Вавилонский голландец - Гарридо Алекс. Страница 61

Джошуа усмехнулся. Вот же болтун. А ведь на кого-нибудь из новеньких вполне может произвести впечатление.

Лиз и Боб. Софи и Феликс

Через пару недель после ухода Алекса и Лины корабль стоял на острове Юнион посреди Гренадин. Задержались надолго, почти на неделю. Здесь практически не было библиотек, и прихода корабля ждали страстно.

На второй или третий день к трапу подошла женщина, явно не из местных. Она была элегантна до такой степени, что мир вокруг тускнел от сознания собственного несовершенства. Так Джошуа впервые увидел Лиз.

Он с недоверием относился к людям, которые приходили на корабль из любопытства. Просто потому, что корабль оказался в данный момент в той же точке пространства, что и они. Лиз явно было скучновато на островке, где она проводила с мужем и друзьями «изрядно затянувшийся отпуск» – по ее собственному выражению. Джошуа так и не понял, почему эти четверо смогли позволить себе такое длинное ничегонеделание – то ли в лотерею выиграли, то ли наследство получили, да и кому это интересно?

Лиз обошла весь корабль, о чем-то потолковала с Анной, сыграла в шахматы с Роберто, даже заглянула на камбуз к Терезе. А потом решительно поинтересовалась у Джошуа, может ли их компания остаться на корабле.

– Нас четверо. Мы уже долго сидим на этом острове. Почему бы не попробовать сменить обстановку?

Первым побуждением Джошуа было немедленно отказать. Случайные люди, от скуки желающие попробовать что-нибудь забавное, кораблю не нужны.

– Так вы позволите нам? – Голос Лиз, звонкий, насмешливый, чуть-чуть дрогнул. Даже не дрогнул, а почти неуловимо изменил тональность. И Джошуа почему-то подумал, что она страшно хочет попасть на корабль. Так хочет, что даже боится себе в этом признаться.

И он согласился. Неожиданно для себя. Вот так: открыл рот, чтобы сказать «нет», а сказал «да». О чем, получив в ответ победительную улыбку Лиз, немедленно пожалел. С чего ему показалось, что она жаждет попасть на корабль?

На следующее утро они появились вчетвером: Лиз, еще одна дама, которую Джошуа даже не сразу разглядел в сиянии Лиз, и двое мужчин. Джентльмены явно сопровождали Лиз: они вращались вокруг нее, как благодарные планеты вокруг лучезарной звезды, они следовали за нею, как неуклюжие баркасы за изящным лоцманским катером. Джошуа попытался угадать, кто из этих двоих счастливый супруг Лиз, – и промахнулся.

Мужем оказался Боб. Молчаливый, сосредоточенный, сдержанный. Он сразу предложил свою помощь в отделе технической литературы, за которым пока присматривал Роберто. Он не выказывал никакого желания оказаться в центре компании или как-то привлечь к себе внимание. Он лишь следовал за Лиз. Он не сверлил ее обожающим взглядом, но всегда оказывался поблизости, когда Лиз требовалось накинуть на плечи куртку.

Феликс, как выяснилось, был мужем Софи, той самой дамы, которую Джошуа сначала толком не разглядел. Он был полной противоположностью Бобу. Прекрасный рассказчик, душа любой компании, он болезненно переживал, когда не мог завладеть вниманием в беседе. К тому же отъявленный, самозабвенный бабник. На тот момент он был увлечен Лиз, но этого ему явно было мало. Анна, невзлюбившая Феликса с первого взгляда, как-то сказала, что он напоминает ей лесной пруд, освещенный солнцем, – сверкает так, что не поймешь, то ли там бездна, то ли воды по щиколотку. «А оказывается примерно по пояс», – завершила она и перевела разговор на другую тему.

Феликса определили в отдел испанской прозы. Испанских книг на корабле было много, так что народу постоянно не хватало. В первый же вечер Феликс сообщил за столом, что он сам немного «балуется литературой» и даже написал за время отпуска несколько «изящных вещиц». При слове «вещица» Анна поперхнулась, а Роберто начал чесаться. Он реагировал на графоманов, как люди обычно реагируют на клопов.

Феликс довольно быстро подружился с Александром. Когда Анна начинала шипеть, как змея, по поводу «героя-любовника», Александр неизменно отвечал: «Ну что ты в самом деле, нормальный же мужик».

Софи была обезоруживающе никакой, как бы сказала бабушка Джошуа: «Ни с чем пирог». Бывают такие люди: все, что они говорят, как по волшебству становится скучной банальностью. Джошуа иной раз диву давался: Анна могла заблуждаться и горячо отстаивать завиральную идею, Лиз вообще уносило черт знает в какие полемические дебри, но Софи всегда изрекала только правильное и взвешенное. Любая дискуссия после ее реплики словно бы налетала на кирпичную стену – настолько все, что она говорила, было неоспоримо в своей банальности. Оставалось только лечь и умереть от скуки.

Джошуа усмехнулся, вспомнив, как Анна однажды вернулась с берега, осторожно неся сигаретную коробку, в которой что-то жужжало. Как выяснилось, Анна поймала на берегу муху и собиралась выпустить ее в столовой, чтобы проверить, издохнет ли насекомое после первой же реплики Софи. Эксперимент провалился: Тереза увидела летающую муху и прихлопнула ее, негодуя, гораздо раньше, чем Софи успела что-либо сказать.

Феликс и Софи были удивительно органичной парой. Феликс поверял мир прежде всего по тому, как этот мир и отдельные его обитатели относятся к нему, Феликсу. А кто любил его больше, чем Софи? Никто, тут уж к гадалке не ходи. Софи была ему удобна, как разношенный башмак удобен ноге. К тому же башмак, который эту самую ногу обожает, можно сказать, боготворит. Джошуа поймал себя на мысли, что, когда речь заходит о Софи, он начинает думать расхожими штампами. «Удобный башмак». Ужас какой-то.

На корабле Софи не могла найти себе места. Джошуа искренне верил, что в какой-то другой ситуации Софи, вероятно, проявила бы скрытые, но абсолютно ненужные здесь таланты. Была бы, к примеру, прекрасной хозяйкой. Или растила бы необыкновенные цветы и фруктовые деревья в своем саду. Но тут, на корабле, где у всех одинаковые каюты, а бытовые дела сведены к минимуму, ей просто некуда было себя приткнуть. Она попыталась было поучить Терезу варить суп, за что та невзлюбила Софи навеки и иначе как «эта мышь» не называла. Не было от Софи никакой пользы и в зале любовной прозы: как только она начинала давать читательницам советы, они начинали чахнуть от тоски и спешно собирались домой. В конце концов Софи, чтобы просто пристроить к делу, отдали в помощницы к Магде, которая вела класс-студию художественной керамики. Этот класс пользовался большим успехом, так что помощь была нелишней.

Но нельзя сказать, что Софи скучала. Джошуа вообще не был уверен, что ей знакомо это чувство. Она просто спокойно пережидала время на корабле, как споры бактерий пережидают зиму. Рано или поздно ее солнце устанет вращаться вокруг лучезарной звезды по имени Лиз и они вернутся домой. Так всегда бывает.

Что касается Лиз, Джошуа порой казалось, что Лиз даже не подозревает о существовании Софи, настолько органично она умудрялась не замечать жену Феликса.

Лиз попросилась работать во французский отдел. Джошуа был приятно поражен тем, что она вовсе не собирается рассматривать время на корабле как забавную прогулку. В первую же неделю она заявилась к Роберто с длиннющим списком книг, которые, по ее мнению, необходимо заказать. Стратег с чем-то согласился, что-то оспорил, но новенькую зауважал.

Лиз была довольно взбалмошна, а уж язык у нее был – ровно бритва. Но ее, в общем-то, все любили. Кроме разве что Терезы, которая притворялась, что никак не может запомнить, «кто же тут у нас муж» – Боб или Феликс.

Анна и Лиз подружились моментально, словно всегда знали друг друга. Это была дружба двух равных, редкий случай. Казалось, что они всю жизнь шли вместе, по одной дороге, но в какой-то момент Лиз свернула на боковую тропинку, из озорства или любопытства. Хотя скорее повинуясь мимолетному капризу. А Анна пожала плечами и пошла себе дальше.

Всем бросалось в глаза их с Анной внешнее сходство. Они обе были тонкие, рыжие. Но Анна, будь она картиной, была бы написана акварелью, а Лиз – маслом. Как-то Роберто сказал, что Анна, по сути своей, гадалка, а Лиз – колдунья. И в этой фразе удивительным образом отразилось различие этих двух женщин. Анна рассматривала людей, ходила вокруг, разгадывала, боясь прикоснуться, задеть, обидеть, а Лиз смело переставляла, как фигурки на шахматной доске. Могла случайно и поломать. А потом переживать – бурно, но недолго.