Экспедиция - Галина Мария Семеновна. Страница 2

Словом, я выпила еще кофе и теперь слушала, что рассказывает этот Рустам, время от времени задавая ему подкрепляющие вопросы. Я вообще умею хорошо слушать, притом что мысли у меня в это время могут бродить где угодно. Главное: думать о чем-нибудь приятном, как сказал один мой знакомый врач, которого больные обожали за участие и сочувствие, – о чем угодно, но чтобы глаза были добрые.

Я так долго сохраняла на лице маску участия и сочувствия, что она, казалось, приросла, как вторая кожа. Параллельно я думала о том, что нужно будет как-то исхитриться и нагреть воду для стирки, что счастливцы те, у кого в доме есть газовая колонка, потому что газ иногда еще подают, а у меня даже плитка электрическая, и почему идиоты, которые проектировали наш дом, не обладали даром предвиденья, и все такое... Может, и не очень о приятном, но по крайней мере достаточно нейтральные, вялые такие мысли... А он все рассказывал и рассказывал, до того яростным и тихим голосом, что я поневоле начала прислушиваться к тому, что он говорит.

...За шестьдесят миль и велели объехать. У них были классные базуки, там такая мощность, знаешь, и один из этих ублюдков наводит пушку на мою машину и говорит, что им тут больше никто не нужен, город закрыт, а они могут и сами справиться. Это было на перекрестке, там раньше пост ГАИ стоял, стеклянная такая будка, и прямо перед нами, по ходу, пылало зарево на полгоризонта. Не знаю, что там делалось, в их городе, но это был уж точно не пожар, ровное такое зарево, и тут, мать твою, до чего мне страшно стало. Напарник мой сидел в тачке и не выходил, ну, а я был без бронежилета – когда рулишь, в бронежилете знаешь, как неудобно. Поглядел я и так решил, что они меня тут запросто пришить могут, плюнул, сел за руль, развернулся... В общем, уехали мы оттуда. И я был рад, что уехали, потому что мне этот мужик очень уж не понравился. Что-то с ним было не так.

Я знала, что кроме продуктов и всякого ходового товара эти мальчики перевозили еще и травку, и чем становилось тут хуже, тем, понятно, она лучше у них шла. Так что они, вероятно, обкурились по дороге – отсюда и загадочное зарево, и странный часовой, тем более что Рустам так и не мог объяснить, что в нем было странного. Он, вообще был не из тех, кто умеет доносить до слушателя мысли или впечатления, и связность повествования у него с успехом заменялась эмоциональным напором.

А жизнь у драйверов, и правда, опасная, на дорогах сейчас дикий беспредел, ездят они, как правило, не по одиночке, а автоколоннами, с охраной, и все равно не застрахованы от всяких неприятностей. То, что где-то там их просто завернули, а не реквизировали груз и не поставили к стенке, – везение просто фантастическое. У каждого города сейчас – свое правительство, и все держится в состоянии какого-то чудовищного шаткого равновесия, поскольку товарообмен вещь необходимая и людей кормить чем-то надо. Вот и мотаются они по дорогам из города в город, из округа в округ, рискуют жизнью, пользуются почетом и уважением у нас, обывателей, и не думают о том, кто или что попадется им на следующем километре.

...Снег все падал и падал, и лепился к окну грузными хлопьями; там, за стеклом, распласталась тусклая пульсирующая тьма и кое-где за черными ветками в домах смутно теплились огни, а дальше, в темном море, где снежные хлопья смешивались с холодными волнами, гудел ревун – не знаю, что должно случиться в этом мире, чтобы заставить его замолчать. Ветер дул с моря, и оно раскачивалось, разбивая о бетонные блоки волнолома тонны и тонны воды. Рустам, наконец, выдохся и отправился спать в соседнюю комнату, а я прилегла на диван. Я так давно не пила кофе, что он оказал просто ударное какое-то действие, и я никак не могла заснуть. Дай они хоть какой-то свет, я бы почитала – у Катюши была отличная библиотека, одна из лучших в городе. Но, скорее всего, теперь они просто больше не будут давать электричество – даже по вечерам...

А с утра домой тоже не было смысла идти, и я поплелась к себе в редакцию. На работе я появлялась скорей по привычке – газета все равно не выходила. Остальные сотрудники, видимо, руководствовались тем же – народ какой-то в редакции всегда болтался.

Корреспонденты отдела «Бытовые мелочи» резались в преф, а завотделом «Наука и культура» беседовал с каким-то типом в потертом габардиновом пальто. Вид у его собеседника был не совсем нормальный – редакция почему-то всегда притягивает психов, как магнит железные опилки. «Бытовые мелочи» велели мне быстренько бежать в столовую – туда завезли товар. Я метнулась на цокольный этаж, отстояла просто смешную очередь – полчаса, не больше, ткнула буфетчице свое удостоверение и оказалась счастливой обладательницей трех банок тушенки с бобами. Ребята уже успели согреть чай, я вывалила на стол все то же многострадальное печенье, и мы уселись убивать время.

Не думаю, чтобы хоть кому-то из нас платили тут какие-то серьезные деньги, хотя иногда перепадало кое-что, – ходили, скорее, за тем, чтобы быть на людях и не опуститься вконец. Имитация деятельности спасала от психических срывов почти так же хорошо, как и сама деятельность.

Я сидела за обшарпанным столом с чернильной надписью «Мон шер ами, опять вы правы, на идиотов нет управы», пила почти бесцветный чай и убеждала себя, что худшую пору мы уже пережили. Летом будет легче.

Тут ко мне повернулся завотделом «Наука и культура» – Вадька Заславский. Посетитель его уже пропал к тому моменту, как я вернулась из столовой.

– Слушай, Ритка, ты что вообще знаешь про эти комитеты спасения?

– Ничего не знаю. Да и знать не хочу. Не верю я ни в какие комитеты, а уж в спасение тем более.

– Плакаты их я видел, – объяснил Вадька. – Но ведь кроме плакатов ничего нет. Ни программ, ни агитаторов, ни штаб-квартиры – ничего. Да и плакаты эти – одна чистая формальность. Он же просто не существует, этот комитет.

– Ну, значит, это миф. Миф и блеф. Смутное время, – говорю, – всегда порождает мифы. Сон разума, знаешь ли...

– В городе, – уперся Вадька, – сейчас работает только одна типография. При комендатуре военного округа. И ничего подобного, никаких плакатов не печатают – я узнавал. Тем более, в три цвета да еще на такой бумаге.

– Ну и что? Значит это подпольная типография. Ты что, никогда подпольных типографий не видел?

– Подпольные типографии я видел, – объясняет Вадька. – Но ты понимаешь, в чем дело... Тот мужик, который тут был только что, – он говорит, что открылось отделение этого комитета. Контора. У него во дворе. Еще вчера там было пусто и окна заколочены, а сегодня свет горит и табличка висит: «Районный комитет спасения. Прием населения с 9 до 17».

– Ну и что? А внутрь он заходил?

– В том-то все и дело, – говорит Вадька. – Там вахтер на дверях сидит. И этот вахтер его не пустил дальше порога. Хотя и в приемные часы.

Я слегка насторожилась.

– Ну, а я тут при чем?

– А при том, что это рядом с тобой. На Канатной. Может, зайдешь туда по дороге? Как домой пойдешь. А я тебе командировку выпишу.

– Вадька, ты чего? Я в такие дела не путаюсь.

– Да ты только посмотри, что там. А потом придешь, расскажешь.

– А если не приду? Войду туда, предположим, а обратно и не выйду?

– Не болтай глупости. Они что, корреспондентами питаются? Ну хочешь, мы еще кого-нибудь с тобой пошлем? Вон, Игорька пошлем. Игорь! – Игорь неохотно оторвался от карт. – Пойдешь с Ритой. Там у нее около дома отделение этого самого комитета спасения открылось. Хоть посмотрите, что это такое.

– Ладно, – сказал Игорь. Он попал в редакцию сразу после института как раз перед началом всеобщего обвала и каким-то образом умудрился сохранить исполнительность неофита. – Сходим.

– Командировку-то хоть выпиши, – сказала я. Если мне удастся убедить Вадьку, что он гонит меня на опасное задание, может, и гонорар какой-нибудь удастся выбить, не деньгами, так продуктовыми талонами.