Джампер. История Гриффина - Гулд Стивен. Страница 13

Часов по шесть я работал в ее агентстве, за что она оплачивала мои книги. Три часа в день я занимался дома английским, французским и испанским. Математика шла на испанском. Европейская история – на французском. Точные науки – на всех языках. И везде я рисовал.

Для всех я был «мальчиком, который рисует» – в парке, у церкви, на берегу, на пляже. Большая часть рисунков оставалась в моих альбомах, но постепенно и стена в комнате начала обрастать рисунками.

Поначалу меня мучили по ночам кошмары, но постепенно они стали сниться мне все реже и реже. В первый месяц я дважды просыпался с колотящимся сердцем в облаке песка на Пустыре, в том самом месте, где Сэм нашел меня, окровавленного и без сознания.

Изучение испанского помотало. По крайней мере, было чем заняться, проснувшись. Я прочел «Дон Кихота» и продирался сквозь книги Артуро Переса-Реверте о капитане Диего Алатристе. Или же решал задачки по математике. Математика всегда была кстати. Но прошел год, прежде чем я мог проспать всю ночь, не просыпаясь.

На второй год я купил стекловолоконную шлюпку с веслами, колодцем шверта и маленькой убирающейся мачтой с треугольным парусом. Когда я ее приобрел, в носовой части виднелась дыра размером с мою голову, а парус был весь в лохмотьях, и ни весел, ни шверта, ни спасательных жилетов там не было. Я потратил неделю, мотаясь в Сайта Крус по поручениям Мартина, переводя, бегая за покупками и выполняя роль местного гида. К концу недели у меня уже были весла, два спасательных жилета, санфишевский парус, покрытый пятнами, но целый, и достаточно стекловолокна и резины, чтобы починить нос суденышка. Я сделал шверт и руль из старой рухляди, собранной на стройках, и скрепил волокном.

Алехандра засомневалась.

– Ты можешь утонуть!

Я поднял брови.

– Ну, если из меня вышибут дух, могу. Но явно не из-за судороги или усталости, и неважно, как далеко я нахожусь от берега. Подумай об этом. – Через мгновение я добавил: – Мы с отцом и раньше плавали, в Тайском заливе. И лодка была больше.

Она зарегистрировала ее на свое имя, но лодка была по-настоящему моя.

В Баиас де Уатулько было девять бухт и тридцать шесть пляжей, к некоторым из них не добраться даже по суше. Я изучил их все – плавая, ловя рыбу, ныряя с маской – так же, как и джунгли на берегу.

Не один раз меня ловила волна, что довольно опасно, и меня проволакивало и несло, хотя, к счастью, я успевал опустить мачту и пришвартоваться, а также удержать весла и спасательные жилеты, и шверт. Позже я научился преодолевать буруны и управлять судном, зачерпывая не слишком много воды.

Родриго, один из многочисленных кузенов Алехандры, дразнил меня из-за паруса и весел. Он все подначивал, чтобы я купил катер, но я ненавидел вонь и шум. Каждый раз, когда он заводил об этом разговор, я только многозначительно потирал пальцы: «А на бензин у тебя деньги есть?». Он всегда был на мели, а потому ничего не говорил в ответ. Родриго достиг волшебного четырнадцатилетнего возраста, и все его небольшие карманные уходили на девочек, лас ниньяс. Иногда я брал его с собой ловить рыбу и лобстеров, но Алехандра запрещала давать ему лодку, которую он выпрашивал у меня, чтобы произвести впечатление на девчонок.

– Ты, может, и не утонешь, мой дорогой, и я знаю, что Родриго плавает как рыба, но его подружки! Пусть достанет собственную лодку. Не хочу, чтобы он плавал к дальнему берегу. Он их потопит или еще того хуже!

Я не очень понимал, что может быть хуже, чем быть потопленным, но постепенно сообразил, о чем речь. Это опасение звучало странно, если учесть, что и у Алехандры водились дружки, которые время от времени оставались ночевать.

Она залилась румянцем, когда я упомянул об этом, но ответила:

– Мне не четырнадцать и не тринадцать. Вот в чем разница.

Чтобы обойти этот запрет, Родриго пытался договориться со мной, чтобы я сам катал на лодке его и подружек, однако суденышко было слишком маленьким. Я предложил катать его девчонок без него – но это не сработало.

Каждые три месяца я взбирался по холму в джунгли и прыгал к Сэму в Калифорнию. Обычно я перевозил Консуэло и какие-нибудь подарки, но однажды Сэм присоединился ко мне, чтобы порыбачить на досуге.

Так мне исполнилось одиннадцать, а потом и двенадцать.

В основном я придерживался правил. Я не прыгал возле дома Алехандры или там, где могли быть люди. Если мне хотелось попрактиковаться, я брал свою лодку на рассвете и плыл к Исла ла Монтоса, каменистому острову на востоке Танголунда Бэй. Обычно я добирался туда за час до того, как появлялись первые лодки с туристами.

Я вел себя осторожно, а потому был потрясен, когда они все-таки меня нашли.

Пять

Спуск под землю

Я был предупрежден за десять минут – невообразимое количество времени, в общем-то. Даже не пришлось прыгать. Не сразу, во всяком случае.

Я находился в бюро переводов, «Сигнификадо Кларо», отвечая на телефонные звонки, пока Алехандра работала в офисе брокера в другой части квартала. Американская пара покупала дом, чтобы жить там, выйдя на пенсию. Они немного понимали испанский, но предусмотрительно пожелали быть абсолютно уверенными в значении каждого слова, которое они подписывают.

Наш зубной врач, престарелый доктор Андрее Ортега, позвонил и попросил позвать Алехандру. Я объяснил, что ее нет на месте, и предложил передать сообщение. Он попросил меня, то бишь Гильермо Лосаду.

– Это я, доктор.

Он быстро заговорил по-испански.

– Какие-то иностранцы только что были здесь с агентом ФАР – Федерального агентства расследований. У них были снимки зубов. Твоих. – ФАР – это мексиканский эквивалент ФБР в Штатах. – Симки американские и на них другое имя… Гильермо. – Он помолчал. – Мне пришлось дать им твой адрес. Они только что ушли.

Мое сердце загрохотало, как волны, разбивающиеся о берег после шторма. Бу-бум. Бу-бум.

Предательские зубы. Мне поставили две пломбы восемь месяцев назад. Вот что бывает, когда не пользуешься зубной нитью!

– У них адрес агентства Алехандры?

– Нет, его не было в твоей карте. А ее карту я им не показывал.

– Спасибо, доктор. Спасибо большое.

Я повесил трубку. Первой мыслью было прыгнуть к Сэму, но офис доктора Ортеги находился в Сайта Кpyc, в другом поселке. Им понадобится как минимум десять минут, чтобы попасть в Ла Крусеситу, только тогда они окажутся возле дома.

Так что сначала я прыгнул в дом. Я хранил свои деньги в черной шестиугольной фаянсовой шкатулке с крышкой, отделанной резными треугольниками. Думаю, шкатулка нравилась мне больше денег.

Я кинул ее на середину кровати, в пятно света. За тем занялся содержимым платяного шкафа, – хватал ящики, вываливал содержимое на кровать и запихивал обратно в шкаф. В три, охапки я опустошил две свои книжные полки.

Я связал уголки одеяла, и получился узел размером почти с меня. Но все равно он прибыл со мной в заброшенное стойло в конюшне Сэма в Калифорнии. Я прыгнул обратно, схватил простыни и плащ, висящий за дверью, доску с парой рисунков, приколотых к ней, несколькими набросками Алехандры, изображением Родриго с одной из его подружек и мое фото, где я был снят в лодке. Все это тоже отправилось в стойло. Я вернулся, сдирая со стены рисунки, отрывая уголки, если они слишком крепко приклеены. И аккуратно сложил их стопкой в стойле.

В прошлый раз, когда убили папу и маму, они забрали все мои рисунки.

Я прыгнул в третий раз, и теперь комната выглядела странно, необитаемо. Жаль, я не мог напылить там по всем поверхностям, чтобы они подумали, что комната уже много месяцев заброшена, – просто не знал, как это сделать.

Я позвонил с домашнего телефона Алехандре в офис брокера.

– Слушаю, – сказала она, когда ее подозвали.

– Я тебя люблю. – Никогда раньше этого не говорил, но теперь сказал. Так, как если бы она была мамой или сестрой.

– Гильермо, ты что, спятил?

– Они пришли, и я должен сматываться.