Барон-дракон (СИ) - Огнева Вера Евгеньевна. Страница 39

Паша, ну друг, и это ты назвал женщинами? Надобно полгода поститься, чтобы на такое запасть.

Три девицы дружно развернулись к мужчинам. У маленькой старой осы - выражение теоретического бабского интереса. У толстой - лени и апатии: опять кто то приперся. У проститутки - бубновый интерес. Видно как сама собой в мозгах складывается калькуляция. Но, когда она с Пашки переместила взгляд на Вадима, дензнаки, пропечатавшиеся в зрачках, мгновенно исчезли, появился исследовательский интерес. Такая, без сомнения, в мужиках петрит и зерна от плевел отличит в одно касание. Интерес мадамы раздвоился, как глаза не разъехались в разные стороны. Лысый суровый Винни-пух - при деньгах, зато второй - мужик. И совместить эти две халявы у нее не получалось.

У Вадима теоретические изыскания, умудренной опытом дамочки, не вызвали сочуствия. Денежный Пашка ей не обломится, в силу свежей женатости, а Вадик - так просто не захочет. Неа! Никогда. Даже просидев на голодном пайке полгода, не захочет. Он эту породу знал и не любил из-за рассчетливого цинизма и жуткой душевной пустоты. По жизни относящийся к женщине с состраданием Вадим, этих не жалел, как не желал обслуживать чужие грехи.

Значит, просто будем обедать. Благо, даже заикаться не пришлось. Маленькая заметала на стол алюминиевые миски. Толстая уже волокла кастрюлю, пристроив ее на выдающийся живот.

А Пал Николаичу все было не в лом. На баб он смотрел как на забор. Да, флаг тебе в руки, Пашенька! Но если женщина не Мерлин Монро, это еще не значит, что ей не стоит улыбаться.

В самый разгар поедания обеда за спиной Вадима растворилась дверь. По тому как разом вздрогнули все три нимфы, стало понятно - явилось начальство, предержащее реальную власть. Обернулся. Н-да. Броня крепка и танки наши быстры. Впрочем, не так быстры, как грозны. А брони - сантиметров пять.

Начальница тоже скользнула по нему взглядом, но сразу отвернулась.

— Люба, почему ужин еще не готов? Катерина, опять расселась! Засмотрелись?

Вероника…

— Что? - с вызовом пропела озолоченная блядь.

— Пошла отсюда! Сколько раз повторять, чтобы вымыла подсобку!

— Там холодно. Вода на полу замерзает.

Налицо имелась борьба характеров. Вероника уже запала на приезжих, - откуда ей знать, что не обломится, - а тут приказ, выметаться. А баба бабе никогда поперечного курса не простит. Такая баба, как видавшая вокзальные виды

Вероника - и подавно.

— Если через час подсобку не выдраишь, убирайся с месторождения! - рявкнула начальница.

— Это мы еще посмотрим, кто уберется, - отругалась Вероника. Но уже стало ясно - угроза для нее не шуточна. Одно дело перетрахаться с кучей голодных по отсутствию женщин работяг и таким образом создать себе некоторую поддержку в массах, другое - пойти на открытую конфронтацию с такой же как она бабой.

Только она, Вероника, честная, кому хочет, тому и дает, а эта - целку из себя строит!

Пашка склонился над тарелкой и прошептал:

— Как думаешь, подерутся?

Смотри-ка, чувство юмора проклюнулось. Что значит, оторвался птенец от родного гнезда.

— Нет. У той кишка тонка. Даже громкого скандала не выйдет. Разве, потом устроит мелкую пакость, натравит кого из своих мужиков. И то, думаю, без большой пользы. Место тут изолированное, люди все на виду, зарабатывают много. Кому захочется из-за бляди рисковать карманом?

— Встречаются и такие. Они ж тут дикие. Случались истории похлеще мексикансих сериалов.

— Главное - успеть смыться до развязки,- дежурно пошутил Вадим.

Строгую начальницу звали Галиной Петровной. Она и была администратором.

Лет тридцать с небольшим, решил про себя Ангарский - спрашивать, разумеется, не стал, какая разница - не высокая, крепкая. Лицо усталое. И вся в броне.

— Отдельной комнаты вам предоставить не могу, - пояснила она Пашке, -

Только подселить. Но там жилец тихий, мешать не будет.

Сказала и зачем-то посмотрела в сторону Вадима. Глаза серые печальные. За спиной у девушки, надо пролагать, что-то такое было. С такими глазами купцам про грозу рассказывать, а не блядей в медвежьем углу строить. Судьба загнала?

Постоялец, в комнату которого их подселили, действительно оказался ниже травы, тише воды. При чем на столько, что Паша рванулся щупать пульс. Вадим остановил. Неча пьяного тревожить. Щупали одному такому.

Крохотную комнатенку с таким же как в столовой слепым окошком едва освещала казематная лампочка. Три кровати, одна тумбочка, стол, стул. Абориген покоился на продавленной панцирной сетке, напоминающей гамак. Впрочем, ему было достаточно комфортно. Ни вынужденная поза, ни шум, связанный с вселением, ни даже попытка растолкать, из нирваны его не выдернули. Так и пребывал.

Интересно, сколько? Вадим пристальнее всмотрелся в сокомнатника.

Отпад!

На всякий случай он подошел ближе. Может, ошибается? Ни фига! Зеленоватые махровые носки на, торчавших между прутьями кроватной спинки, ногах оказались не совсем носками. То есть, они имели определенное отношение к нитяным изделиям. Только…

В студенческие годы общага разработала принцип деления носок по степеням грязности. Первая: стоят в углу. Вторая: подбросишь к потолку - прилипнут. Третья: дашь собаке понюхать - сдохнет. Носки соседа далеко выходили за означенные рамки. Они заплесневели.

Занятый размещением багажа Пашка, подошел позже и не сразу вник. Когда до него дошло, согнулся пополам. Расхохотались они одновременно. И ржали бы долго, кабы Вадим случайно не глянул на бронебойную комендантшу. Жалость и отвращение, и сожаление, и… Она заметила, развернулась на каблуках и молча покинула злополучный покой. А Вадиму как-то расхотелось смеяться. Пашка же еще некоторое время прихохатывал. Потом они пошли на объект.

Спецодежда состояла из добротной пуховки системы " Аляска", стеганых штанов, и собачьих унтов. Допоздна пропахав, они как черти голодные, но ни капли не замерзшие вернулись в общежитие, поели и уже собрались завалиться спать, когда дверь их комнатенки распахнулась, чуть не слетев при этом с петель. За порогом толпились.

— Мужики, надо выпить для знакомства, - неровно выговорил предводитель народа.

— Мы спать будем, - отшил Паша и закосил в сторону Вадима. А ну, как тот пойдет на мезальянс и напьется с пролетариями? Вадим, состоявший при нем в статусе того же пролетария, между прочим, ничего бы зазорного в том не видел, да компания откровенно не понравилась. Одно дело развлекаться в кругу людей, обремененных хотя бы зачатками интеллекта, другое - с пьяным скотом.

Те не слушали. Или не слышали. Толпа влилась и заклубилась по комнатенке.

Никакие возражения не помогли. Даже повышенный тон начальника не возымел действия. Точнее возымел, но не то, на которое рассчитывал Павел Николаевич. Его просто отодвинули в сторону, предложив полный стакан Вадиму.

Паша побагровел, но заткнулся. Вадим, не нарываясь, отказался, лег на кровать поверх одеяла и принялся наблюдать. Демонстрировать антиалкогольное мировоззрение он не собирался - такового просто не имелось.

Собственно, интерес вызвал не процесс опустошения пролетариями бутылок, а то, что кроме себя они еще и соседа пытались напоить. И попытки их оказались не такими уж тщетными. В какой-то момент, он вдруг проявил признаки жизни: открыл глаза. За сим последовало открывание рта и попытка высказаться. Не получилось. Но народ обрадовался. По всему видно, и такое случалось не каждый день. В раскрытый по случаю воскрешения рот тут же влили стакан портвейна.

Низкорослый, в обтрепанной клетчатой безрукавке мужик заботливо прихлопнул челюсть страждущего. Не пошло. Вино красно-коричневыми потоками хлынуло из носа. Тогда в дело напоения вмешался предводитель. Велев помощникам, запрокинуть товарищу голову, он осторожно вылил тому в рот второй стакан, прижал одной рукой челюсть, чтобы не отквашивалась, а другой зажал страдальцу нос. Рефлекс сработал! Мужик проглотил пойло. Отключка наступила мгновенно.