удобную книжную полку, мне только пришлось выгнуть из дубовой рейки съемный фиксатор для книжек. Часов до четырех утра я переживал ночную встречу и не мог уснуть, и в половине восьмого проснулся совершенно разбитым.

– Так, ну-ка признавайся, что ты читал всю ночь? – строго спросила меня Сандра, когда мы после утреннего построения поднялись на бак выкурить по трубочке.

– Либо учебник по латыни, либо морские легенды, – предположил Джонсон, наш третий помощник, безукоризненно выбритый мужчина неопределенного возраста. По судовым документам было ему около сорока, но корабль уже наложил на него отпечаток, и я мог бы дать ему от двадцати пяти до сорока пяти. Сандрин возраст тоже, кстати, навскидку не определялся.

– Я не читал, – сказал я, – мы с Ван Страатеном встретились.

– И ты молчишь! – вскричала Сандра. – Черт, черт! Я все проспала. Самая настоящая морская легенда в действии, а присутствовал при ней, как назло, самый молчаливый.

– Да, я плохо рассказываю, – подтвердил я.

– Да ну тебя, – буркнула Сандра, – если уж ты способен произнести собственную фамилию, все у тебя с речью в порядке. Ну, скажи.

– Тржскал, – послушно произнес я.

– Ну, вот видишь, умеешь говорить. Давай рассказывай, а то мне на мостик пора, а я от любопытства умираю.

– Капитан поднялся на грота-марс, – сказал я, – а Ван Страатен вызвал его по рации.

– Хм. Откуда у него рация?

– Не знаю. Может быть, и нет никакой. Я позвал капитана. Он съехал по грота-фалу, перчатку сжег. Они к нам подошли, Ван Страатен пришел на шлюпке и почту привез, вон лежит, под гротом. Они немного поговорили, потом отчалили. Всё.

– Да ну, не может быть! Какой он, его «Ветер семи морей»?

– Хороший корабль. Галеон. Паруса в порядке. Синим светятся.

– Что-то ты недоговариваешь, что еще было? Что ты не спал-то всю ночь?

– Да я сказал кое-что лишнее, – попытался признаться я.

– Не верю, – заявила Сандра, – ты не можешь сказать лишнего, ты постоянно недоговариваешь. Из тебя же каждое слово приходится клещами тянуть!

– Иногда трех слов достаточно, – сказал я, – я спросил, не надо ли прибить почту к мачте.

– Ну, что я говорил, – флегматично развел руками Джонсон, – точно, читал морские легенды.

– Вот и нет, – возразил я, – я как раз читал учебник по латыни.

– Так и что теперь? Дарем рассердился?

– Он велел мне эту почту доставить. Я не понял – это наказание или наоборот?

– Это наказание в стиле кэпа! – расхохоталась Сандра. – Тому, кого он наказывает, вся команда завидует. Да уж, повезло тебе, счастливчик! Видишь, как полезно все-таки иногда говорить. Эх, хотела бы и я поучаствовать. Ужасно интересно, как это бывает.

– Да как вообще можно доставить почту в семнадцатый век?

– Ну, для капитана это не проблема. Наверняка он и тебе объяснит.

Когда я проснулся в английском городке Уитби, мне показалось, что мы уже прошли сквозь время. Шлюз открывается на краткий час с половины шестого до половины седьмого, так что швартовала корабль ночная команда – а эти ребята вполне могли бы пришвартовать нас и на Луне. Но, выстраивая свою вахту на полуюте, я разглядел на берегу обтекаемые автомобили конца двадцатого века – нет, из своего времени мы все-таки не вышли. Значит, это придется делать мне. Под ложечкой у меня сосало.

Все матросы корабля были на месте – кроме ночных, никто не потерялся в море, лишних тоже не появилось. Мы разошлись, и меня, как я и ждал, вызвали к капитану.

Сейчас, днем, капитан не выходил из своей каюты и был совершенно прозрачным. Но я видел, что он таинственно улыбается, – кажется, он прекрасно осознавал, что делает мне подарок.

– Видели на горе аббатство? Вам туда. Подниметесь в музей, там есть сувенирная лавка, вам будет легко ее найти. В правом дальнем углу на стене укреплено овальное зеркало. Вам нужно будет взять в руку одно из писем так, чтобы адрес отразился в зеркале. Затем пройдете через зеркало, дальнейшее не составит вам никакого труда. Имейте в виду, что того моста в семнадцатом веке еще не было, вам понадобится мелочь, заплатить паромщику, – он протянул мне мешочек с монетами, – да, и обязательно оденьтесь поприличнее. Камзол, треуголка, чулки… Что у вас там на ногах? Кроссовки? Уму непостижимо. Разумеется, вам и сейчас не стоило бы в них ходить. Спросите у боцмана приличные туфли с пряжками.

Одевался я с помощью Сандры, шпагу одолжил в корабельном музее: по словам Сандры, мой кортик для семнадцатого века был коротковат. Когда я поднялся к аббатству, я уже совершенно запыхался: туда вела почти вертикальная улица, мощенная булыжником, потом гранитная лестница, которая взбиралась, казалось, на самый верх, а потом еще вьющаяся в траве грунтовая тропа – до самой вершины горы. От подножия аббатства была видна вся бухта – длинный мол с маяком, шлюзы, крытый черепицей город, зеленые сады, стаи чаек. В зеркале я увидел собственное бледное и перекошенное лицо и выбранное наугад письмо в дрожащих руках. А оказалось совсем не страшно. Зеркало было похоже на овальную срезанную снизу вертикальную воду, не слишком мокрую, теплую и уютную. Я прошел сквозь него на негнущихся ногах – и оказался у подножия аббатства. В первую секунду мне показалось, что ничего не изменилось, потом я разглядел разницу: нет рекламных щитов, нет автомобилей, нет антенн, нет длинного мола, а есть каменная гряда, те же черепичные крыши, лес мачт, лошади, кареты, маяк. Могу сказать, что дальнейшее вспоминается, как необычно яркий сон. В Англии разница между столетиями не так уж важна, и моряк с мешком почты не показался никому чуждым, так что я быстро разнес треть почты, пришедшуюся на долю Уитби, по адресатам. Под конец я даже нашел существовавший-таки в семнадцатом веке мост и на сэкономленные деньги купил превосходно изданный экземпляр «Сатирикона» Петрония. Раз уж я занимаюсь латынью, пригодится. Подозреваю, что капитан надеялся на какую-нибудь книжку, раз уж в кошельке оказалось достаточно денег, чтобы ее купить, но, если бы не мост, мне могло бы и не хватить.

В семнадцатом веке аббатство оказалось совершенно пустым. Как я мог вспомнить из школьных уроков истории, пустовало оно уже лет сто, и я уверенно направился сквозь разрушенный холл в тот угол, где должно было быть зеркало. Мне навстречу метнулась скрюченная тень. Старуха, такая древняя, что вполне могла оказаться одной из изгнанных отсюда монахинь.

– Плохое место, плохое. Не ходи здесь, моряк, плохо… Хильда охранит, Хильда поможет. – Она протянула мне раскрытую сухую ладонь – на ней лежало что-то черное и округлое. – Возьми-возьми амулет, возьми, моряк.

Я послушно взял это черное – теплый округлый камушек, гагат, наверное.

– Спасибо… – растерянно произнес я.

– Не благодари, амулет для плохого места, иди-иди, я вашего брата знаю, зеркало тебе, там зеркало. – Она ухватила меня за обшлаг рукава и резво потащила в угол, где, я и сам знал, ждал меня выход обратно в мой мир. Я влетел в зеркало пулей – она меня еще и подтолкнула на прощание – и там, при свете электрических ламп, среди полок с чернильницами, перьями и деревянными линеечками, разглядел подарок. Действительно, гагат – теплый и матовый, как раз удобно ложится в ладонь.

На борту меня хлопали по плечам, разглядывали мой гагат и хвалили за Петрония. По случаю хорошей погоды в нашем читальном зале, на верхней палубе, было уже полно народу: кто устроился на раскладных стульях, кто в бухтах троса; библиотекарь, облокотясь на шпиль, негромко рассказывал группе гостей что-то о Борхесе, детишки уже болтались на вантах – мне еще надо будет проследить, чтобы никто из них не отправился с нами зайцем. Впереди нас ждали Флиссинген и Антверпен.