Барон-дракон (СИ) - Огнева Вера Евгеньевна. Страница 38

Борька понял все с полуслова. Не может прийти проводить? Рехнулся! Какие проводы, когда менты на хвосте. Краткий рассказ о встрече с Виталькой успокоил его на столько, что гражданин вселенной Гольштейн пообещал спокойно отбыть в

Землю Обетованную.

Наташа вдруг разом проснулась и заплакала. Ангарскому было не привыкать, но все равно, такие расставания он не любил.

— Не плачь.

— Я тебя больше не увижу.

— Есть конструктивные предложения? Не в смысле трахнуться на квартире у подруги, а…

— Нет, - оборвала его Наталья. - Я из-за этого и плачу.

Ну, чем он мог помочь?

Йо-хо-хо! Гуляй свадьба! Они там чего-то говорят, чего-то поют. Вадим уплывал, не вдаваясь в подробности. Вот так вот оторваться, после недели неприятностей, после невразумительной голодной, почти безденежной дороги - это вам не хухры мухры! Надо было отгулять. Вовремя Пашка собрался жениться. Ой как вовремя.

Проплыло и кануло личико в очках. Девушка! Девушка смотрела длинно, выжидательно. Чего ждет, только дураку не ясно. Но, не могу, милая! Не способен в данный момент отозваться. Хоть режь меня, хоть тискай. И очочки тебя, милая, не красят. И взгляд уж больно агрессивно-заинтересованный. Такая утащит под лестницу, потом всю жизнь алименты плати. А других лиц почему-то не видно. Тетю

Аню в самом начале видел. Она на него смотрела с плохо скрываемым торжеством.

Не волнусь, тетя Аня, прибрали Пашку к рукам - послабленьице тебе обломилось.

Детишки пойдут - нанянчишься. А Паша, как добропорядочный член общества, поведет семью к высотам благосостояния. Исполать. Или: из полатей? Что бы оно могло обозначать? Вылез из полатей… Голова в пуху… вместе с рылом, портки за ногами волочатся, а сверху распаренная молодуха тебе в след пристанывает. Вот ведь - хрен! О чем бы ни задумался, все всегда сведу на баб. Планида такая. А

Пашка - герой. И девушка у него - ничего. Маленькая, ладненькая, кругленькая.

Мне б такую. Тьфу, тьфу, тьфу. Не надо мне Пашкиной жены. Обойдусь. Сегодня во всяком случае… О! Опять поют. Сами сочиняют, сами поют. И надо признаться, здорово получается. Так! Если пошли связные мысли и ассоциации - пора добавлять, иначе опять заплохеет.

Совсем уже сквозь туман, облепивший голову, пробились слова старого знакомого, который, собственно, Пашку сюда за собой и перетащил, мол, давай и ты

— к нам. Вместе тут заживем. Работы - непочатый край, деньги под ногами валяются; знай, подгребай…

Соловеюшка! Я подумаю, Сатасик. Я очень хорошо подумаю. Только добавлю для интенсивности мышления и подумаю.

— Ты меня слышишь?

— Слышу.

— А понимаешь?

— Струдом.

— Шестой день, - констатировала Пашкина жена, Ленка, высунувшись из-за плеча молодого супруга. - Полет на автопилоте продолжается.

Вадиму нравилась ее манера говорить: спокойно, без истерического бабского напора, с юмором; но скажет все, что считает нужным, а главное - это слышно.

Другая будет орать и стучать ногами, от нее отмахнутся. Эта выждет и без лишней конфронтации добьется своего. Повезло Пашке.

А соскакивать с автопилота, действительно было пора. Сколько, в конце концов, можно! Время уходит. Вадим сам не понимал, почему уходящее время его так волновало. В последние годы он научился, или скорее привык, тратить его как попало. Прошло и прошло. Но период от Борькиных проводин до сегодняшнего дня был ему дорог. Почему-то казалось, скоро все кончится. Не минуты и часы, разумеется. Кончится тот душевный подъем, который охватил на остановке перед, готовым к убийству скотом. Вернулось… Что? Ощущение полноты восприятия, не замутненного сожалениями, о безвременно утраченной карьере; о банальной в бытовом плане, но привычной и комфортной жизни; об утраченных человеческих связях? О свободе? От чего?! Он ведь и так свободен!

Вадим сел, целомудренно прикрыв длинные ноги одеялом. Щепетильно относящийся к нравственности молодой жены Пашка, мог и попенять другу на развращающие действия. Будто не вместе как-то трахали одну девицу. Но это было давно. Стоит ли напоминать.

— Я весь в твоем распоряжении. И даже протрезвел.

— Сомневаюсь.

— Опохмелиться нальешь?

— Нет. Мне надо уезжать. Аврал на месторождении. Меня посылают, разбираться с метрологией, а мой разнорабочий запил. Вроде тебя, - мстительно присовокупил

Пашка. - Можешь его заменить?

— Легко! А что делать?

— Плооское таскать, круглое катать.

— Повторю: легко.

— Он потом в ведомости распишется, а деньги получишь ты. И не малые, между прочим.

— Когда ехать?

— Два часа назад.

— Уже в пути.

Ленка сноровисто собрала их в дорогу. Вадим полюбовался ее движениями.

Повезло Пашке. Но и взгляд друга тут же перехватил. Тот поглядывал то на него, то на жену. Отметил, значит, повышенный интерес. Это - плохо. Вадик его хорошо знал, затаит обиду или злобу, ногой на порог не ступишь. А в сущности, зачем ему,

Вадиму, Ленка? Да - ни зачем. Момент приспел. Что бы рассеять подозрения, он спросил:

— Женщины там есть?

— Ну, ты силен! С такого перепоя можно только о рассоле думать. Видать, точно, горбатого могила исправит.

— Сплюнь.

— Тьфу, тьфу.

Через час сытые и упакованные, они выходили на улицу. Вадим отважился таки на прощание поцеловать Ленке ручку. На что Пашка недовольно мотнул головой.

Не горюй, Пал Николаич, получу бабки и двину с твоей территории. Тем более,

Ленка, кажется, уже в положении. Чего еще ждать от порядочной женщины? Только штанами мужик тряхнул - готово.

Пробирало до костей. Ну и мороз. Начало ноября, а уже снегу успело навалить откуда-то. Известно откуда - с неба. Накрыло холодной подушкой, и сыплет.

Они двигались от парковки вахтового автобуса к длинному сараю, почему-то именовавшемуся общежитием. Издалека строение напоминало продолговатую кучу дерьма. Именно. И по цвету и по форме.

— Странная архитектура, - осторожно заметил Вадим. - Никогда не видел таких сооружений.

С Пашкой приходилось осторожничать. Он замолчал, как только вышли из дому.

Не иначе, заподозрил. Пройдет, конечно. Но уж больно тягостно оказалось немое пятичасовое похмелье. Можно уже и поговорить. Подумаешь, глазом на твою жену зыркнул. Я ж не со зла. Я ж - по привычке.

— Тут так везде, - без выраженной злобы отозвался Пашка. - Сруб для тепла покрывают пенным изоляционным материалом. Видуха, конечно, та еще. Зато - комфортно.

— Работать будем в помещении?

— По обстоятельствам.

— Яйца на морозе не оставим?

— Спецодежду дадут. Не журысь, хлопче, прорвемся.

То что вечно второй, вечно стесняющийся Пашка, так заговорил, не столько озадачило, сколь позабавило. Смотри-ка, что с человеком делает статус. Вадим решил не обращать внимания. Пройдет годик-другой, Пал Николаич пообыкнется к статусу и перестанет его воспринимать как индульгенцию.

Строение надвинулось. Действительно - мерзлая пена, и в ней дверь, обитая дернитом, который торчал из прорех дерматина. За ней встретило душное пованивающее тепло.

В коридор с продавленным полом выходили одинаковые, новенькие двери.

Паша шел вдоль них, пытаясь отыскать пристанище администрации. Таким образом они достранствовали до особо теплого отрезка коридора, отмеченного запахом съестного.

— Давай, сначала - в столовую, - предложил друг-начальник. - Потом будем искать, кому предъявлять документы.

— А пустят?

— Тут еще старые порядки. Пришел человек с мороза - накорми, - прозвучало так, будто Пашка сам придумал закон таежного гостеприимства.

В помещении четыре на четыре метра теснилось аж шесть столов. Стульев не было. Их заменяли разномастные, сработанные в разное время и разными умельцами лавки. В дальней стене бельмом сидело, напрочь закуржавевшее окошко.

Сказка. И три девицы под окном. Вадим оторопел. Контингент, однако. Маленькая, тощая, вся в морщинах, но еще женщина, чистила картошку. Вторая - толстая, с одутловатым, на редкость некрасивым лицом - которая собственно женщиной никогда и не была - по локоть засунув руки в чан, ту картошку мыла. Рядом на краешке стола восседала еще одна - полный отпад: синявка вокзальная на исправительных работах. В ушах у нее курчавились огромные золотые серьги. Ну,