Прощай, мой ангел - Галина Мария Семеновна. Страница 7
Ким уже топтался рядом с Василием – никакого сравнения! Да, жалок человек!
Я протянул ему «Объединенную историю».
– Возьми… почитай…
– Ох, спасибо, Лесь, – повторил он. Потом нерешительно добавил: – Сколько с меня?
– Век не расплатишься, дурень…
– Ну, все-таки, сколько?
Я назвал цифру.
Он помолчал, потом робко проговорил:
– Я частями, ладно?
– Ладно… Ты хоть что-то сделал?
– А как же! – Он оживился. – Сделал! С Китаем у меня интересная штука получается, такой, понимаешь, Китай… А уж народу! Ты прав был, Лесь, – тут не в жратве дело… Что-то тут другое.
– Наличие еще одного разумного вида уже само по себе способно сдерживать рост населения, – сказал я. – А Европа как там?
– Европу я пока не трогал. А степняки все равно прут. Так я пойду? Пока вызовов еще нет, а?
– Валяй… – И, когда он уже торопливо двинулся прочь, окликнул его: – Эй, а кота-то как зовут?
– Васька, – ответил он, не оборачиваясь.
Я было двинулся к себе, но на вахте меня задержал Тимофеич.
– Тут Георгий звонил. Так он просил зайти.
– Когда?
У меня по спине пополз неприятный холодок.
– Полчаса как, – сказал Тимофеич. – Он так и сказал: как появится, пусть сразу зайдет…
И я поперся в Административное здание…
Кабинет Окружного Попечителя располагался на шестом этаже – я умучился, пока дошел. Лестница была крутая, лифтом я не мог воспользоваться: просто шахта с площадками-выступами, овеваемая потоками восходящего воздуха.
Раздвижная дверь была закрыта, сквозь матовые стекла проглядывал смутный силуэт – в кабинете горел верхний свет.
Постучал и, услышав приглушенное «входите», закрыл за собой дверь.
– Вызывали? – спросил я как можно нейтральнее.
– Да, – сказал Гарик, – вызывал. Извини, если оторвал…
Неужели пронюхал, подумал я. Сколько ни внушал себе, что ничем таким, собственно, я и не занимаюсь, ощущение нечистой совести все равно не проходило.
– Ничего… я только пришел.
– Тем более, – гуманно заметил Гарик, – как там твои? Валентина?
То ли он и впрямь всех подопечных по именам помнил, даже их домочадцев, то ли досье просмотрел… скорее, второе…
Я невыразительно сказал:
– Ничего.
– Как Вовка? Сколько ему?
– Семь будет. – Я все гадал, что ему, собственно, надо.
– Говорят, ты в Нижний вчера ходил, – мимоходом заметил Гарик.
Вот оно что…
– Ну, ходил… Однокурсника своего навещал. А откуда, собственно…
– Ну что ты, Лесь, – укоризненно произнес Гарик, – как маленький.
Я так с Вовкой разговариваю. Чтобы, не приведи Господь, не подумал, что с ним обращаются снисходительно.
– Знаю я твоего Шевчука… слышал…
– А слышал, так чего тебе от меня надо? – сухо сказал я. – Сами и разбирайтесь. Затравили человека… парень такие надежды подавал…
– Да ладно тебе, – примирительно заметил Гарик. – Чего разбушевался? Шевчук – диссидент, тоже мне, новость. А то я не знал. Все вы – диссиденты. Кто явный, кто скрытый.
– Ты за всех-то не расписывайся. Есть же индекс толерантности…
– Брось, Лесь… Мы с тобой оба отлично знаем, что такое индекс толерантности – как надо, так и сделаем. Америка… – Гарик вздохнул, – да там исторически сложилось: ее же на паритетных началах осваивали… Считай, с нуля начинали… И то, знаешь… У них там свои комплексы – индейцев повывели, теперь каются, волосы на себе рвут. Я, что ли, против равноправия? Нечего из меня палача народов делать. Но нельзя же сразу вожжи распускать – это уже не демократия, милый мой, это анархия… А эти пустозвоны… Ну, собираются они там, в галерее этой, митингуют… А то я не знал. Не в этом, Лесь, дело… За малого я и вправду беспокоюсь – потомок моего согнездника, как-никак… Вот уж ему там точно делать нечего. Повлияй на него, а? Не игрушки же.
– Ну, – я помялся, – не знаю…
– Так сколько, ты сказал, Вовке? – спросил Попечитель. Глаза у него были сплошь черные – ни зрачков, ни радужки. У них у всех такие. – Семь?
Я стиснул зубы и промолчал.
– Тесты он этой осенью сдает? – Он вздохнул. – Талантливый мальчик. До меня доходили слухи. Низкая толерантность, но талантливый… Но низкая толерантность…
Сука, подумал я. А вслух сказал:
– Бросьте, Гарик. В этом возрасте они все такие.
– Мы хотим организовать школу здесь, – рассеянно заметил Шеф, – при Институте. Здесь ему было бы легче.
Над головой у шефа виднелся циферблат часов, издевательски смахивающий на нимб. Я украдкой взглянул – без пяти десять.
Он вздохнул.
– Неспокойно сейчас, Лесь. Сам знаешь… Нижний Город – чисто тебе Америка; наркота эта, детишки с кастетами… Поговорил бы ты с ним, с Себастианом, мозги бы вправил… Меня-то он не послушает – еще сильней упрется. Тебя-то где так отделали? На Подоле?
Я машинально потрогал скулу.
– Сам ударился.
Гарик пожал плечами. Сейчас он больше всего напоминал нахохлившегося ворона.
– Так поможешь?
У меня опять заболела скула.
– И не проси, Гарик. Хватит с меня.
– К Валентине твоей я сегодня съездил, – Гарик поднял голову и поглядел мне в глаза. – С утра пораньше и поехал. Изложил ей ситуацию. Недоразумение у вас вышло, я так понимаю…
Я кисло сказал:
– Иди ты к черту.
– Ты же сам его видел, Лесь… Мне с ним не сладить: упертый малый. А так – способный парень, добрый… Таким больше всех достается… сам знаешь. Если бы Вовка твой…
– Ты орла своего с Вовкой не равняй. Вовка последний раз уписался всего два года назад.
– Ну, вырастет же он, дай Бог… Лично я тебя прошу, Лесь, понимаешь? Лично.
– Если ты ждешь, что я буду тебе докладывать…
– Незачем мне это. Без тебя, знаешь, найдутся… Ты только за Себастианом присмотри.
Он вздохнул и извлек из ящика стола пухлый том.
– Американские «Анналы» пришли. Хочешь посмотреть?
Я насторожился.
– А что?
– Да там Смитсоны… доктор Шапиро, знаешь такого? Так он примерно те же разработки ведет, что ты с этим своим… как там его? Только они свою модель на ископаемом материале строят – они в Австралии копали. Первая монолитная экспедиция, между прочим… И еще в Африке – комплексная. Я так подумал, что тебе интересно будет.
Сукин сын, мерзкий паршивый сукин сын… Обложили они меня, со всех сторон обложили. Я молча взял журнал, развернулся и пошел к выходу.
– И пора тебе о докторской подумать, – сказал Гарик у меня за спиной.
Вернувшись в лабораторию, я занялся журналом – сначала неохотно, потому что ощущал себя опоганенным. Дозволенная храбрость – уже не храбрость. Мерзко, когда каждый твой шаг отслеживается, но еще омерзительней, когда все, что ты делаешь, просто равнодушно принимают к сведению. Но, в конце концов, я увлекся – Шапиро начал с того же, что и я… умные идеи приходят в умные головы одновременно… стоило появиться достаточно сложным машинам… Обидно – Ким все на ощупь осваивал, железо сам собирал, из тех списанных деталей, что я ему притащил. А у них мало того, что машины в свободном доступе – покупай, не хочу, – так еще и средства для этой экспедиции на Зеленый Континент выделили…
Киму я позвонил с улицы, из автомата – полная глупость, раз уж они и так все про нас знают… Сказал ему про Шапиро – он сразу загорелся и затребовал журнал. Я сказал – занесу на днях, сейчас не до этого… и вообще – ты пока сам, ладно?
– Нас накрыли? – сообразил он.
– Вроде того. Васька-то твой как?
– Получше… На глазах прямо… А то ты знаешь, он чихал так, и понос…
– Ладно-ладно, – торопливо сказал я, – потом расскажешь.
Когда я вернулся в лабораторию, позвонила Валька. Голос у нее был виноватый.
– Твой Гарик сегодня приезжал. Ни свет, ни заря… – сказала она.
Я хмыкнул.
– Я, кажется, погорячилась.