Затворник. Почти реальная история - Кузнецов Сергей Борисович. Страница 13
Последние полторы недели своей работы в «Сети» он ездил на собеседования каждый день, иногда дважды в день. Он ни минуты не сомневался, что одна из поездок в самое ближайшее время сработает и он не успеет расслабиться и сколько-нибудь зависнуть дома: отоспаться, сделать какие-то дела, съездить к матери, на могилу к отцу. В компании он бывал всего по нескольку часов, что страшно бесило Кувшинович и Валентинова. Но поделать Дарья ничего не могла: с тем, что всех мыслимых выплат сверх оклада он будет лишен, Костя смирился, а других рычагов воздействия в ее руках не было. Орать, оскорблять, топать ногами? Как-то на днях она попробовала этот проверенный способ, и что же?.. Медленно и спокойно взяв с ее стола итальянскую хрустальную пепельницу, Костя с неожиданной силой запустил ею в стену, повернулся и вышел из Дашиного кабинета, аккуратно прикрыв дверь. При этом нисколько не был похож на сумасшедшего, скорее наоборот – на излечившегося. А Дарья... Она испугалась.
Сотрудники компании разделились на два лагеря. Сторонники Кувшинович перестали с ним здороваться и в упор не видели. Противники жали руки, называли его поступок «победой над ехидной» и говорили, что он освободился. Косте было одинаково противно сталкиваться и с теми и с другими. Он не ощущал в душе победы и свободы. Очень корил себя за поспешное согласие на работу в компании, данное полгода назад; ведь были же другие предложения, но почему-то он не стал тогда, летом прошлого года, их даже рассматривать всерьез – будто морок на него напал! И напрасно он здесь так долго работал: в сущности, все стало ясно в течение первого месяца, но он все ждал, что приработается, пооботрется, свыкнется... или немного поменяется она. Как глупо...
18 февраля после работы он заехал к матери. Она с тревогой вглядывалась в его лицо, но вопросов не задавала. Он сказал ей сам.
– Я уволился, мама. Дорабатываю последнюю неделю.
Она покивала, будто просто получила подтверждение внутреннему знанию.
– Ужинать будешь? Ты ведь голодный. – Ей не хотелось, чтобы он уехал сразу. – Садись, все готово.
Она внимательно смотрела, как он ест.
– Помнишь, в августе, когда тебе сказали, что берут, что твои конкуренты отпали...
– Не было никаких конкурентов. Они блефовали, набивали себе цену.
– Я еще подумала: большие деньги, к добру они или не к добру...
– Я их не видел, больших денег.
– Я знаю. Ты решил окончательно? И заявление написал?
«Все ей известно, – увидел вдруг Костя. – Спрашивает просто так, чтобы не выдавать себя».
– Да. Пятница – последний день. После праздников не выхожу.
– И что думаешь делать?
– Ищу место, езжу на собеседования...
– Получается?
– Пока не пойму.
– Может, имеет смысл позвонить в банк? Они пока держатся...
– Нельзя, – сказал он, – два раза войти в одну и ту же воду. Даже если меня примут назад... Я ведь прошлым летом ушел, и кем-то мой поступок был расценен как предательство. Да и у меня к ним счет: Оксану сократили, она пережила стресс... А она-то была далеко не худшим работником...
– Надо уметь понимать людей, – наставительно сказала она. – Стараться понимать...
– Я стараюсь.
– Но иногда ты бываешь жутко упертым.
– Мамуль, я ведь Овен. А из Овнов – не самый худший. Во всяком случае, иногда довольно мягкий и внимательный.
– Ладно, ешь. Мы болтаем, а у тебя все стынет. – Она вздохнула и вышла с кухни.
Костя поужинал, поставил тарелки и бокал из-под чая в мойку и прошел в комнату. Мама сидела в кресле и делала вид, что с увлечением смотрит какой-то сериал по НТВ.
– Интересно? – спросил Костя, присаживаясь на диван.
– Ничего особенного. – Она сделала потише звук и повернулась к нему.
– Я совершил ошибку, – сказал Костя. – Больше не повторится.
Она засмеялась:
– Ты как маленький! Еще в угол стань... Не ошибаться в этом деле можно, только сидючи дома...
– Предлагаешь? А кушать на что? Пусть Оксана содержит?
– Ты же никогда не согласишься...
– Мам, не надо так расстраиваться. Работать там, откуда я ухожу, невозможно в принципе – во всяком случае, человеку не из отрасли, не привыкшему к хамству и обманам, не умеющему унижаться и пресмыкаться. Я бы все равно ушел, не в этом месяце, так в следующем. И даже знаю, что скоро захочет уйти мой зам Валентинов, который нынче и.о. начальника управления. Это пока он раздувает щеки, рвется в бой, а как Даша пару раз размажет его по стенке, да полишает денег месяцок-другой – мигом взвоет и тикать.
– Почему ты не поговоришь с Сашей? Он не откажет. И потом – это хоть какая-то гарантия...
– Саша мой друг, – твердо сказал Костя, – и другом останется. Но просить его о помощи по поводу работы я не стану.
– Вот, все твоя упертость дурацкая! А Алеша? Посоветуйся с ним, он умный, вдруг что-то подскажет?
– Мам, Лекса я даже дергать не буду, он человек творческий, у нас с ним разные векторы применения...
– Чего?
– Всего!
– Хорошо. Я старая и глупая, ты – молодой и умный. Делай, как считаешь нужным, но, Костя... Осторожней. Таких организаций, как твой банк, в Москве сейчас почти не осталось.
– Да все будет в порядке, ма! Вот увидишь: Восьмое марта я буду праздновать на новом месте в окружении хорошеньких, длинноногих... – Он положил на бар деньги и пошел одеваться.
– Мам, пока!
Она вышла его проводить и критически оглядела.
– Я надеюсь, хотя бы на улице ты ходишь в шапке? Что за дурацкая привычка – фасонить! Весна пока не наступила, холодно. Я тебя прошу, не снимай, пожалуйста, шапку хотя бы до метро.
– Спасибо за ужин, мам. Я поехал.
– Ты непослушный мальчишка. В субботу поеду повидаться с Иваном и обязательно ему на тебя пожалуюсь. Он скучает... Почему ты стал так редко его брать?
– Мам, у меня другая семья...
– Но Ксюша хорошая девочка, и она, насколько я знаю, не против...
– Поговорим об этом в другой раз, ладно? Я побегу.
– Ты всегда такой! Никогда у тебя нет времени для матери!
Вдогонку ему, уже на лестнице, она крикнула:
– Надень шапку! Я буду смотреть в окно! Не расстраивай меня!..
...Не то чтобы он избегал навещать первую семью или брать к себе сына, нет... Но, с одной стороны, он видел, что они все меньше нуждаются в его опеке, Машка работает и нормально зарабатывает, Ванятка ходит в сад, все налаживается. Живут они, правда, все еще в съемной квартире, но плата вполне умеренная – от центра далековато. Маша копит на собственное жилье, он помогал, как мог; кроме того, она стоит в какой-то полумифической очереди «Жилье молодой семье 2015», что, вероятно, означает, что к 2015 году они имеют шанс получить плохонькую квартирку где-нибудь в Южном Бутово... Машка даже пытается устраивать собственную личную жизнь – пока не слишком успешно...
А с другой стороны... Оба они, Маша и Ваня (последний – в меру своего детского разумения), не могут простить ему, что он когда-то не принял их назад. Возможно, он и сам не мог себе этого простить. Воспоминания, взаимные обиды и остатки непониманий мешали им нормально общаться. Ну а последние полгода вообще черт-те что, он никого не мог и не хотел видеть, даже любимого сына. И Оксана не против, ей симпатичен его непослушный вихрастый сын, да и у Ванятки нет к «тете Ксюше» неприязни... Просто... что-то сбилось в жизни, нарушилось; нужно подкрутить самую малость, а остальное восстановится само собой.
На улице шел мокрый снег. Шапку он, конечно, не надел и, как всегда, забыл помахать матери, поэтому не увидел ее сердитого лица.
Завтра опять на собеседование, к двенадцати. Не поеду с утра в компанию, решил он, отосплюсь, явлюсь к потенциальному работодателю бодрым, отдохнувшим, оптимистично настроенным... Что за люди, какую приготовить версию ухода с нынешнего места – он пока не знал. Не страшно. На месте разберемся.
Метро, автобус, тихий двор – и он дома.