Сумеречные Врата - Вольски Пола. Страница 31
Властный голос, хоть и с выговором городского дна.
Ренилл повернул голову. Женщина загораживала спиной дневной свет. Он медленно поднял взгляд от тощей, одетой в лохмотья фигуры к рукам с раздутыми артритом суставами и дальше, к лицу. Лица было не разобрать, только простой платок ветхого муслина, защищающий ее голову от горячего авескийского солнца. Знака касты нигде не видно. Конечно, Безымянная.
– Яд вивуры, вивура и вытянет, - продолжала женщина. - Это всем известно. Не трожь ящеру.
Ренилл обнаружил, что его зуфур, вместе с уштрой и прочими символами, исчез. Он был так же лишен всяких знаков принадлежности, как и эта женщина. Хуже того, он по доброй воле вошел в жилище Безымянных, чего ни при каких обстоятельствах не сделал бы ни один авескиец. Они предпочитали смерть осквернению духа. Неплохо. Кажется, болезнь не сказалась на памяти. Он заговорил на кандерулезском наречии, подражая ее выговору, и сам удивился, как слабо звучит голос. Еле слышный шепот:
– Я повинуюсь тебе, сестра моя, - наградив ее этим титулом, он как бы признавал свою принадлежность к Безымянным.
– Ах, какой невероятный взлет! Вот я и сестра самого что ни на есть Высокочтимого! Вот уж не знаю, достойна ли я такой чести.
Вот так. Можно больше не притворяться. Ренилл, как ни странно, не ощутил беспокойства. Может быть, тревожиться просто не было сил.
Женщина подошла чуть ближе, и теперь Ренилл разглядел ее получше - холодные глаза хищницы на морщинистом старушечьем лице. Но в выбившихся из-под платка черных прядях не было седины. Она, должно быть, выглядит много старше своих лет - у женщин Безымянных это обычное дело. Женщина опустилась рядом с ним на колени, проверила перевязку и потуже затянула узел. Ренилл задохнулся.
– Высокочтимый еще чувствует боль?
– Немного. Почему сестра моя зовет меня Высокочтимым?
– Твоя сестра слышала, как ты в бреду бормотал по-вонарски. Отличный, чистый вонарский, язык великих мира сего.
– Мой язык подшутил над тобой, передразнивая мучнолицых господ.
– Правда, языку твоему верить не стоит - раздвоенный, как у змеи. А фальшивая черпая краска на светлых волосах - тоже шутка, Высокочтимый?
– Фальшивая? - «Попугай!» - услышал Ренилл эхо голоска Чары.
– Фальшивая, фальшивая. Не то бы ее не смыло потом Высокочтимого. И зачем бы ему носить в карманах коробочку с черной ваксой?
– Ты обыскала мои карманы?
– Уж конечно! А что, я не в своем праве? Или я не возилась с твоей раной, не спасла тебе жизнь? Да теперь все, что у тебя есть, мое по закону!
– Где это записан такой закон?
– В клоаках. Да разве Высокочтимый склонит голову так низко, чтоб прочесть написанное там? Поверь уж мне на слово. Я подарила тебе жизнь, и ты должен подарить мне в ответ что-нибудь столь же ценное. При тебе нашлось всего несколько жалких цинну. Я их взяла, по это пустяк, почитай, ничего. Где ты найдешь богатство, чтоб расплатиться со мной?
– В своем сердце, сестра моя.
– Да уж, щедрое, поди, сердце!
– А что?…
Что с талисманом Ирруле, хотел спросить Ренилл. Что с подарком Зилура? Она и его прикарманила? Если так, надо уговорить ее вернуть. Но голос Ренилла прервался, в глазах потемнело, и он снова потерял сознание от слабости.
Когда он очнулся, свет падал с другой стороны, а тени стали короче. Около полудня. Ренилла разбудило прикосновение. Осторожная маленькая рука шарила по карманам. Ренилл попытался схватить ее, но где там. Хозяин Руки без труда отдернул пальцы, и, презирая бессилие чужака, не потрудился даже удрать.
Ренилл скосил глаза. Тощий оборванец, лет десяти с виду, сидел на корточках в двух шагах от него. Тело мальчишки едва прикрывали лохмотья, но бронзовый загар, обычный для маленьких Безымянных, не затенял необыкновенной чистоты черт лица. В больших темных глазах светился ум и живой огонек. Скорее можно бы причислить по виду к касте Крылатых, или, по крайней мере, Отступающих.
– Зря стараешься. Меня уже обобрали дочиста,- сообщил Ренилл юному воришке.
– А вот и не дочиста! - задорно отозвался мальчишка, на гортанном языке отребья.
Дерзкая шутка или деловое возражение? Здоровой рукой Ренилл нащупал в кармане неправильные очертания талисмана Ирруле. Подарок Зилура на месте. Как видно, его алчная благодетельница не признала драгоценности.
– Ну и воняешь же ты, Высокочтимый, - насмешливо заметил мальчишка.
Опять же, хоть и обидно, но спорить не приходится. Пока он спал, дохлая вивура, на радость мухам, дозрела и теперь воняла на весь двор. Ренилл и сам задыхался.
– Сними с меня эту тварь, - попросил он.
– Дохлые вивуры вытягивают яд. Тебе полезно, - добродетельно возразил мальчик.
– Мух они притягивают, и больше ничего. Помоги же мне!
– С какой стати? Платить Высокочтимому нечем. Сам сказал - его уже обобрали дочиста.
– Считай это долгом милосердия.
– А, милосердие в глазах богов прекраснее свежей розы. Мы тут много знаем о милосердии. Только, увы, сей недостойный не может оказать услугу Высокочтимому.
– Почему?…
– Потому что Шишка зажарит мое сердце на вертеле. - Не дожидаясь ответа, мальчишка вскочил и выкрикнул во все горло: - Шишка! Он очнулся! - Она велела мне ее позвать, - пояснил он Рениллу.
Шишка. Имя, обычное для отверженных. Безымянные, в соответствии со своим наименованием, пользовались кличками вместо имен. В данном случае прозвище, как видно, произошло от узловатых суставов на пальцах.
– Шишка… твоя мать? - осторожно поинтересовался Ренилл.
– Моя мать? Тьфу! - мальчишка красноречиво сплюнул.
– А если ты дашь мне чашку воды, Шишка тоже зажарит твое сердце? - Ренилла все сильней мучила жажда.
– Сам у нее спроси! - оскалился мальчишка, и тут же смягчившись, добавил не без вызова: - Все равно чашки нет. Если Высокочтимый так хочет пить, придется ему пить из посудины, которой касались губы множества Безымянных.
Ренилл согласно кивнул. Мальчишка удивленно округлил глаза и поспешно наполнил из стоявшего в углу глиняного кувшина ковшик. Вернувшись к Рениллу, он нерешительно переспросил:
– Ты правда будешь это пить?
Ренилл опять кивнул, без труда приподнялся на локте. Парнишка встал на колени, поднес ковшик к губам больного и с изумлением следил, как тот выпил все до последней капли.
Неописуемое облегчение для пересохших губ и глотки. Ренилл откинулся назад и прикрыл глаза. Когда он снова открыл их, перед ним стояла женщина по имени Шишка. Вокруг нее толпились пять или шесть заморенных детишек разного возраста. Хотя нет, поправился он. Заморенными и оборванными было пятеро. Шестой, мальчик лет семи, оказался пухлым и бледнокожим, в добротной, крепкой одежде. Он стоял, цепляясь за подол Шишки. Остальные малыши держались чуть в стороне.
– Так-так. Поправляется, - заметила Шишка.
– Он выпил нашей воды! Из общего ковша! - Доложил, словно не веря самому себе, будущий вор:
– И что тут удивительного? Он же Высокочтимый, а у них нет души, так что им нечего опасаться за ее чистоту, - спокойно возразила Шишка. - Зеленушка, ты не только бездельник, но и болван.
– Зато ты походишь на сушеную крысу, которую насадили на два сучка, - без запинки огрызнулся Зеленушка.
– Ах ты, гнида паршивая, ну погоди…- Высвободив подол, она бросилась на сорванца, но тот легко отскочил в сторону. - Прочь с моих глаз!
– Хватит и того, что тебе меня не достать, - насмехался обидчик.
Шишка вдруг нагнулась, подхватила с земли палку и запустила в мальчишку. Зеленушка пригнулся, и снаряд, просвистев у него над головой, врезался в нависающую крышу. Мальчишка дерзко показал женщине язык.
– Останешься сегодня голодным, - сообщила ему Шишка. - Обойдешься без овсянки.
– Невелика потеря, она давно прокисла!
– И завтра.
– Того лучше. Больше останется твоему вислощекому любимчику! - Зеленушка кинул презрительный взгляд на толстого мальчишку, снова вцепившегося в подол Шишкиной юбки.