Затворник. Почти реальная история - Кузнецов Сергей Борисович. Страница 15
Проснувшись утром в шесть, он второй раз за последние две недели подумал о том, что его жизнь отныне круто меняется, только теперь он вполне мог себе сказать, в чем: нужно попробовать сделать то, чего прежде никогда не делал, потому что считал, что не умеет.
Он поднялся, наскоро умылся и сварил себе кофе. Держа чашку за бока и не ощущая жара, Костя прошел в комнату, включил компьютер, нашел в ящике стола лист бумаги с рукописным наброском сна, посетившего его в ночь после написания заявления об уходе, и, почти не заглядывая в записи, единым духом настучал короткий выразительный пролог, смутно понимая, что с основным содержанием книги этот текст соотносится весьма... опосредованно.
Костя почему-то точно знал, что история об опоздавшем на поезд (или опоздавшем жить) человеке – именно пролог его будущей книги.
Он как раз написал последнюю фразу, когда в соседней комнате скрипнула кровать. Этот звук наполнил его тихой паникой: нельзя, чтобы увидела Оксана! Господи, да почему нельзя? Просто – нельзя, и все!
В комнату тихонько проскользнул Фолиант. Шевеля пумпочкой носа – нюхая кофе, – он замер у порога и уставился на Егорова. Этот паршивец обязательно расскажет все хозяйке! Нет, ну что за бредни?.. Надо просто закрыть файл, а листок сунуть обратно в ящик...
Но под каким именем сохранить текст в компьютере?
«РАЗНОЕ», настучал Костя одним пальцем, косясь на Фолианта (не подглядел ли название?), и навел стрелку мыши на «Сохранить». «Не полезет, – подумал он про Оксану. – Зачем ей?»
– Костя! – раздался сонный голос. Фолиант обернулся. – Ты встал?
Два дня в неделю, во вторник и пятницу, с одиннадцати до половины второго, Дарья Кувшинович брала уроки английского языка прямо на работе – еще одно обстоятельство, поразившее воображение повидавшего всяких начальников Кости. Для этого в офис компании приезжал преподаватель из МГИМО – как правило, женщина, – и они с Дарьей на два с половиной часа закрывались в кабинете руководителя департамента. Секретарь Галочка в это время ни с кем, кроме Горензона, не должна была ее соединять. Платила за эти недешевые занятия компания.
На два с половиной часа все дела, требовавшие участия начальника департамента, останавливались. Самые срочные документы, на которых была необходима ее виза или подпись, дожидались окончания урока. Если какому-нибудь руководителю – управления, департамента или даже зампреду, легкомысленно вообразившему, что его документ важнее занятий Кувшинович английским, доводилось сунуться в эти часы к Дарье (такое могло произойти лишь с недавно пришедшими в компанию людьми: занятия длились третий год, все свои о них знали), то он становился зрителем и слушателем столь шикарного скандала и выслушивал о себе такое... Даша нисколько не смущалась ни присутствием постороннего человека, ни должностью и возрастом нечаянного визитера; потому ли, почему ли другому, только преподаватели у нее менялись каждые три-четыре месяца. Костя подозревал, что Дарья здорово льстит себе, изучая столько времени иностранный язык и все еще надеясь на результат.
Если учесть, что в эти дни она только к одиннадцати являлась на работу и сразу запиралась с преподавателем, то станет понятно: два раза по полдня она выпадала из рабочего процесса, а получали за это сотрудники ее департамента.
Вот и сегодня, в последний Костин рабочий день, несчастный и бледный Валентинов, растерявший свою самоуверенность и здоровое нахальство в первые же дни исполнения Костиных обязанностей, огребший только вчера за какую-то ерунду, с папкой, полной документов, маялся в приемной и с тоской поглядывал на дверь, ожидая, когда руководитель освободится, – и страшась этого.
Галочка пять минут назад упорхнула обедать.
– Тебе хорошо, – сказал Валентинов в приоткрытую дверь Костиного кабинета. – Ты сегодня последний день. А меня она сожрет. Я долго не выдержу.
– Ты ж так хотел, – сказал Егоров, – так ждал, стремился... Держись, не малодушничай.
– Я ее боюсь.
– Потише говори, услышит.
– Что мне делать с моим страхом, Кость?
– Посоветуйся с Бульдожкой.
Тут бубнящие голоса за закрытой дверью кабинета Кувшинович стихли. Валентинов подобрался, готовясь зайти и, кажется, пробормотал короткую молитв у.
Дверь открылась. Вышла преподаватель, быстро оделась, попрощалась и исчезла.
– Егоров! – крикнула Дарья.
– Дарья Тимофеевна, как же я... – забубнил расстроенный Валентинов, посунувшись в ее кабинет. – Тут у меня... Все срочное и важное... К совещанию... Голову оторвут...
– Странно, что она до сих пор на месте, – сказала Кувшинович и добавила фразу, которую Косте за пять с половиной месяцев работы под ее руководством доводилось слышать несчетное количество раз; при этом он видел, что Дарья не считает эти слова хамством или оскорблением: – Пошел на место, урод. Вызову.
Костя не торопился, и ей пришлось выкрикнуть его фамилию второй раз, уже с истерическими нотками в голосе, прежде чем он оторвался от чтения вакансий, размещенных на «Job.ru» и вошел к ней.
– Когда я вызываю, нужно заходить сразу. Или ты забыл? Сядь.
Он подошел к ее столу и помахал перед ее носом полученной утром из рук хитромудрого кадровика оформленной трудовой книжкой. И только после этого опустился на стул, отметив про себя, что сидит сегодня на нем последний раз.
– Вас мало пороли в детстве, – сказал он.
– Меня никто никогда пальцем не трогал, – сказала она, рассматривая его.
– Это была самая большая ошибка ваших родителей. После вашего зачатия и рождения, разумеется.
Ее лицо, при внешнем самообладании, медленно наливалось румянцем.
– Эк ты осмелел, Костя. Давно бы так. Я ведь предупреждала: не люблю и не умею работать с людьми, которые меня боятся.
– Если вы еще не поняли, Даша. Я никогда вас не боялся. Немного робел – в самом начале, несколько раз пытался уважать... Уважать вас нельзя, да и не за что, в общем. Но я, знаете ли, привык уважать тех, с кем работаю. Так уж воспитан. А вы слыхали о понятии «воспитание»?
– В нашей компании, – раздельно сказала Кувшинович, – уважать принято – необходимо! – только руководство. Прочее считается слабостью. Ты слабый человек, Егоров. Во всяком случае, для нашей компании, да и для всей структуры. Моя менеджерская ошибка, что я не поняла этого сразу. Думала, пообобьешься, из слабого и мягкого станешь жестким и сильным. А ты не стал.
– То, что вы называете «жестким и сильным», на самом деле – беспринципный хам и сноб. Таким я точно не буду.
– М-да... – Она откинулась на спинку рабочего кресла и бесцельно пошевелила бумаги на столе. – Не получается разговора, не получается...
– Не получается, – согласился Костя. – Потому что он не нужен ни мне, ни вам. У меня сегодня последний день, и я просто не вижу цели разговора. Все мои прежние попытки нормально пообщаться, расставить акценты вы пресекали: не считали нужным тратить на меня время. Мы все друг о друге поняли. Ошибки признали: вы свои, я свои. О чем говорить? Ясно же – ничего не изменится. А больше я ни о чем говорить не хочу. Во всяком случае, не с вами и не раньше, чем мне выплатят деньги, которых незаслуженно лишили. Только вы ведь все равно не заплатите.
– Обещаю организовать с твоим будущим трудоустройством такие проблемы, какие только смогу, – сказала она. – А могу я немало.
– Тогда мне остается только убить вас, – совершенно серьезно сказал Костя, поднимаясь. – Очень хочется посмотреть, как вас сбросят, когда Горензон перестанет быть нужным Большому Боссу или вы – Горензону. Готов поменять все будущие блокбастеры мира на единственно это зрелище. Сообщите мне, а? Я помашу вам флажком из первого ряда.
– Без пяти два, – сообщила Дарья, посмотрев на часы. – Твой рабочий день окончен.
– Он был окончен три часа назад, когда я получил на руки трудовую. Просто мне хотелось напоследок взглянуть вам в глаза и сказать... Не буду. Бесполезно.