Белый Дозор - фон Готт Алекс. Страница 7

– Разумеется, но я не предполагал, что можно вести поиск в этом направлении, – раздраженно, но честно признался Алексей, которому было неприятно, что японец так его «умыл». – Может быть, подскажете мне его латинское название?

Саи Китано сокрушенно покачал головой:

– У него нет латинского названия. Его никто никогда не классифицировал. Япония, вплоть до окончания Второй мировой, была большей частью закрыта для иностранных исследователей.

– Стоп! Он растет в Японии?! Неужели нет никакого названия?! – воскликнул раздосадованный Спиваков и даже закусил губу. Саи, казалось, готов был восторжествовать:

– Да! Именно такой мох рос в Японии до дня атомной бомбардировки. Настой из него заваривали в монастырях и давали пить всем желающим, которые нуждались в излечении или просто хотели укрепить свое здоровье. Монахи специально собирали его, таков был их промысел. Больные приходили в монастырь или их туда привозили. Они пили отвар и почти сразу начинали чувствовать себя лучше, а вскорости совсем выздоравливали. Монахи называли его «фуси». По-японски это означает бессмертие, – пояснил Китано. – Мне кажется, это очень подходит к вашей... к нашей теории, уважаемый мистер Спиваков. Так вот, «фуси», к величайшему сожалению, исчез на следующий день после бомбардировки Хиросимы и больше нигде в Японии не обнаруживался. Исчез бесследно, представьте! Кто знает, возможно, вместе с ним исчезла гарантия человеческого бессмертия...

– Бессмертие, – невольно хмыкнул Алексей, которому не понравилось это «к нашей». – Это какой-то японский женьшень, не так ли?

Саи скривился. Он, как и всякий японец, недолюбливал китайцев, считающих женьшень своим национальным достоянием, но был прекрасно воспитан и уклончиво ответил, что впервые слышит о таком названии, женьшень тут ни при чем, так как прекрасно изучен и вообще...

– Всё равно это лишь легенда, предание, которое наука никогда не рассматривала всерьез. По Земле гуляют сотни подобных историй, например, как вы только что упомянули, легенды о философском камне, об эликсире бессмертия и о прочем в том же роде.

– Но вы-то верите? – быстро переспросил Спиваков и получил в ответ утвердительный кивок.

– Почему?

Саи пожал плечами:

– Когда ты каждый день наблюдаешь за жизнью бактерий в электронный микроскоп, то начинаешь понимать, что жизнь появляется из немыслимой мелочи, ведь бактерия – это целый организм, и чем этот организм меньше, тем лучше он переносит любые условия. Бактерии выживают даже в космосе, при абсолютном температурном минусе! Существование бактерий и есть доказательство существования божественной частицы, из которой сами они были когда-то созданы. В любом случае мох это или вода из особого источника, или еще что-то подобное – мы не знаем, что это и где это искать.

– Знаете, а в этом вашем мхе что-то есть, – задумчиво предположил Спиваков. – Вы говорите, он исчез сразу после бомбардировки?

– Да, – с едва уловимой неохотой ответил Саи, – сразу или немного позже. Как-будто тем самым мох хотел сказать: «Если вы испепеляете друг друга при помощи лучей радиации, если настроены на уничтожение своего вида, то зачем я вам?»

– Хм... Красиво сказано. Японцам, как никакой другой нации, присуща поэтичность. Не сочтите за комплимент, так оно и есть. Значит, вы говорите, растение исчезло сразу после бомбардировки 4 года?

Саи пожал плечами:

– Откуда я могу это знать? Ведь меня тогда и на свете не было. Проблема ученых в том, что мы никому и ни во что не должны верить до тех пор, пока самостоятельно не убедимся в существовании чего-либо подобного этому мху. Гордость нашего ума не позволяет ничего принимать на веру. Мы скорее с жаром бросимся опровергать, чем поддержим нестандартную идею. Я вообще считаю, что нет безумных идей. Раз то или иное было кем-то высказано, значит, где-нибудь оно да существует, просто таится до поры до времени, ожидая своего часа. Мы, люди думающие и творческие, берем все свои мысли из ноосферы, незримой оболочки Земли, название которой дал ваш академик Вернадский, а арийские брахманы издревле называли это «океаном Акаши» – это архив человеческой мудрости, а в нем нет места фантазиям, там хранятся только реальные вещи, те, что были, и те, которым еще предстоит родиться в нашем мире. Да и вообще нет никаких фантазий. Всё, что кажется нам фантазией, не более чем отголосок того мира, который мы сможем увидеть лишь после смерти. Вот вы хорошо выступили, увлекательно, смело. Значит, где-то находится эта самая частица, ждет, пока мы ее отыщем. Я сказал «мы» и не оговорился. Предлагаю вам сотрудничество, так как нам с вами по пути. Кажется... – неуверенно добавил японец, который под конец своей пылкой речи немного оробел.

– Согласен, – от всей души улыбнулся Спиваков и протянул Саи руку. – Как говорят у нас: «Мир и дружба».

– Мир и дружба, – Саи, в унисон Алексею улыбнувшись, ответил на рукопожатие. – Бьюсь об заклад, что смогу быть вам очень полезен. Во-первых, у меня в Токио прекрасная лаборатория, во-вторых, если вы ознакомите меня с вашими исследованиями, то я готов к ним присоединиться, внести свою лепту в общее дело. Благодаря этой работе можно сделать себе имя в большой науке и войти во всемирный конгресс мудрецов, к чему я, признаться, стремлюсь всем сердцем. В конце концов, тщеславие – это единственное, чему можно доверять. Если оно присутствует, значит, ты следуешь в жизни верным курсом...

Алексей хотел возразить, сказать, что тщеславие присуще и дуракам, изматывающим окружающих тяжестью своей непризнанности, но вежливо промолчал.

– И, наконец, в-третьих, – продолжал Саи, – я работаю на нашего общего врага – фармацевтический бизнес, и меня привлекает идея вступить с ним в борьбу. Я не марксист, хотя в Японии сейчас модно считать себя кем угодно, лишь бы держаться как можно дальше от наших традиций, которые многим кажутся скучными и отжившими свой век условностями. Сейчас в ходу ценности глобализации: раскрепощенность, отсутствие верности всем и во всём, эгоизм. Вы согласны на мое предложение?

– Вполне, – кивнул Алексей, – и вот вам моя рука в знак нашей дружбы. Я рад, что мы встретились на этом конгрессе, от которого я, признаться, ничего особенного не ожидал.

– К счастью, предчувствия вас обманули, – рассмеялся Китано, отвечая на рукопожатие. – Сделаем эту планету счастливой, если не возражаете.

– Сложно возразить. Хочется рвануть с места уже сейчас, я увлечен этой идеей, – подытожил Алексей. – Если не мы, то кто, кроме нас?

4

Алексей всегда был человеком искренним и открытым. Два этих качества, безусловно, характеризовали его как хорошего парня, но из-за них Спиваков частенько нарывался на неприятности. В школе бывал бит троечниками, которые считали его выскочкой, маменькиным сынком, ученым занудой или «ботаником». К тому же, как полагается сыну интеллигентных родителей, Алексей с детства посещал районную «музыкалку», и его основным инструментом было фортепиано. Звезд с неба он, что называется, не хватал, но играл весьма недурственно и несколько раз с большим успехом выступал на каких-то концертах, неизменно принося своей скромной «музыкалке» призовые места.

Увы, но на первый взгляд этот мир держится на троечниках, на посредственности. А посредственность не терпит сочетания ума и душевного благородства. Вот и устраивали ему в младших классах «байкоты», но он всё это с честью прошел, заставив троечников уважать себя. «Байкоты» прекратились в пятом классе, когда отзанимавшийся полгода в секции бокса Спиваков решил проверить, чего стоят полученные навыки. От него сразу отстали, но продолжали не любить, теперь уже за спиной. Школа – модель общества с его многочисленными болезнями, и все болезни общества начинают одолевать человека именно в школе. Многие болезни одерживают над ним победу и живут в душе до самого конца жизни. Именно в школе, а не на пресловутой «улице» формируются будущие алкоголики, наркоманы, воры и прочие разнообразные мерзавцы и негодяи, коих, увы, в этом мире пока предостаточно...