Тропы в тумане (СИ) - Абзалова Виктория Николаевна. Страница 8

Он тут же отвернулся, но пальцы его продолжали сжимать ее руку у себя на плече…

— Я поеду с тобой.

Он благодарно кивнул, понимая, что вызвано это желание отнюдь не недоверием.

Грубый камень стен был скрыт разноцветными полотнищами. Солнце гуляло по начищенным до блеска доспехам… Под сводами гулко отдавались размеренные шаги одного человека…

Мордрет шел под взглядами родичей, рыцарей Круглого Стола, гостей — а вся Британия стремилась быть рядом с Артуром! — медленно…

Внушительно. Четко обозначивая каждый шаг.

Моргиан бесшумно плыла за ним в тяжелом темно-зеленом платье… — почти нищенском, по сравнению с окружающим ее великолепием, но меньше всего она беспокоилась о наряде.

Артур не отрываясь, смотрел на них: все еще цветущую сестру и ее сына — его сына… единственного… Боги слишком много требовали от него!

Но это было так знакомо!..

Мордрет приблизился ровно настолько, на сколько позволял этикет. Гордая голова не склонилась ни на дюйм.

Некоторое время царило молчание. Потом сын Артура дернул уголком рта и начал говорить. Звучным, глубоким голосом профессионального оратора, задействовав сразу все навыки и наблюдения, которые он успел приобрести.

— Мой… король, — изменения его тона и ударения передавали самый тонкие нюансы, придавая интонациям необыкновенную многозначность, — По твоему — приказу — я — немедленно(!) — явился к тебе… Дабы обвинения в — измене(?!) — и покушении на честь(?) — и жизнь(!) — королевы(!) Пронзительный взгляд Мордрета обратился на лилейно бледную Гвенхивар рядом с супругом. — могли быть предъявлены — все же в лицо!!! Как и подобает среди рыцарей Круглого стола и — достойных людей! Я — смиренно предаю себя — твоему — правосудию!

Это был уже настоящий вызов! И все это видели. Мордрет преклонил колено, но голова по-прежнему была вызывающе поднята.

Моргиан в это время незаметно оглядывала залу, — но не встретила ни одного хотя бы сколько-нибудь сочувствующего взгляда. Кажется, только теперь она до конца начала понимать, какое положение занимает так называемый наследный принц на самом деле! Он был камнем, брошенным в изумительный чистый уютный искусственный пруд… Перчаткой, которую до поры никто не решается поднять. Но не пришла ли эта пора?

— Сын мой, — в умении выражать гораздо больше, чем значит слово, Артур мог посоперничать с сыном: не может быть, что бы король не знал, как действует это обращение на него, да еще произнесенное таким тоном, — но у Мордрета лишь слегка дрогнули, сузившись, веки…

— Я рад, что ты разумно решил подчиниться моей просьбе, и явился, дабы дать объяснения по поводу выдвинутых против тебя обвинений. Мы выслушаем все, что сочтешь нужным сказать ты, либо те, кто будут свидетельствовать за тебя.

Невозможно было не восхититься благородным и величественным обликом короля, его мягким, но исполненным силы и достоинства тоном! Тем громче прокатился ропот, когда Мордрет без дозволения встал.

Свидетельствовать?! — едва не выплюнул он: единственный, кто стал бы свидетельствовать за него — просто в силу бескорыстия и ненадуманных понятий о чести — был убит в ту же ночь…

И Мордрет весьма непочтительно заметил:

— Не плохо бы для начала знать, кто именно и в чем конкретно меня обвиняет! — при этом он дерзко сверкнул глазами в сторону королевы.

Гвенхивар только поджала губы. Вмешался Ланселот, который не мог перенести даже такого урона для своей дамы сердца:

— Тебя обвиняю я! В том, что ты злоумышлял против королевы! Подговорив братьев, собрался лишить ее чести, а может и жизни!

Артур нахмурился — вмешательство Ланселота ему не понравилось.

— Вломился к ней в опочивальню…

— А сам-то ты, что там делал? — резонно поинтересовался Гавейн медовым голосом.

— Да как ты смеешь?!

— Смею! Ты сам прелюбодей, клятвопреступник и убийца! Что делал ты в опочивальне королевы?! Ночью! И ты убил моих братьев!

— Я защищал честь королевы от вас!

Их уже приходилось держать, и долгой дружбе, — а ведь на много старший Ланселот был для оркнейского принца наставником и наперсником, — несомненно пришел конец.

— Довольно! — прогремел Артур, и в наступившей тишине особенно громко прозвучал безмятежный голос Мордрета, о котором на время все забыли:

— Честь королевы безусловно нуждается в защите…

Ахнули и Артур, и Гвенхивар, и Моргиан — все, поскольку это даже нельзя было считать намеком.

— Своевременной…

— Что?! Да как ты смеешь?! — Гавейн и Ланселот обернулись одновременно, хотя минутой раньше их самих надо было разнимать.

— В чем я не прав, король? В защите нуждается честь любой женщины, — Мордрет подчеркнуто обращался только к Артуру, и опять он как-то особенно произнес слово «любой», так что невинная фраза приобрела двусмысленный, если не оскорбительный подтекст.

— Довольно разговоров! Объяснись же наконец! — приказал Артур, с трудом сдерживая гнев.

Объясниться?! Ему было до того противно, хотя он мог и в самом деле начать логически разбирать ситуацию: быть может и удалось бы что-то доказать, — но Мордрет едва сдерживал себя, что бы не развернуться и уйти. Его гордость — единственное, что принадлежало ему, что никто не мог отнять, единственная его опора — не позволяла оправдываться, как преступнику. Ни перед кем!

— Я считаю ниже своей чести давать какие-либо объяснения по этому поводу! — негромко, но выразительно произнес он, глядя королю прямо в глаза, — Но дабы разрешить все ваши сомнения, я готов поклясться в том, что никогда не желал лишить королеву жизни и не собирался посягать на ее добродетель даже в мыслях!

Артур тяжело смотрел на сына, играя желваками. Моргиан долго с удивлением вглядывалась в него. Как мог он поверить, что двадцатилетний юноша, не обиженный ни лицом, ни статью, будет домогаться женщину, которая была старше его более, чем на десяток лет? Это была выдумка, свойственная лишь женскому тщеславию!

Какой мужчина в здравом уме поверит, что его сын, который мог выбрать любую понравившуюся девушку: от дворовой девки до принцессы, вдруг обезумел настолько, что попытался изнасиловать его не первой молодости супругу?! Да еще подбив посодействовать целую толпу кузенов!..

Но Артур уважал жену, любил друга и дорожил племянником. Не может быть, что бы они все лгали ему!..

И тут впервые раздался холодный голос Гвенхивар:

— Чем именно ты собрался клясться? Всем известно, что ты не чтишь Христа!

Языческие же идолы — сами суть воплощение лжи!

Мордрет усмехнулся одними губами.

— Я поклянусь тем, чья правдивость, сила и святость не подлежит сомнению! — он резко дернул из ножен меч, и руки рыцарей, да и самого Артура, невольно тоже оказались на рукоятях. Моргиан качнулась: толи остановить его, толи закрыть собой…

Мордрет видел все это и усмехался уже откровеннее. Он вогнал клинок меж плит и преклонил колено. Когда он вновь поднялся, стояла гробовая тишина.

— А теперь, — он взял меч, на котором только что поклялся в своей невиновности, держа его в вытянутой руке, — Если кто-то считает мою клятву ложной, пусть говорит этот свидетель!

Ланселот молчал, пряча глаза, и это молчание было более чем красноречивым.

Гавейн скрипел зубами, но придержал Гахериса. Мордрет и впрямь поставил всех участников в заведомо проигрышное положение. Ланселот мучился угрызениями совести, опять же — клятва была священной… Гавейна подобные соображения не волновали, но Мордрет тоже не имел привычки проигрывать в поединках… С Гахерисом он справился бы, не отвлекаясь от легкого завтрака! А риск был неоправданно высок, ведь вместе с поражением он мог навсегда утратить доверие короля и свое положение за Круглым Столом…

Так что единственным поединком был тот, который продолжался с самого начала: поединок взглядов короля и Мордрета. И это надо было немедленно прекратить! Ведь был же какой-то выход из этого тупика!